Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри попаданца
Шрифт:
Вся территория по правому берегу Вислы, до впадения в нее Сана, была свободна от западных захватчиков. Ожесточенные бои шли под Лодзью, Познанью и Ченстоховом, уже казалось, что еще немного, еще один дружный напор всего войска — и ненавистные пруссаки отрыгнут проглоченный польский кусок, который уже стал им поперек горла.
Сейчас восстание накатывалось на Силезию и Малопольшу, которые находились под австрийским владычеством. Пять лет назад поляки потерпели поражение, и их страна была поделена между тремя соседями. Российской империи отошли земли восточнее Буга, так
Именно владычество ненавистных германцев, особенно жестоких пруссаков, с их поголовным онемечиванием польского населения и вызвало всеобщее восстание.
— Вначале мы должны освободить Польшу!
Костюшко говорил угрюмо, и было отчего ему хмуриться. Дело в том, что восстание против пруссаков готовилось на английское золото, поступавшее из Вены вместе со столь нужным оружием.
Теперь от него требовали отплатить сторицей за помощь — не трогать австрийские владения и сделать все возможное, чтобы пламя восстания перекинулось за Буг.
Война с русскими не пугала «начальника государства», но мощь империи вынуждала быть осмотрительным. Надеяться на возможность мятежа в восточных землях не приходилось.
За прошедшие пять лет русские выселили оттуда всю католическую шляхту. И появление польских отрядов, перешедших пограничную реку — тут Костюшко не заблуждался — было бы встречено православными схизматиками, малороссами на Волыни и белорусами в Полесье как враждебное нашествие.
— Нет, маршал!
Тадеуш умоляюще посмотрел на князя Понятовского, который, потеряв все свои обширные владения, конфискованные русскими у Вильно и Новогрудок, настаивал именно на восточном походе.
— Мы не сможем сейчас противостоять русским. Я понимаю вас, но мы не получим поддержки, ибо там не осталось шляхты! А собственного войска у нас нет, его нужно еще создать!
— Хватит и моих отрядов!
Понятовский набычился, бросил свирепый взгляд — ему не терпелось с триумфом вернуться в Литву, а уж там он покажет москалям и хлопам, как чужое добро захапывать!
Балтийское море
— Да-а! Сказал бы кто иной, так бы сразу и не поверил бы!
Адмирал Ушаков мотнул головой и с усмешкой посмотрел на дрожащего, переодетого в сухой матросский бушлат английского офицера.
Флаг-капитана вице-адмирала Нельсона Трубриджа выловили в море. Он оказался единственным спасшимся с флагмана, который с ужасающим грохотом взорвался перед второй схваткой кордебаталий.
Сам Федор Федорович, как и другие русские моряки, посчитал взрыв крюйт-камеры на британском линкоре, шедшем под адмиральским флагом, прямым следствием бушевавших на нем пожаров, разгоревшихся после первого столкновения на контркурсах.
Но все, как сейчас выяснилось, оказалось иначе!
Трубридж утверждал, что его просто вышвырнул за борт русский матрос с «Великого Новгорода», взятый британцами в плен, но который на самом деле оказался офицером.
Вот этот неизвестный лейтенант и сказал напоследок англичанину, перед тем как отправить его через пролом в воду добрым пинком, что именно он потопил торпедами два английских линкора под Копенгагеном.
Последнее, что запомнил Трубридж — русский моряк взял в руки факел и помахал им, крикнув, что спустится в крюйт-камеру. И через минуту британский флагман взорвался с ужасающим грохотом, чуть не засыпав обломками плавающего в воде офицера.
— Кто служил минным офицером на «Новгороде»?
Вопрос адмирала не застал врасплох его всезнающего начальника штаба флота капитана первого ранга Сорокина.
— Лейтенант Колбасьев 2-й, ваше высокопревосходительство! Сражался в Дарданеллах под началом капитана второго ранга Семена Хорошкина, награжден Думою за потопление английского линкора крестом Святого Владимира с мечами и бантом.
— И здесь три потопил, повторив подвиг своего командира… Постойте, — адмирал на секунду задумался, — погибший гардемарин с «Пскова» — не его однофамилец случаем?
— Нет, Федор Федорович, это его младший брат.
— Какое горе для матери… — после долгого и тягостного молчания собравшихся вокруг офицеров, снявших фуражки, еле слышно пробормотал себе под нос адмирал и тяжело вздохнул.
Больше сорока лет провел Ушаков на качающихся палубах кораблей, видел смерть во всех ее страшных личинах, но привыкнуть к ней так и не смог, не очерствел сердцем.
— Был орлом, а стал мокрой курицей!
Федор Федорович с презрением посмотрел на все еще дрожавшего англичанина, прошелся по шканцам, и негромко, но властным голосом, произнес, чеканя слова:
— Немедленно пишите представление в Кавалерственную Думу! Старшего брата — к ордену Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени, младшего — к знаку отличия сего ордена, как по статусу и надлежит… Это все, что я могу сделать от себя лично, и токмо государь может дать их памяти достойную награду!
Варшава
— Еще рано, маршал. Вначале мы должны освободить всю Польшу по Висле, а посему, князь, мы обязаны идти на Краков! Силезия и Малопольша нас ждут — там мы получим всеобщую поддержку населения. И лишь после этого всей силою начнем поход на восток!
— Из Бельведерского дворца, конечно, виднее, но, начав войну с Австрией, мы рискуем остаться без единственного союзника. А ведь именно оттуда мы получили деньги и оружие. И легко нарушим принятые на себя обязательства?! Может быть, нам лучше возродить часть Польши, опираясь на их поддержку?
— Нет, князь! — лицо Костюшко побагровело, он сжал кулаки и вскочил из кресла. — Польша должна быть едина и неделима! Ради этого я нарушу любую клятву — Матерь Божья Ченстоховска простит мне этот невольный грех! Мы должны сплотить всех поляков в единую державу, в этом наша сила. И лишь тогда мы сможем вернуть утраченное на востоке! То, что предлагаете вы, попахивает изменой!