Перекресток утопий (Судьбы фантастики на фоне судеб страны)

Ревич Всеволод Александрович

Все остальные книги, о которых пойдет речь, не могли быть написаны до совсем уж новых времен, хотя сам по себе этот факт ничего не говорит ни об их направленности, ни о литературных достоинствах. Мне казалось, что после Ефремова будет нелегко писать утопии. Я ошибался. Количество изданных утопий свидетельствует о том, что писать их легко. Но это совсем не те утопии, к которым мы привыкли /или к которым нас приучили/. Современные пророки не заглядывают далеко вперед. Боятся. Они предпочитают иметь дело с ближайшими годами, в крайнем случае, десятилетиями. Наше будущее в их зеркале выглядит настолько мрачным, что перед этим мраком пасуют даже великие предупреждения прошлого. Да, в них тоже описывались, скажем, казни, но на улицах в открытую не резали, и граждане не ходили на прогулки с "калашниковыми" на шее, зорко вглядываясь во встречных, чтобы в случае чего выстрелить первым. Такую картину мы уже видели, например, в "Невозвращенце" А.Кабакова. Автор тогда не мог знать популярного афоризма популярного генерала: "Хорошо смеется тот, кто стреляет первым". А кажется, что это цитата из романа. Большинство появившихся вслед за Кабаковым утопий - это те или иные варианты "Невозвращенца". Невольно начинаешь думать - что это? Действительно боль и тревога за общую, а может, и за собственную судьбу или следование литературной моде, кстати, пользующейся неплохим спросом. Должно быть, людям нравится, попугав себя как следует, выглянуть в окно и убедиться, что солнце еще светит и стреляют под окнами и в окна не так уж часто. Но не слишком ли легким и безответственным делом стало это постоянное пуганье? Коммунизм потому и не сдает своих позиций, что он рисовал пути создания более совершенного общества наглядно и доступно. И оказалось, что люди готовы отдавать жизни за этот идеал. Не их вина, что путь оказался ложным, и миллионы жизней были потрачены зря. Дорогую цену пришлось заплатить, чтобы убедиться, что насилие - это та повивальная бабка, которая умеет вытаскивать из исторического чрева нежизнеспособных, хотя и очень крикливых младенцев. Признаться, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий приходит в голову и такая мысль: а может, столько людей еще держится за социалистические предрассудки лишь потому, что очень уж не хочется признаваться в бесцельно прожитых годах, ушедших на борьбу за освобождение человечества, в результате которой мы не только его еще более закрепостили, но и уничтожили значительную толику. Вот две характерные для нынешней фантастики повести Андрея Лазарчука "Жестяной бор" и "Там вдали, за рекой" /обе - 1996 г./. Основная мысль первой повести: самые благородные начинания современного общества влекут за собой непредвиденные, но всегда неприятные, а то и губительные последствия. Попытка спасти искусственными средствами от антропогенного загрязнения и вытаптывания любимое место отдыха горожан приводит к тому, что чудесный бор становится "жестяным", исчезает его таинственное очарование, из леса улетают птицы, а горожане перестают туда ходить... Некий врач открывает способ воздействия на человеческий организм, приводящий к сенсационным результатам - в городе исчезает наркомания. Но радость была недолгой: оказалось, что психика излеченных людей перестраивается на воинственную агрессивность, они становятся опасными насильниками... Попытки отдельных порядочных людей справиться с напастью оказываются безрезультатными, а всех свихнувшихся, заодно с их преследователями расстреливают "прогрессоры" из соседней тоталитарной страны, где не знают других способов борьбы с угрожающими национальной безопасности явлениями. В этих эпизодах есть рациональное зерно: они воочию демонстрируют, что могло бы произойти в реальности, осуществись планы некоторых "крутых" политиков по немедленной ликвидации преступности. Но в целом итоги книги безрадостны - ни в каком направлении выхода нет, не спасут людей ни благие порывы, ни достижения науки, ни даже расстрелы, потому что это борьба со следствиями, а не с причинами. Еще мрачнее наше недалекое будущее выглядит во второй повести. "Большое" общество в нем не показано, но о его состоянии можно судить по тому, что часть его сограждан решает бежать от достижений цивилизации. Они основывают колонию в заброшенном городе, порывая прямые связи с остальным миром, так в свое время поступали староверы. Правда, некоторые симптомы человечности еще не совсем утеряны: "большой" мир приходит на помощь жителям Леонидополя, когда несколько подростков, решивших исследовать труднодоступное подземелье, попадают в беду. Вместе с тем первое, что интересует тамошнее министерство по чрезвычайным ситуациям: сумеют ли взывающие к помощи оплатить стоимость посылки вертолетов и спасателей. Весьма относительная гуманность. А если бы не смогли? В пещерах подростки наталкиваются на живущее в вечной темноте племя, имеющее человекообразный облик, но со звериной моралью. Они убивают детей, чтобы полакомиться редко достающимися им протеинами. Откуда же взялись эти нагие люди-звери? Выясняется, что они тоже питомцы прогресса, мутанты, созданные в результате безответственного эксперимента в области генной инженерии. Итак, по мысли автора - высочайшие достижения науки приводят прямым ходом к первозданной дикости. Помните, я говорил об опасности смешивания человеческого и обезьяньего естества? Вот вам и результат. Ни будущие социумы, ни достижения науки, ни попытки сохранить человеческую /или - если хотите - христианскую/ мораль не способны спасти человечество. Все заводит людей в клин, то есть в тупик. Впрочем, и "чернуху"

