Переходя все границы
Шрифт:
Он заставлял сиделок читать ему все газетные статьи о взрыве в посольстве, переживая по очереди недоверие, затем отчаяние и, наконец, гнев. Гнев был особенно целителен, потому что давал силы бороться с болью, мириться с последствиями операций, следовавших одна за другой, выдерживать продолжительные курсы физиотерапии.
Получив официальное увольнение из морской пехоты, он решил избавиться от короткой военной стрижки и отрастить волосы. Медсестру, приходившую брить его каждое утро,
— Мне кажется, так будет… более стильно, — заявила одна из медсестер, столпившихся возле его постели, когда доктор надевал ему черную повязку на глаз. Половина женского медперсонала была влюблена в своего пациента, и многочисленные увечья не отпугнули их от его мускулистого тела. Медсестры горячо восхищались его грубоватым красивым лицом, длинными руками и ногами, широким торсом и узкими бедрами.
— Эта повязка сочетается с вашими вьющимися черными волосами.
— Когда выйдете отсюда, придется вам палкой от девушек отбиваться.
— Тростью, вы хотели сказать, — ответил Тревор, рассматривая повязку в маленьком зеркале, кем-то ему одолженном.
— Не сдавайтесь, — ободряюще произнес доктор, — мы ведь только начали.
О смене времен года он узнавал лишь по изменяющемуся пейзажу за окном госпиталя. Дни были похожи один на другой, как близнецы. Он держал на прикроватной тумбочке календарь и каждый день вычеркивал по одной цифре, отслеживая таким образом ход времени.
Однажды санитар, который время от времени приходил к Тревору после смены, чтобы сыграть с ним в покер, положил на стул рядом с кроватью вещевой мешок.
— Это еще что такое?
Все вещи, которые смогли извлечь из твоей комнаты в посольстве в Каире, — пояснил санитар. — Твой отец решил, что ты захочешь взглянуть — вдруг сочтешь что-то достойным внимания?
Ничего стоящего в мешке не было, но одна вещица действительно привлекла внимание молодого человека.
— Передай мне ту металлическую коробку, пожалуйста.
Это была ничем не примечательная зеленая жестяная коробка с крышкой на шарнире и кодовым замком, состоящим всего из одной цифры. Каким-то чудом он вспомнил эту цифру и сумел открыть коробку.
— Что там? — поинтересовался санитар, с любопытством заглядывая Тревору через плечо. — Похоже на стопку писем.
Молодой человек почувствовал, как ему сдавило грудь. Он едва нашел в себе силы ответить:
— Да, так и есть.
Он совсем забыл о них, но сейчас события того далекого вечера всплыли в его памяти с кристальной ясностью.
— Привет, Ловелас!
— Здорово, Страуд! Чем могу быть полезен?
— Помнишь ту металлическую коробку, в которой ты хранишь деньги для игры в покер?
— Ну да, а что?
— Не станешь возражать, если я положу туда вот это для сохранности? — спросил Страуд, смущенно показывая ему стопку писем, перехваченных резинкой.
— Хмм. Это послания от жены, из-за которой ты ведешь монашеский образ жизни?
— Да, — подтвердил Страуд.
— Вот уж не думал, что она умеет писать.
— Что?
— Я всегда считал, что ангелы далеки от подобных мирских занятий, — поддразнил Тревор, награждая друга тычком под ребра.
— Тебя только не хватало! Парни и так подтрунивают надо мной за то, что храню письма, но мне нравится перечитывать их по нескольку раз.
— Сентиментальные небось? — В зеленых глазах Тревора плясали озорные искорки.
— Нет, просто личные. Так что насчет коробки?
— Да, конечно, пользуйся. Захочешь открыть ее — набери на кодовом замке цифру четыре.
— Четыре? Спасибо, Ловелас!
Он схватил Страуда, уже повернувшегося, чтобы уйти, за рукав.
— Точно не сентиментальные?
Ричард усмехнулся:
— Ну, если только самую малость.
Потом они пошли выпить пива, и Тревор начисто позабыл о письмах жены Страуда. И не вспоминал о них вплоть до нынешнего момента.
Он открыл крышку, чувствуя себя так же неловко, как если бы подсматривал в окно спальни, как его приятель занимается любовью с женой.
— Выброси все остальные вещи, — раздраженно произнес он.
— А коробку с письмами оставишь себе? — уточнил санитар.
— Именно.
Он не сумел бы объяснить, зачем поступает подобным образом. Возможно, из чувства вины зато, что он выжил, а Ричард погиб, поменявшись с ним койками. Проделывая привычные упражнения для развития мышц рук, Тревор в сотый раз говорил себе, что не станет вторгаться в личную жизнь умершего человека, читая письма от его жены.
Но когда на госпиталь опустилась ночь, ушли посетители, лекарства были приняты, а медсестры разошлись по своим постам, Тревор взял коробку с прикроватной тумбочки и поставил ее себе на грудь.
Было темно, он чувствовал себя очень одиноким и потерял счет ночам, проведенным без женщины. Для него было огромным облегчением убедиться, что его тело по-прежнему реагирует всякий раз, когда его приятелю санитару удавалось тайком принести ему свежий номер журнала «Плейбой» или «Пентхауз». Его мужское достоинство совсем не пострадало.
Тревор нуждался в женщине.
Дело было не в том, что он не мог заполучить ее. Стоило ему лишь послать некоторым из медсестер особый призывный взгляд, и они с радостью скрасили бы его выздоровление.