Перекресток одиночества 4
Шрифт:
Как сказал — так и сделал.
Вместе с вьюжным снежным вихрем вы тяжко вошли в приоткрытые врата Холла и остановились. Ворота еще закрывались, а мы уже оказались снаружи, радостно улыбаясь приветственным крикам населения.
— Во старичье дурное развопилось — недовольно проворчал стоящий рядом Сергей Блат, но в его голосе отчетливо чувствовались нотки растроганности — Мы ж не с Северного Полюса прибыли и на льдину как Челюскин не сажали самолеты… А этим лишь бы поорать…
Рассмеявшись, я хлопнул его по плечу и слегка толкнул:
— Будет тебе черствость души практиковать. Обрадовался? Так не скрывай.
— Я обрадовался? Пф! Нужны мне больно их улыбки беззубые!
— Вот за стоматолога тут действительно можно душу продать —
Ими были три вполне себе мирных, улыбчивых охранника из Замка. Вроде и лица знакомые, а впечатление от них совсем другое — благодаря улыбкам. Опять же ватники все такие же черные, но распахнутые, а под ними светлые рубашки. На поясах никакого оружия, идут расслабленно и самое-самое в таких случаях главное — идя через столпившихся, они не толкаются, им просто дают дорогу, а по пути они еще и ручкаются со знакомыми, перебрасываются шутками и заодно договорились вечерком встретиться за партией в домино. Этот очень грамотный поступок Замка — сохранить авторитет своих силовиков, но при этом дать им возможность быть куда более человечными. Что ж, надо отдать должное — Михаил Данилович еще раз доказал, что соперник он умный и предусмотрительный. В Убежище началась настоящая оттепель, а некогда столь жесткие «ледяные стены» границ между социальными слоями общества начали разрушаться. Не то чтобы я соперничал с владыкой Замка, но мысленно я всегда оценивал все его поступки и прикидывал как бы я сам поступил на его месте.
Когда на пороге вездехода показался закутанный в меха съежившийся комок кума Евгения, толпа жадно вздохнула, вперед покатился сначала едва слышный, но становящийся все громче вал даже не оскорблений, а преимущественно искренне непонимающих вопросов.
— Да как ты мог себе кусок в глотку пропихнуть, когда за стеной люди заживо замерзали?!
— Пошто не убил ту паскуду старую?!
— Ты вообще человек?!
— Где твоя совесть? Совесть где?!
— Сам жив — а на других плевать?!
— Казнить его!
— Вот же сволочь!
— На мороз его! Чего сюда эту пакость притащили то? Такого и судить нечего — приговор один!
— Нам отдайте его! Мы потолкуем!
— Салтычихе такие как ты служат! Салтычихе!
— Да на мороз его! На мороз!
— Позор тебе! На мороз тебя!
— НА МОРОЗ! НА МОРОЗ!
— НА МОРОЗ ЕГО!
— Сымай шубу! Гад!
Толпа заволновалась, начала смыкаться вокруг торопливо семенящего между двумя посерьезневших охранников. Я еще успел удивиться насколько контрастно выглядела эта троица — две черные крупные фигуры и одна маленькая в белых медвежьих мехах между ними. Этакий уже проигранная белыми фигурами шахматная партия. Королева мертва. А ее никчемный послушный королек покорился неизбежному и торопливо семенит куда-то прочь с шахматной доски…
Выждав пару минут, я, все еще стоя на высоком траке вездехода, принял из рук Филиона первый из специально отложенных свертков и громко крикнул:
— Нужна помощь! Люди! Кто свободен? Мы тут много чего в дом наш привезли! И украшений немало! Картины, статуэтки, несколько вполне себе больших зеркал, всякие ожерелья и прочие искусные поделки из бункера Старого Капитана! Можно считать, что нам все это от них в наследство досталось — и мы уж постараемся, чтобы ничто не пропало и радость нам еще долгие годы доставляла! Давайте все разложим, расставим и раздадим!