можно разделить на два категории: просто чернуху и чернуху со смыслом, как, например, в повести "Не успеть" /1989 г./ В.Рыбакова, одного из самых заметных фантастов новой волны, с котором я уже успел поспорить. На фоне всеобщей разрухи жителей нашей страны поражает странная болезнь: у них вырастают за спиной крылья, и они улетают в другие страны. Многих из тех, кого поразила эта болезнь, вовсе не хотят покидать свою, даже такую, истерзанную страну, и воспринимают случившееся с ними как трагедию. У них здесь все - жена, дети, но неведомая сила поднимает "ангелов" в воздух. Автор как бы все перевертывает, раньше было перебежчики, а некоторых выставляли против воли. Теперь власти готовы на все, чтобы остановить болезнь, но она поражает самых лучших, самых умных. Они не хотят улетать, но приходится. Метафорический смысл притчи достаточно откровенен. Жить в этой стране нельзя ни при каких условиях, и сама природа, действуя с бездумной жестокостью, опустошает ее. Остается распахать землю плугом на месте бывшей России. Можно заподозрить, что иные молодые фантасты поставили на своей стране крест. В какой-то степени их можно понять. В мире и в стране происходит не то, чего бы они хотели. Но если вас не устраивают наши гуманистические ценности, скажите же, чем вы их предлагаете заменить. Да только не найдете вы им замены. Ничем нельзя заменить Доброту, Человечность, Милосердие, Великодушие, Любовь... Это отобранные за тысячелетия элитные зерна человеческого выживания. Еще три-четыре тысячи лет назад, на другом краю Ойкумены некто И в своих наказах определил моральные нормы для древних китайцев: Не убивайте. Почитайте отца и мать, чтобы продлились дни ваши на земле. Не пляшите с утра и до утра. Возымейте иную цель жизни, нежели накладывать руку на чужое богатство и на женскую красоту... Конечно, евангельские заповеди полнее очерчивают круг нашей морали, но разве не бросается в глаза сходство? Иначе жизнь прекратится. Вы хотите этого? К сожалению, я не могу назвать ни одного произведения, с которым был бы полностью согласен, как был согласен с большинством из написанного Стругацкими, их взгляды были и моими взглядами, разумеется, ими выраженными полнее, глубже, не говоря уже о чисто художественной стороне дела.. Но все же есть книги, в которых поиски хотя бы ведутся и в которых действуют есть не безвольные, опустившие руки берендеи. В частности, я хотел бы поговорить о двух романах шестидесятилетнего дебютанта, врача из Львова Владимира Кузьменко. Из этого вовсе не следует, что я согласен с теми решениями, которые Кузьменко предложил, как в первом, так и во втором из своих романов. Но все же здесь есть о чем рассуждать, о чем спорить. По мнению Кузьменко, наступающему злу способны противостоять лишь единицы-лидеры. Эта идея пронизывает оба его романа - "Древо жизни" /1991 г./ и "Гонки с дьяволом" /1992 г./. "Древо жизни", вероятно, написано в пику "Туманности Андромеды". Ни о каком коммунизме нет и речи. Через 200-300 лет на Земле так же, как сейчас: преступность, террористы, заговорщики, властолюбцы. Убивают. Грабят. Расстреливают. Но в меру. Словом, нормальная жизнь. Правда, конкретно о том, как будет выглядеть через два-три века наша страна, автор благоразумно умолчал, хотя главный герой, Сергей Крылов, - русский. Сергей - особый человек, даже не человек, а биологическая копия, воссозданная из клеток тела погибшего космонавта. Но копия настолько совершенная, что сам Сергей до поры, до времени ни о чем не догадывается. Давно умерла и его жена Ольга, а та женщина, которая живет с ним на уединенном острове, тоже лишь искусный слепок. Такие чудеса оказались возможными благодаря то ли созданию, то ли самосозданию СС - Сверхсложной кибернетической Системы, которая, как оказалось в дальнейшем, ждала своего часа, чтобы включиться в хоровод сверхсложных систем, обосновавшихся и на иных планетах. Еще одно Великое Кольцо, но не людей, а Сверхразумов. Райский остров, на котором поселяют Сергея, - это дар ему от благодарного человечества за космический подвиг. Но через некоторое время организаторы реабилитационного шоу решают, что безмятежная жизнь не вполне способствует полному возрождению духовных потенций славного парня. И, отойдя на несколько шагов от дома, Сергей попадает в иной мир, где обосновалась биологическая цивилизация мирных элиан. Правда, в данный момент на Элию напали космические штурмовики-свистуны. Естественно им ничего не стоило покорить практически безоружных элиан и загнать их в концлагеря, устроенные по освенцимским или магаданским стандартам. Здесь-то организаторские таланты Сергея разворачиваются во всю, он готовит восстание, захватывает оружие, обучает робких элиан основам военного искусства и уничтожает оккупантов. В какой-то момент, правда, автор запутывается сам и запутывает читателя. Если все это лишь муляжи, задуманные для встряски ослабленной нервной системы Сергея, то становится многое непонятным. Например. За свои подвиги Сергей окружен на Элии почти королевским почетом, и самые красивые девушки рвутся к нему в постель. А так как у элиан принято многоженство, причем инициатива выбора принадлежит слабому полу, то вокруг Сергея образуется роскошный цветник, который начинает рожать ему детей в поточном порядке. /Дети тоже муляжи или все-таки настоящие?