Перекрестный огонь

Фаррер Мэтью

— А также они отслеживают мой химический след и поведение, чтобы убедиться в том, что я — та, кем себя называю, и что во мне нет никакой психической или гипнотической скверны, которая могла бы вызвать сомнения в безопасности моего визита.

Санджа резко повернул голову и уставился на нее, а она громко рассмеялась.

— Я сказала, что процедуры отличались, магос, а не что я никогда раньше не имела дела со жречеством Механикус. Доступ в ваше святилище — большая честь, которая внушает смирение, но когда я прошла вовнутрь без обысков, без проверки на наличие оружия или осмотра охраной, то задумалась, как же вы

удостоверитесь, что я не представляю опасности. Помните, я Адептус Арбитрес. Мы осуществляем закон Императора, творим правосудие Императора и храним Его мир. Нам привычно думать о таких вещах. Вам не нужно подтверждать это, если не хотите.

— Ваш ум так же остер, как иглы моих собственных люминантов, ваша справедливость, — Санджа не был уверен, следует ли ему чувствовать гнев или веселье. — Я уверен, что арбитр-майоре не пожалеет о том, что послал вас из самого… Ультрамара, так ведь? Долгое путешествие. Это делает вам честь.

— Я выросла в Ультрамаре, да. Но последняя моя служба была на Эфеде, к северо-западу отсюда. Все равно это большое расстояние. Я далеко от дома.

В ее голос вкралась нота печали, и еще несколько минут они шли в тишине. Периодически какой-нибудь биоавгур на одном из люминантов издавал жужжание или щелчок, фиксируя новую деталь реакции организма. Прошло немного времени, прежде чем Санджа удовлетворился и повел арбитра обратно к дверям, ведущим в тамбур.

— Значит, все? Люминанты сказали свое слово?

— Сказали, и я подтвердил это, посредством их глаз и духа. У вас не было отрицательной реакции на умащение, а их глаза показывают, что ваше тело приняло вакцины. Заблаговременные ритуалы и лечение, которое вы проходили до прибытия, заложили хороший фундамент. Мое искусство сложнее, чем у медиков, и процесс завершится сам собой через день или два. Мое доверенное лицо посетит вас сегодня вечером и проинструктирует, какие именно молитвы и тексты читать на закате дня и утром, чтобы удостовериться в этом. Вряд ли что-то помешает вам, арбитр, занять свое место в Мессе Балронаса и Сангвинале.

— Хорошо. Я жду их с нетерпением. По дороге сюда я читала «Записки пилигрима» Галимета, и он описывает мессу как нечто необычайное. Я, разумеется, ожидаю, что она будет несколько более душеполезной, чем это! — она кивнула на внешние двери. — Галимет создал у меня впечатление, что период до мессы посвящен самоотрицанию и покаянию. Досье, которое мне прислали, говорили о том же, — будто в ответ на ее слова, сквозь стены пронесся быстрый синкопированный грохот баса. — Но я должна сказать, магос, что если это представление снаружи — то, что на Гидрафуре называют покаянными раздумьями, то я дальше от дома, чем думала.

Санджа безрадостно улыбнулся.

— Ваш первый урок в поведении гидрафурцев, леди арбитр. В наши дни это уже часть ритуала. Министорум с плачевными успехами пытается навязать аристократии более общепринятый идеал благочестивого поведения, но когда высокородные собираются и достигают определенной критической массы, как это произошло здесь, они подчиняются лишь своим нормам. Я так понимаю, что в менее утонченных кругах строже чтят поведенческие догмы Экклезиархии, если это вас утешит. Все это сдуется само собой через пару часов.

— Я бы предпочла, чтобы площадь расчистилась раньше, — Кальпурния нахмурилась. — Я застряла в центре треклятой толпы,

когда все они начали сбиваться в этот район, было уже поздно, чтобы вернуться и взять транспорт, но, уверена, со Стены уже вызваны отряды для подавления беспорядков … Что?

Санджа смотрел на нее.

— Извините, магос. Я вас перебила?

— Говоря откровенно, арбитр Кальпурния, хоть я и из ордена, который известен своей отстраненностью от повседневных дел Империума, не могу удержаться от мысли, что Гидрафур устроен лишь самую чуточку не так прямолинейно, как вы, вероятно, считаете.

Прежде чем она успела спросить, что он имел в виду, двери широко распахнулись, и снова внутрь хлынул шум праздника.

Туман стал гуще. Неподвижный теплый вечерний воздух наполняла каша из разноцветных декоративных дымов, духов, какой-то отражающей дымки, из-за которой свет и все цвета неестественно блестели. Кальпурния поспешно вернула свой шлем на место, а Санджа опустил на лицо фильтр-вуаль. Никаких признаков девушки, которую ударила Кальпурния, не осталось, все остальные гуляки виднелись лишь как размытые движения в тумане. Судя по звукам, накал вечеринки не угас.

— Есть проблемы, Баннон?

— Нет.

Кальпурнии и ее помощнику пришлось перекрикивать шум. Где-то позади рампы, сквозь туман засверкала пиротехника: дожди светящегося конфетти, миниатюрные шутихи, которые блестели и трещали над головами толпы, оставляя за собой размытые следы и клубы горячего дыма. Кальпурния пошла к своему отряду, потом повернулась, чтобы козырнуть Сандже на прощание.

Первая пуля врезалась в ее плечо под косым углом, с гудением срикошетила от панциря и ушла в стену храма. Крохотный осколок черного керамита искрой отлетел в сторону и обжег подбородок арбитра, стоявшего рядом.

Рефлексы вступили в дело, прежде чем Кальпурния поняла, что происходит. Она бросилась вниз и в сторону по рампе. Вторая пуля попала в шлем над правым глазом, не пробив броню, но оставила на ней трещину и заставила арбитра отшатнуться и временно потерять ориентацию. Третья пролетела мимо уха. Отделение помчалось за ней по ступеням, отцепляя дробовики и щиты и выпуская громкие залпы над головами людей.

Толпа начала волноваться, как трава под сильным ветром. Ближайшие весельчаки завизжали и ринулись на тех, кто стоял дальше, пока толпа не уплотнилась настолько, что уже никто не мог пробиться сквозь нее. Люди отпрянули, наталкиваясь друг на друга, и бросились в три разные стороны, в то время как арбитры разделились на две группы и сомкнулись вокруг Кальпурнии. Она с трудом поднялась на ноги, пошатываясь и мотая головой. Щиты дрогнули, когда в них ударили еще две пули, одного арбитра отбросило назад — третий снаряд разбил ему часть шлема, прикрывающую щеку.

Кальпурния попыталась усилием воли избавиться от звона в ушах. Перед глазами все плыло. Понадобилась целая вечность, чтобы заставить ноги двигаться, и еще одна, чтобы убраться в строй, под щиты охранников. Они защищали подножие рампы, выстроившись образцовой стрелковой шеренгой Арбитрес: те, что в первом ряду, стояли на одном колене, выставив в бойницы на щитах дробовики и ведя непрерывный огонь на подавление, второй ряд стоял позади, стреляя более точно и целясь поверх голов. Сейчас они стреляли высоко, стараясь оттеснить толпу, но в ответ продолжали лететь пули.