Многие еще продолжали кричать, некоторые проталкивались к уводимому Евгеше с явным намерением дать ему в морду, еще троих охранники уже успели мягко и умело оттолкнуть. Но остальные поворачивались ко мне, стоящему на высоте гусеницы и протягивающему им дары. Сразу десяток рук протянулся ко мне и я, присев, передал первый сверток, принял от Касьяна следующий и тоже передал, забрал от вернувшегося Фили сразу три мелких тючка и подал вниз. Так вот по цепочке десятки помеченных символом Х-1 свертки быстро разошлись по пространству Холла. Этим цифробуквенным символом я отметил все содержащие украшения коробки, ящики и свертки. Под цифрой 2 шла кухонная утварь и ее мы передали следующей. Потом настала очередь охотничьего снаряжения…
Все это я передавал с большой опаской и никуда не девшимся опасением…
Простудное заболевание было первым тяжелым ударом, нанесенным бункеру Старого Капитана. Да, добила их учуявшая свой шанс подла Лизаветта. Но сначала их накрыло простудой — всех сразу, что могло говорить только о вирусе. О вирусе, который способен спать годами, выжидая своего часа. Листая дневник усопшей главы бункера, я отыскал нужные страницы и выяснил, что болезнь пришла к ним с новоприбывшим сидельцем. Он прибыл вполне здоровым, а за день до этого у него была последняя чалка с больным, но вполне бодрым узником. Спустя всего сутки после его прибытия свалились практически все жители бункера. К вечеру заболели остальные, а на следующее утро начались первые смерти.
Мы перенесли всю добычу в салон вездехода, где благодаря обогревателям быстро создалась идеальная для вирусов и бактерий среда обитания — тепло и влажно. После этого, двигаясь домой нарочито медленно, я немалую часть пути провел за разбором и предварительной сортировкой вещей, касаясь и встряхивая каждую вещь. Своему экипажу я спокойно объяснил следующее — если среди нас заболеет хотя бы один человек, то домой мы не вернемся в ближайшее время. Нам будет ждать карантин здесь внутри вездехода, после чего нам придется избавиться вообще от всей добычи и возможно даже от собственной одежды, устроить внутри машины генеральную уборку с дезинфекцией самогоном, а затем мы отправимся во второй поход без захода в родной порт. И это мое решение не обсуждается — мы не можем принести домой черную чуму.
Когда до бункера оставалось всего ничего, я сверился с картой и подправил наш курс. Еще через несколько часов я остановился у внешне ничем не примечательного снежного холма и вышел наружу. Там, поднявшись до неприметного входа, я дозвался до Апостола Андрея, а когда он вышел, радостный и удивленный, не разрешая ему приблизиться ко мне ближе чем на шесть шагов, прокричал причины такой предосторожности и о том, что я не один, но они пока не в курсе куда и зачем я привез их. Старик выслушал, подумал секунд десять, а затем пожал плечами и приглашающим жестом указал на свою приоткрытую дверь. Я переспросил и напомнил возможные последствия заболевания. Апостол рассмеялся и повторил свой уверенный жест. Пожав плечами, я передал ему пару прихваченных с собой свертков с разными более чем полезными мелочами и лекарствами, после чего вернулся к вездеходу и позвал остальных.
Еще почти сутки мы провели у Андрея в гостях. Мы никуда не торопились. Мужики знакомились с Апостолом, а он с ними. Приглядывались друг к другу, узнавали лучше. Мы ели жареную медвежатину, пили самогон, немного курили, потом слушали как подвыпивший Апостол пытался втолковать тоже пьяненькому Евгению насколько тот был не прав, а тот, осмелев от выпитого, пытался доказать свою точку зрения на мир. Заодно мы отоспались, а затем повторили все по новой, но перед этим помогли Апостолу чуть удлинить тамбур, уложив двойные ряды снежных блоков и облив их водой. Сверху легли припасенные Андреем листы железа и снова снег. Последней поставили сдвижную дверь из тонкого листая мятого металла и появилось больше опасного места для дров и нарт. Улучив немного свободного времени перед очередным ужином, я потратил его на тренировку, доведя себя до полного изнеможения. Когда мы проснулись в очередной раз, прежде чем принять важное решение. И оно было положительным — никто из нас за эти дни не заболел. Можно возвращаться домой, не боясь стать разносчиками смерти. Само собой Замок был предупрежден — как и Центр с Холлом. Удивительно, но все эти новости, льющиеся мутноватым потоком на уже не столь сонный Бункер, пошли только на пользу, взбодрив стариков и добавив им немало нетерпения. И вот мы здесь…