/ Иногда в Сергее просыпаются остатки совести при воспоминании о земной и преданной Ольге, но не слишком мучительные. А если это не муляжи, то не слишком ли дорогая цена пл(тится за возрождение отдельного человеческого экземпляра, пусть и чрезвычайно ценного. Ведь разумные существа гибнут, теряют близких, подвергаются пыткам. Поворот режиссерского рычага, и Сергей возвращается на Землю, где его ждет новая страда. Распространенный ход зарубежных боевиков - одиночка расправляется с целой бандой, а официальные власти, как заведено, оказываются бессильными. Мафиозно-фашиствующая организация "Неогуманисты" намерена захватить власть над планетой, но на ее пути становится Сергей с небольшими отрядами единомышленников. И пока власти мешкали и искали подходящие законы, боевики Сергея пустили всех членов НГ в расход без судов и следствий... Ну, я и так увлекся пересказом - остается добавить, что Сергею удается побывать еще на двух планетах, которыми владеют сестры земной СС - Урания и Кибела. Первая окружена особыми живыми кристаллами, вторая - представляет собой сеть сплетенных по всей планете корешков, но она завела на планете и человекоподобных существ, которые могут появляться на свет как старым казачьим способом, так и в коконах среди древесных ветвей. Живут на планете и кентавры, а в анабиозе спят еще и титаны, кроме всего прочего подключенные к атомному заряду. Такие нагромождения уводят от основной мысли произведения, но главное не высмеять, а понять, зачем столь сложные системы мироздания понадобились автору. Если это самоцель, то перед нами разновидность НЛ, чего я категорически утверждать не решился бы. Идея объединения сверхразумов приходит в голову, естественно, Сергею, но ведь он и сам уже бессмертное существо, можно сказать, мессия. Может быть, совсем не случайно, что для этой цели автор выбирает человека с Земли, /некоторые добавили бы еще: "и из России"/. Так что в конце концов идея книги скорее всего религиозная. Но автор не ответил на вопросы, которые тысячелетиями мучают человечество. Если СС всевластны, то зачем они допускают насилие, войны, изощренные пытки. А если не всевластны, если созданные ими существа развиваются по эволюционным законам, в которые творцы не в силах вмешаться, тогда зачем они нужны вообще? Если создание совершенного общества оказалось не под силу людям, то неужто оно не под силу Сверхразуму? Кто от кого должен ждать совета? Я спрашиваю автора фантастической утопии, ведь это он хочет наставить человечество на путь истинный. Человечеству снова предлагается ждать помощи "извне". Вряд ли мы ее скоро дождемся. Защищая элиан, Сергей надеялся только на свои силы /так он думал, и мы будем так считать/. И победил. В "Гонках с дьяволом" тот же Сергей, только на этот раз не копия, а настоящий человек, не космонавт, а директор интерната, и не Сергей, а Владимир. На Землю обрушивается страшная эпидемия /вирус СПИДа породнился с вирусом гриппа/, от которой значительная часть населения вымирает. Но все-таки в живых остается сравнительно большое количество народа. В том числе и наш герой с воспитанниками. Вокруг них образуется целая колония потерявшихся, осиротевших людей. Им приходится жить, как робинзонам, потому что погибло все - нет ни государства, ни властей, ни цивилизованных инфраструктур. В колонии герой становится президентом, царем, словом, абсолютным владыкой. Но это только на первый взгляд обычный роман-предупреждение: вот, мол, что может ожидать нас, если мы не перестанем сливать нечистоты в реки. На самом деле автор проводит ту же самую идею: для защиты дела, которое кажется герою справедливым /оно, может быть, и действительно таково/ допускаются любые средства, в том числе и жестокие. Сергей перебил всех "неогуманистов", не пытаясь разобраться, кто из них виноват больше, кто меньше. И здесь "пан" Директор казнит и милует - опять-таки без суда и следствия. Впрочем, автор ставит вопрос бескомпромиссно: а что делать, если одичавшие собаки в натуральном и человеческом облике бродят вокруг, чтобы грабить, убивать, насиловать оставшихся в живых и сжавшихся в маленькие общежития-комочки, устанавливающие внутри себя тот самый общественный договор, который человечество в целом так и не смогло осуществить за долгие тысячелетия. Автор отчетливо произносит слово: диктатура! Просвещенная, может быть, даже надо сказать - имеющая понятия о демократии, но все же диктатура, для которой идеи ненасилия чужды и непонятны и в необходимых случаях действующая не просто решительно, а жестоко, беспощадно. Все дело сводится к тому, чтобы диктатора подобрать подходящего. Не ошибиться. Так вопрос в советской фантастике еще не ставился. Это модель диктатуры самовластной, но еще цивилизованной. А вот, в каком направлении будут развиваться подобные диктатуры, автор оставил без ответа. В повести З.Юрьева "Человек под копирку" нарушивших строжайшие законы питомника ждала страшная смерть: на муравейнике. Но в повести приказывающий так обращаться с людьми был дельцом-фашистом, что в недавние времена было у нас почти синонимами. "Наш" директор приказывает посадить на муравейник бандита, отказывающегося сообщить ему нужную информацию. Уже не из книги: в Чечне российские солдаты, взяв в плен наемника славянской национальности, привязывали его к "бэтээрам" и разрывали на части. Бесчеловечно? Ответьте на этот вопрос сами. Кузьменко, хоть и не прямо, оправдывает своего героя. И что-то не видно книг, которые давали бы другие, может быть, более гуманные варианты, не снижая остроты ситуации.

