Шрифт:
Глава первая
Разговор о грядущем и былом
Доносящая старая песня не потеряла своей чистоты и прелести даже за пролетевшие десятилетия. Да и вряд ли когда-нибудь потеряет – разве что умрут все те, для кого она значила нечто большее, чем просто песня.
Слышу голос из прекрасного далека,Голос утренний в серебряной росе,Слышу голос, и манящая дорогаКружит голову, какСлегка дребезжащий динамик был установлен на высоком самодельном столике у нижних ступеней восходящей к Центру лестницы. Еще пара таких же радиоточек расположились дальше в Холле, что наполнило огромное помещение перекатами музыкального эхо и отзвуками далеких голосов.
Стоявшая у столика закутанная в меха высокая старуха, что вроде как бесстрастно слушала песню, вдруг затряслась в беззвучном плаче. Закрыв лицо ладонями, она плакала, а сползший с седой головы старый платок полетел на пол. Успевший его подхватить старик в меховой ушанке торопливо обнял плачущую за плечи, забубнил ей в ухо что-то успокаивающее и ласковое, одновременно тяня ее к ближайшей лавке.
– Вся жизнь… – проплакала влекомая мимо меня старушка, комкая узловатыми пальцами облезлый меховой воротник – Вся жизнь прошла в клетке каменной. К чему?! За что?! За что ж меня сурово-то так?! За что?!
– Ты Верушка не плачь – пыхтел старичок, явно не в первый раз выступающий в роли понимающего утешителя – Что уж поделать теперь?
– У меня сын пятилетний… там остался. Семьдесят пятого года рождения. Володенька мой… счастье кареглазое. Весь в отца своего непутевого… Как он там? Жив ли?
– Верушка… ты это… ну брось ты плакать… Хочешь я тебе чаю стакан сыщу? Сладкого! А может сигаретку?! Эх скурил я запасец свой особый…
Шагнув к беспомощно озирающемуся старику, я вложил ему в пальцы почти пустую пачку сигарет «Русский стиль» и указал глазами на торчащие из пачки несколько замковых талонов. Разом оживившись, дед куда бодрее потащил рыдающую бабульку к лавке, назидательно ей вещая:
– А чего ты приуныла? Вот в тепле сидим! Сигаретки курим! А сынок твой уж точно не хуже нашего живет! Вот держи сигаретку. Держи, Верушка. Ты глянь какой чудной табак… мы у себя в колхозе табак сами растили, сушили да рубали. А тут вон оно как…
– Деревня ты, Степан… – старушка шмыгнула носом и приняла сигарету еще дрожащей рукой – Деревня…
– Деревня! – счастливо улыбаясь, согласился тот – А чего? Колхоз Имени Ильича! Знатный колхозище! Мы всю Москву кормили!
– Прямо вот всю?
– Ну половину так точно! Чего только не растили на заливных лугах! Как Ока матушка в берега свои летние вернется, а землица чуть подсохнет – так мы разом на трактора прыгаем, напутствия бодрого от председателя получаем и давай пахать!
Прикурив от галантно поднесенной самодельной зажигалки, старушка сделала удивительно глубокую затяжку, выпустила длинную струю дыма и тяжело вздохнула:
– Дурак ты Степан неотесанный.
– Ну до вас московских таким как я пусть и далече… но кое в чем мы все же получше вашего понимаем.
– Это в чем же?
– Да почти во всем!
– Да почему?
– Как почему? Ты сама рассуди! Вот куда вы там в городах ваших смотрите? На стены серые и парки выхолощенные? То ли дело в деревне – вышел на берег крутой да как глянул далече… и от просторов родных аж в груди спирает! Вот и выходит, что вы в городах люди стесненные да бегучие… а на бегу как задумаешься? Некогда! И как бы вы не бегали – все одно куда-то опаздываете. Вот и выходит, что вся жизнь у городских в бегучке бездумной проходит! А вот у нас…
– Эх не бывал ты в театре, Степанушка… эх не бывал… – она, вдруг помолодев, сбросив разом лет двадцать, царственно выпрямилась, вздернула подбородок и стала почти красивой – Не видал ты ничего кроме репы своей грязной… А я… о каких только ролях я не мечтала…
Дальнейшего разговора я уже не услышал – увидел спускающегося по лестнице посланца из Замка и зашагал к нему, зная, что затем все одно ему придется подниматься, ведь пересекаемся мы за одним из столов в общей зоне Центра. Тем временем из динамиков послышалась следующая песня.
Краем глаза заметив деловитого и шустрого старичка в серой телогрейке с приметной зеленой нарукавной повязкой, шапке-ушанке и высоких валенках, чуть сменил направление и направился к нему. Он как раз присел за один из столиков и, бережно выложив на столешницу электронный планшет в самодельном кожаном чехле, достаточно умело вносил в него какие-то данные, в то время как трое сидящих напротив него старушек торопливо что-то излагали.
– Из новенького что-нибудь!
– Но и классику родную не забудьте!
– Вот-вот! И пусть музыку рано не выключают! В наши годы рано не ложатся и никто против не будет, коли музыка хоть до утра играть будет!
– Это верно ты Нюрка говоришь! Стосковались по музыке-то! Ой стосковались!
– И будет ли сегодня продолжение аудиоспектакля про убийство?
– Убийство в восточном экспрессе – закивал старичок в серой телогрейке – Агата Кристи. Многоголосый, профессиональный. Будет обязательно! Минут через двадцать и начнется. Третья глава!
– От и славно! Уж больно история интересная.
– Опять же у тех, кто читает голоса хорошо поставленные. Приятно слушать!
– А есть ли еще такие вот истории озвученные?
– Есть. Завтра будут готовы несколько копий нашего каталога – старичок закивал чаще и поднялся – Все будет. Не волнуйтесь.
Едва он отошел от удовлетворенных переговорами бабушек, я поймал его легонько за край рукава и поздоровался:
– Доброго вам, Николай Дмитриевич.
– Охотник! Рад видеть. Чем могу?
– Да просьбочка есть одна. Выбора музыки касательно.