Перекрестье земных путей
Шрифт:
Вышедший после горения губчатый комок Атын истолок в пыль. Покрыл ею тонкую овальную пластинку – и снова в горн, мастеровому огню на пособленье. Разумное пламя отшлифовало, выгладило верхний слой, будто прозрачной водой окатило. Крепко схватилась вечерняя, с едва приметным сизым отливом водица, намертво пристыла к пластинке. Заглядывая в нее, как в светящийся изнутри, просвеченный закатом срез звонкого родника, Атын поначалу ладонь подставлял – прольется, чудилось. Что ни день, полировал кусочком мягкой замши. Гладкостью дивное глядельце сравнялось с гранями волшебного камня. А подарить Илинэ все повода не
– Илинэ!
Она обернулась, обрадовалась:
– Ой, вернулись вы! Значит, Дьоллох уже дома! Какие новости привезли?
Атын сторожко огляделся вокруг, даже вверх на гору посмотрел. На всякий случай… Засмеялся:
– Хорошая новость, гляжу, не в моей голове, а на твоей – вместо зимы весна пришла!
Илинэ натянула шапку поверх нарядного обруча, улыбнулась смущенно:
– Тетушки Ураны подарок.
Одергивая себя, чтобы не сразу выболтать задуманное, Атын потоптался рядом. Вопросов ждал. Илинэ тоже помалкивала. Он выдохнул первое, что на ум пришло:
– Красивая… Э-э, вещица, говорю, красивая. Наголовник этот.
Она кивнула. Стояли молча, словно тот, кто первый заговорит, получит щелбан в лоб. Раньше они так играли. Илинэ загляделась на синицу в ветках сосны. Забавная пичуга скакала вверх-вниз, как белка.
Атын покатывал ледышку носком торбаза. С большим интересом. Ни о чем говорить не хотелось и не моглось. Та, что всегда и всюду возникала перед мысленным взором, была в шаге от него. Он видел ее теплые лосиные торбаза и подол рыжей коровьей дохи. Выше взглянуть не решался.
Тело пробирала мелкая дрожь, хотя вроде не мерз. Простудился в горах или закралась особая хворь? У Дьоллоха нечто подобное случалось по весне от тополиного пуха: мокли глаза и нос… Ну, добро и на том, что из носу не течет, а то сморкаться при Илинэ неловко. Когда жили в одной юрте, все было ловко – и сморкался, и рыгнуть мог после сытной еды. По малости весен случалось ждать друг друга на задворках темными вечерами, если кому-то приспичит.
Но с некоторых пор время для Атына разбилось на «прежде» и «теперь». В прежнем времени он не ценил близости к Илинэ. Он просто любил и жалел маленькую сестренку. Обыкновенную, как солнце, дыхание, сон, смех. Атын тогда много дорогого не замечал. Теперешнее время отдалило Илинэ, сделало ее взрослой и красивой. Открыло в ней нечто, чему он не знал названия. Если б Дьоллох, словесный искусник, узрел сестрицу глазами Атына, он бы точно сказал, что это. Из-за чего солнце, дыхание, сон, смех… в общем все, что необходимо для жизни, становится немилым без Илинэ.
Потешная пташка поскакала и улетела.
– Ты почему домой не идешь? – спросила девушка.
– Вот и проиграла, – весело откликнулся Атын и откинул в сторону надоевшую ледышку.
Илинэ смешливо охнула – вспомнила старую игру. Зажмурилась, подставляя лоб, как в детстве:
– Ладно, давай щелбан, только не больно!
Атын поднял руку и остановился…
– Ну же, скорей! – Илинэ с закрытыми глазами подпрыгнула в нетерпении.
Замерев, он смотрел на ее лицо с сомкнутыми веками и упругим ртом. Оно едва ли не каждую ночь выплывало к нему из туманного воздуха грез. Большое, как Скала Удаганки, лицо подвигалось ближе
Она открыла глаза. В черных донцах зрачков вспыхнул испуг:
– Что с тобой?
– Ничего, – Атын заторопился, перебивая слишком громкий стук сердца и опасные грезы, готовые вырваться в явь. – Сказать хочу…
– О чем?
– О своем Сата.
– О Сата? – лицо ее вытянулось, а глаза, напротив, округлились. – О волшебном камне?! Он есть у тебя – это правда?
Вместо ответа Атын сунул руку себе под ворот. Думал развязать шнур, но все не мог нашарить узелок и, разозлясь, сильно дернул. На оголенной шее, словно след от чиркнувшего острия батаса, загорелась узкая багровая полоса. Шнурок порвался.
Илинэ отшатнулась. На миг ей померещилось, что Атын собрался выдрать из груди свое сердце – такое резкое, полное неистовой решимости движение сделала его рука. Кулак расправился. В ладони оказался шитый из мягкой кожи кошель из-под огнива.
– Он здесь.
Атын простер руку и вынудил Илинэ отшагнуть дальше. Взгляд его был напряженным и незнакомым, совсем не братним. В уголках рта крылась странная усмешка. Она делала Атына высокомернее и старше.
Так смотрел на Илинэ долговязый Кинтей. Наглые глаза его цеплялись за лицо и шею, как липкие лапки черно-зеленых мух… Бр-р! От этого взгляда возникало желание отмыться.
С братом давно уже творилось неладное. Нынче стало еще хуже. Ох, как же неузнаваемо изменился он в другой семье! Не лжет ли о Сата? Если лжет, то зачем? А если нет, почему решил сказать об этом, наверняка зная, что тогда волшебная сила камня исчезнет?
Вот и настала пора вопросов. Илинэ задавала их один за другим и видела, что Атын не замечает старательной строгости ее лица. Не то чтобы не слушает, но и не слышит, поэтому ждать ответов нет смысла.
Он и не слышал. Успел запамятовать о постыдных грезах и даже болючей царапине на шее. Забыл обо всем, кроме одного: он должен немедленно отдать Сата. Будто само провидение в темя нашептало.
– Это очень сильный Са… – проглатывая слова, заговорил быстро, – орлиный Сата. Я нашел его, когда залез на скалу с Болот… помнишь? С тех пор он у ме… А теперь отдаю тебе.
Брови Илинэ приподнялись:
– Зачем?
– Он приносит беду, если попадает в руки недоброму человеку. Или существу.
– Какому существу?
– Мне нельзя его хранить! Камень увеличивает чувства, а я… плохой человек! – теряя терпение, вскрикнул Атын.
Илинэ передалось его смятение:
– Ты не плохой.
– У меня есть враг. Такой же, как я… То есть я – сам себе враг, понимаешь?
Атын вложил кошель девушке в ладонь.
– Что мне делать с Сата? – она совсем запуталась.
– Просто спрячь подальше, как только придешь домой. А лучше – не дома.
– Но куда?
Она все еще ничего не могла сообразить! Неужели все женщины так глупы?! Самое подходящее время для щелбана! Атын расстроился, а больше того, разозлился. И тут Илинэ радостно воскликнула:
– Ой, я знаю, где спря…