Я не считаю роман Владимира Войновича "Москва 2042" /1986 г./ его лучшей книгой. Роман достаточно прямолинеен и даже поверхностен. Да и юмор в нем не всегда такой, от которого животы надрываются. Непростительно для большого писателя почти полное отсутствие характеров. За исключением 4-5 центральных фигур, все эти Берии Ильичи, Дзержины Гавриловичи, Пропаганды Парамоновны, Прогрессы Анисимовичи, Коммуники Ивановичи - все на одно лицо. В аннотации сказано, что "Москва 2042" веселая пародия на орвелловский "1984". Я не могу согласиться ни с одним словом. Во-первых, книга вызывает не веселье, а тоску, что, впрочем, необязательно считать ее недостатком. Во-вторых, никакая это не пародия, потому что пародия позволяет себе посмеиваться не только над общим нелепым предметом, но и над пародируемым автором.. Давая своему роману точную дату, Орвеллл как бы обозначил предельную точку, далее которой бесчеловечная система существовать не может или, по крайней мере, не должна. Войнович же подарил нашему руководству фору в шесть десятилетий. Тогдашние вожди могли бы вздохнуть с облегчением: такой срок их вполне устраивал; что будет дальше с драгоценным коммунизмом правящие круги не слишком волновало, как и беляевских жрецов из Атлантиды. Мы прочли книгу в отечественном издании с небольшим и, по-моему, непринципиальным запозданием. Я отметил ее недочеты. Но в книге есть и несомненные достоинства. В те годы слово "шариат" еще не было столь общеизвестно, как ныне. Но, положив рядом газету, в которой сообщалось о распоряжениях талибов, захвативших Кабул, и сочиненные Войновичем указы "Божьей милостью Серафима Первого, Императора и Самодержца Всея Руси", я вздрогнул от совпадений, которые, конечно, возникли независимо друг от друга. "Об обязательном и поголовном обращении всего насущного населения в истинное православие..." "О введении телесных наказаний". "Об обязательном ношении бороды мужчинами от сорока лет и старше". "Об обязательном ношении длинной одежды. Под страхом наказания мужчинам вменяется в обязанность носить брюки не выше щиколоток. Ширина каждой брючины должна быть такой, чтобыполностью закрывать носок... Ношение брюк и других предметов мужской одежды лицами женского пола категорически воспрещается. В церквах, на улицах и других публичных местах женщинам запрещено появляться с непокрытыми головами. Уличенные в нарушении данных правил, женщины будут подвергаться публичной порке, выстриганию волос и вываливанию в смоле и в перьях". "О запрещении женщинам ездить на велосипедах". /Вспоминается помянутое мной сочинение г-на Шарапова/. И так далее. Я убежден,что в конце 80-х годов и Войнович, и будущий гипотететический самодержец Земли Русской, и читатели Войновича имели самое смутное представление о законах шариата. Откуда же такое странное совпадение? Немного поразмыслив, я догадался - откуда. Та затягивающая мир "тень люциферова крыла", которая, по мнению Блока, стала в ХХ веке "еще чернее и огромней" - это ведь тень средневекового дьявола, который, как долгое время казалось восторженным просветителям, навеки изгнан с лица земли по месту постоянной прописки. Увы, законы истории оказались сложнее. Почти ничто не исчезло бесследно к концу ХХ века - ни рабовладение, ни пиратство, ни шаманство, ни дикая темнота, ни религиозные войны, ни расовая ненависть, ни феодализм /чем, собственно, от него отличается нынешний всплеск сепаратизма?/. Но, пожалуй, больше, чем членов политбюро, больше чем гражданскую доблесть слежки и доносительства, больше даже, чем самое коммунистическую систему, автор не переносит конкретное лицо, лишь отчасти, как и все остальное, выдуманное, - тоже писателя-эмигранта, укрывающегося в американском поместье, где он вводит телесные наказания, пока еще удостаивая ими только своих приближенных, и ежедневно тренирует перед ними же триумфальный въезд в Белокаменную. Как видим, Войнович сильно разошелся с наиболее распространенным мнением касательно одного из прототипов его героя Сима Симыча Карнавалова - будущего Серафима I. Что это - соперничество за власть над умами? Я думаю - нет. Он предугадывал: у нас появится немало претендентов на обустройство России, разумеется, по их представлениям и, разумеется, с маниакальным стремлением к самодержавно-тоталитарной власти - будь то Генеральный коммунистический секретарь или милостью Божьей Император Всероссийский. А кого он выбрал для прототипа своего символа дело его писательской совести. Самое значительное открытие книги Войновича - почти все коммунистические правители нижайше припадают к стопам новоявленного монарха. Это означает: что ни один из них ни в какой коммунизм не верил, хотя, может быть, именно поэтому особенно усердно насаждал обветшавшие постулаты, что заставляет задуматься над искренностью некоторых прежних и нынешних коммунистических и не только коммунистическх лидеров. Я не говорю о "комсомольцах двадцатого года", которые, "как и прежде, в строю", /не могу из злорадства не воспользоваться цитатой из старой песни самого Войновича/, несущие красные знамена, облитые кровью отнюдь не рабочей, как утверждалось некогда, а неизмеримо превосходившей ее по количеству кровью узников из концлагерей. У Войновича есть фраза, ст(ящая, может быть, всей книги: "А никто не понимал такой простой вещи, что для того чтобы разрушить коммунизм, надо его построить". Только для этого незачем было мотаться на шестьдесят лет вперед. Ведь Хрущев не ошибся: нынешнее поколение жило при коммунизме. Оно не совсем так его себе представляло, это верно, но другого и не было. А к 1980 году Брежнев наградил себя очередной Золотой Звездой за то, что коммунизм у нас-таки был построен, настоящий, взаправдашний. Чевенгурский.

История - как сюжет в произведении, он существует, но неуловим в "оголенном" виде. Является ли ее ход чем-то независимым, несущимся в даль веков с неудержимостью стада слонов, испуганных криком мартышки? Или никакого будущего не существует, а есть только интеграл желаний, воли и черт побери!
– планов множества людей, из сложения векторов которых и возникает нить Ариадны? И то, и другое. То есть - опять сюжет. С одной стороны, он полностью во власти автора, хочу - казню, хочу - спасу, но с другой стороны он жестко детерминирован логикой общественного развития, психологией героев. Автор свободен лишь в частностях. Так и в истории: люди были вольны создавать атомное оружие, но раз оно существует, оно уже коверкает людские судьбы зачастую помимо их воли, "Если бы тунгусский метеорит приземлился на 4 часа 27 минут раньше, он бы смог изменить всемирную историю. Он бы тогда приземлился бы на Петроград, уже бывший в то время центром мирового коммунизма", - как-то расфилософствовалась газета "Дейли Экспресс". История ХХ века пошла бы по другому пути, возник бы ее альтернативный вариант, и мы бы никогда не узнали ни о Ленине, ни о Сталине, ни о Гитлере. Правда, цена освобождения была бы очень дорогой. Но фантастике ничто не мешает представить себе, как могла бы сложиться наша жизнь и без сокрушительного удара болида, а из-за куда более скромных, может быть, незаметных, может, даже оставшихся неизвестными причин. И если есть сейчас что-то действительно интересное и современное в фантастике, то это как раз альтернативная история. Нельзя, конечно, утверждать, что такая тема пришла в головы фантастам только в последние годы. Но раньше авторов интересовала скорее сама возможность феномена, нежели его результат. Можно вспомнить роман Дж.Финнея "Меж двух времен", в котором ЦРУ разрабатывает бескровный проект ликвидации Фиделя Кастро: достаточно направить агентов на несколько десятилетий назад, чтобы они помешали встрече его родителей. Что было бы с будущей Кубой в этом случае, автора не занимало. Но сегодняшнего читателя вряд ли так уж волнует "голая" фантастика. Он слишком много пережил за последнее время. И без всякой фантастики каждому мыслящему человеку хотя бы изредка не приходило в голову: а что было бы, если бы Ленин прожил подольше, если бы Орджоникидзе и Куйбышев до выстрела в себя сначала выстрелили бы в Сталина, если бы бомба появилась у Сталина или Гитлера раньше, чем у американцев... Нетрудно понять, что это не просто золотая жила, но и появившийся у фантастики шанс вновь занять почетное место среди муз. Некоторые книги с такого рода альтернативными сюжетами мы уже встречали. Например, роман "Великий поход за освобождение Индии" мог быть рассмотрен и в этой главе. Но начнем со знакомого нам Сергея Абрамова, у которого можно найти несколько предшественников в западной фантастике, например, хорошо известного у них и плохо известного у нас Филипа Дика. Вот ведь как все интересно получается. Когда-то ОНИ считались настолько социально недоразвитыми, что МЫ, вооруженные единственно верным мировоззрением, снисходительно поучали их азам политграмоты. Если уж мы своих хватали за руку - помните, как Францев вступился за феодализм?
– то можно представить себе, с каким усердием мы вправляли мозги западным фантастам, тем более, что это нам ничем не грозило. Впрочем, им тоже. Книги отечественных политологов назывались не иначе, как "Социалистическое будущее человечества". История и в прошлом, и в будущем должна была развиваться только по установленным нами законам, а потому шаг вправо шаг влево расценивался как побег. Может быть, потому мы высокомерно проигнорировали вышедшую еще в 1956 году книгу Дика "Человек в Высоком замке", где было сделано дерзновенное предположение: что случилось бы с нашим миром, победи во Второй мировой войне державы оси... Если бы мы умели или осмеливались в те годы думать чуточку пошире, то могли бы разглядеть, что - даже с тогдашних позиций - его книга проникнута подлинной ненавистью к фашизму, а нашествие новоявленных гуннов расценивается в ней как глобальная катастрофа. ... После окончания войны прошло лет пятнадцать. К этому времени гитлеровцы уже решили проблему евреев, цыган и других "бродячих" народов. Ликвидацию африканских негров они заканчивают, хотя и сами не понимают, зачем это делают. США стали протекторатом Германии и Японии. Россия еле дышит за Уралом. Украинцы батрачат на немецких фермеров... Единственный серьезный упрек, который мы имели бы право предъявить автору, заключается в том, что уж больно незначительно место, отведенное им России. Проигрывая, мы бы, будьте-надьте, не сдались столь смиренно. Вряд ли в этом можно сомневаться. Но на самом-то деле мы победили, мы победили, конечно же, не по тем причинам, которые пунктуально изложил И.В.Сталин в брошюре "О Великой Отечественной войне Советского Союза", а вопреки многим ее тезисам. Вопреки бездарности, а возможно, и шизофреническим отклонениям в мозгу генералиссимуса, лишившего армию командных кадров и современной техники перед самой войной и с ослиным упрямством отвергавшим донесения, может быть, лучшей на тот момент разведки в мире. Да, во время войны пришлось исправлять его ошибки, появилась и техника, и полководцы талантливые нашлись. Правда, лично я не ставил бы в центре столицы памятника Г.К.Жукову, каким бы выдающимся полководцем он ни был, потому что в отличие от великих российских военачальников, он меньше всего думал о солдатах и не берег их жизней. И в Европу мы принесли не только освободительные тенденции. Правда, подвиг нашего народа, жертв народа все это не умаляет. Храм - единственно достойный памятник победившему народу, неважно верующим или неверующим, - вот что надо было строить на Поклонной горе. Жаль, что в те времена о строительстве храмов нельзя было и заикаться. Так что будем снисходительны к американскому автору, который многое знал лучше нас, но еще больше не знал.

Когда в начале девяностых роман Дика добрался до нас, я имел честь написать на него рецензию, предположив, что не найдется отечественного автора, которой исходил бы из такого же, как у Дика, жуткого предположения. Мне казалось /и сейчас кажется/, что после немыслимых страданий заниматься литературными играми святотатственно и постыдно. Американцы по-иному смотрят на некоторые вещи... Как я был наивен! Не успела высохнуть типографская краска на рецензии, как два фантаста схватились за эту тему. Одним из них был Лазарчук, а вторым Абрамов, который дважды тиснул "утопию" "Тихий ангел пролетел" в 1994 году. Обозначение "утопия" принадлежит автору, и это действительно утопия, если считать ее главным признаком умилительность, чему вовсе не мешает обилие грубых слов из полууголовного, а иногда и одесского арго /"Киндэпнули тебя, флюгер, фигец котенку Машке", "президент Ирака Задам Хувсем", "И что вы себе думаете? Ильин-таки сел".../. Хотя автор разделал под орех жизнь нашей славной державы при коммунистах, но главному герою, бывшему летчику, лучше всего жилось в "другом", брежневском времени. "Ильин в том периоде довольно долго жил, отменно работал и работой своей, ее результатами гордился. И ничего застойного в ней не находил" - фраза, которая больше характеризует автора, нежели героя. Рядовому летчику сверху видно далеко не все. Неприятное ощущение производят кухонные выпады против перестройки. Особенно не нравится автору перестроечник с лысиной, на которой вольготно раскинулось родимое пятно, похожее то ли на Суматру, то ли на всю Индонезию сразу. Годы, в которых Ильину приходится жить ныне, страна процветает, в ней, как и во всем мире, з д о р о в а я э к о -н о м и к а /подчеркнуто автором/. Обыкновенный кочегар имеет возможность за смену опрокинуть десяток банок пива "Хейнекейн" из стоящего рядом холодильника и закусить отличной колбаской. Если не роскошествовать, то треть зарплаты остается на то, чтобы накапливать сбереженьица на дачный участочек... Ну, наконец-то на Россию просыпался золотой дождь. А все почему? А потому, что нас победили гитлеровцы. Неслыханных зверств они творить не стали. Врали нам, стало быть, про них. Расстреляли, правда, какую-то шушеру. И книжечки кое-какие сожгли, Сталина того же. А больше ничего экстраординарного и не произошло. Через несколько лет их - а значит, и наш - фюрер скончался естественной смертью. На смену ему столь же естественно пришел Аденауэр. Российская же социалистическая идея плавно перелилась в национал-социалистическую, а еще конкретнее - в русскую, которая давно ждала своего часа. И вот дождалась. Дождалась, расцвела и теперь настолько безраздельно царит в стране, что в нее безропотно влились и все прочие национальные идеи. /О судьбе евреев автор, правда, деликатно умолчал/. Трудно, должно быть, найти другое произведение, где бы связь так называемой русской идеи с фашизмом была бы продекларирована столь открыто и простодушно. Даже не связь - идентичность. Понимаете ли, пресловутой русской идее все время что-то мешало. Декабристы, разночинцы, западники, Чаадаев, Герцен, социал-демократы, философы-святоши... Потом пришли большевики. Не все, правда, сразу, как граф А.Н.Толстой, поняли, что всего-то им надо было из программных установок выкинуть самим же мешающую приставку "интер", но помогли родственные по духу нацисты из Германии. Интернационализм превратился в национал-социализм. Если пользоваться советской фразеологией, то у автора просто не хватает слов, чтобы выразить полное удовлетворение. Ни о каких неприятностях от нашествия немцев автор и не вспомнил. Батраки на Украине? Немцы даже наших гебешников не турнули, наоборот, гестапо с распростертыми объятиями приняло чекистов в свои ряды: кто же станет бросаться такими профессионалами. Не было ни бредовых идей о жизненном пространстве, ни о превосходстве арийской расы, к которой "русские свиньи" вроде бы не принадлежали. Не было лагерей смерти, душегубок, крематориев, не было Бабьего Яра, варшавского гетто, Майданека, Освенцима... Ничего не было... А всего лишь пролетел над Россией тихий ангел то ли со свастикой, то ли уже с руническим знаком на рукаве, и стала она жить, да поживать, да добра наживать под сенью дружеских штыков. Мы похожие теории уже слышали; газеты пишут и о том, что кое-кто тренируется, дабы применить их на практике. Любопытна разве что эволюция самого Абрамова. Большинство его многочисленных книг, выходивших в прошлом в соавторстве с отцом, а потом и в результате самостоятельных усилий никаких мыслей не содержали. Не будем придираться - особо вредных тоже не содержали. Иногда Сергею Абрамову что-то удавалось. Что же случилось с редактором еженедельника "Семья"? А то и случилось, к чему его подталкивал ангел-хранитель, наверно, в тех же приблатненных выражениях, в которых этот персонаж общается с Ильиным. Проще говоря, к чему давно лежала его душа. Не один Абрамов испытал аналогичное "влеченье, род недуга". Если обращаться к литературным образам, то он повторил идейную эскалацию Андрея Воронова из "Града обреченного". Точь в точь. И я склонен думать, что это неплохо - человек раскрылся, и мы, по крайней мере, не будем заблуждаться насчет его истинных умонастроений. Вот почему я и начал разговор о повести Абрамова с фразы: "Вот ведь как интересно получается". Теперь уже мы должны учиться у американского автора демократическим взглядам, принципиальности, непримиримости в борьбе с таким, увы, неуничтоженным злом, как фашизм.

"Остров Крым" Василия Аксенова был написан задолго до "Тихого ангела..." Он появился в печати как раз тогда, когда советские "Антеи" высаживали ограниченный контингент на афганских аэродромах. Сочиняя свою "утопию" Аксенов, понятно, не мог еще знать ни об Афганистане, ни о перестройке, ни о том, во что она выльется. Но из той части книги, которая посвящена описанию бывшего СССР, становится до боли очевидной неизбежность разрушения, казалось бы, прочнейшей системы. Во время спитакского землетрясения выяснилось, что в связующие растворы строители воровски подсыпали песочек вместо цемента. Тот же песочек подменил цемент в масштабах всей страны. Стругацкие, правда, предвидели этот крах задолго до Аксенова, но они были вынуждены высказываться более или менее иносказательно, тогда как находившийся за пределами влияния 5-ого отделения КГБ эмигрант Аксенов рубил с плеча и называл вещи своими именами. И хотя я говорил о предпочтении к оставшимся, это не умаляет моего уважения к автору "Острова Крым" и к самой книге. Я бы не называл манеру изображения нашей доперестроечной жизни сатирической, хотя Аксенов, похоже, стремился к этому. Но сама действительность зачастую была такой, что если натуральнейшим образом, волосок к волоску, по Шилову, выписать ее портрет, то он перешибет всякую сатиру. Вот здесь-то и заключается кардинальное различие книг Абрамова и Аксенова, хотя первый вроде бы тоже за разрушение коммунистической системы и, надо думать, причисляет себя к "патриотам". Аксенову не понадобилось призывать на родную страну варягов. Надежды на ее разрушение он возлагает на самое систему. Песок вместо цемента - достаточно ткнуть пальцем. Ткнули... Аксенов дает свой вариант истории. Он исходит из того, что в 1920 году части Красной армии не смогли осилить Перекоп, и Крым остался в руках Врангеля, основавшего там республику, которая так и продолжала существовать долгие годы, официально не признанная Советским Союзом, упорно именовавшим "белогвардейский" Крым "Зоной Восточного Средиземноморья". Одной из черт, подтверждающих жизненность аксеновской модели, может служить ситуация, складывающаяся между Китаем и Тайванем. Все то же самое - до мелочей. Богатый остров, проклинаемый центральным правительством, воинственные танцы вблизи "мятежной провинции" при одновременной оживленнейшей торговле и культурном общении двух Китаев, на что правительство закрывает глаза. И СССР у Аксенова официально не допускает Крым в международные организации, последний, однако, преспокойно там сотрудничает. Точно так же на Тайване существуют требующие как воссоединения с большой родиной, так и полной независимости. Боюсь, что и окончится дело так же печально, как в романе: могучий сосед поглотит процветающий остров. И конец процветанию. Да, похоже на Тайвань. То же и не то. Не знаю, обратил ли сам автор внимание на происшедшую у него историческую инверсию. Не могучий Союз захватил Крымский полуостров, а маленькая республика захватила огромную страну. Захватила, развалила, отбросила ненужные части и принялась за кардинальную переделку. Географический Крым при этом оказался не так уж нужен... А произошло это невидимое вторжение потому, что метафизический Остров Крым уже был здесь у нас дома, правда, временно прячась за пазухой, если не у каждого, то у многих. Как советские туристы из романа обалдевали при виде роскошных магазинов на Южном Берегу, как они завидовали свободе и гласности, которые царили в республике, как они тайком мечтали окунуться в порочную атмосферу запретных для советских граждан районов...
– разве все это не Остров Крым в душе? И вдруг он пришел к нам в натуре. Не выходя за пределы Тверской, можно без очереди купить "Тойоту", одеться в такое же платье, как в лучших парижских салонах, забежать в казино или сразиться с "одноруким бандитом", как в Лас-Вегасе... Правда, бўльшая часть игрушек господам "старым русским" не по карману. Но разве раньше, когда редкие туристы скрежетали зубами при виде изобилия в зарубежных супермаркетах, оно было доступнее? Аксенов не просто противопоставляет достаток Крымской республики вечному дефициту в Советской стране. Это было бы примитивно. Он и Крым не пощадил. Вовсе это не рай земной. Там преступность, наркотики, проституция похлеще, чем у нас, там буйствуют молодежные банды с еще более завихренными мозгами, там орудуют фашиствующие "Волчьи сотни"... Республика Крым хлынула к нам не только со своими преимуществами, а так сказать, комплексно. Плюс к этому смешались и схлестнулись две несовместимые экономики - плановая и рыночная. Что ж удивляться тому, что в стране начался хаос. Может, автору не хватило воображения представить себе ту неразбериху, которая уже который год творится в нашей стране, когда мы попытались с ходу, но так же добровольно, как крымчане в романе, произвести у себя переворот.

"Остров Крым" - не первая /и не последняя/ попытка изображения независимого государства на упоминаемом полуострове. Видимо, уж больно заманчиво его местоположение, если при одном взгляде на карту у романистов возникают безумные идеи. Первым /в советское время/ за него в 1925 году взялся молодой тогда писатель Борис Лавренев. Роман его назывался "Крушение республики Итль", и, между прочим, Аксенов тоже мог бы так назвать свою книгу. Ведь погибли обе выдуманные республики сходным образом: от внутренних раздоров и нашествия северного соседа. Но вот что удивительно: хотя у Аксенова Крым назван Крымом, картины тамошней жизни изображаются, как некогда было принято изъясняться, в формах самой жизни, в то время как у Лавренева слово Крым нигде не упоминается, республика Итль не совсем на него похожа /в Крыму нет, например, нефтяных скважин/, а автор развлекает читателей откровенной буффонадой, "Крушение..." имеет не менее прочную историческую основу, чем "Остров..." "Черный барон" П.Н.Врангель действительно пытался заложить в Крыму, где он закрепился после поражения Деникина, основы республиканской государственности: раздавал помещичьи земли крестьянам, обещал рабочим защиту от промышленников... И даже набросанный в водевильных тонах монархический мятеж принца Максимиллиана восходит к малоизвестному антиврангелевскому восстанию правых офицеров, возглавляемых одним из побочных родичей романовской династии. Лавренев разрешил себе /в 1925 году еще можно было/ слегка посмеяться и над самой революцией, введя в число руководителей повстанцев прожженного авантюриста грека Косту и кафешантанную певичку Гемму, содержанку английского офицера, привезшего ее в своей каюте под видом вестового. За что Лавренев незамедлительно получил втык от бдительных критиков. Действительно: что у нас, русских шлюх не хватало, что ли? И, кто знает, если бы Петр Николаевич Врангель не увлекся планами грандиозной Реконкисты, а бросил бы свои, немалые, силы на укрепление Турецкого вала и Ишуньских позиций, то фантазия Аксенова могла стать реальностью. Знал же и знает ХХ век две Германии, две Кореи, два Китая... Но опять-таки позорное бегство иностранных интервентов у Лавренева, все же ближе к реальности, чем предположение Аксенова о том, что воспетый советской пропагандой штурм Перекопа был остановлен полупьяным английским лейтенантом, который под угрозой расстрела заставил своих распропагандированных канониров открыть огонь из орудий главного калибра по наступающим красным цепям. "Какая чудовищная нелепость - паршивый мальчишка прервал мощный симфонический ход истории!" Да не сложится у читателей впечатления, что я, приводя эти, на мой взгляд, небезынтересные историко-литературные факты, хоть в чем-нибудь отдаю предпочтение пустоватой ррреволюционной агитке Лавренева, автору по-настоящему выдающегося рассказа "Сорок первый", в котором с большой художественной силой показана бесчеловечность революции, ее эффективность в ускоренной конвертации нормальных людей в палачей, враждебность всех этих классовых стычек, переворотов, воин и прочих государственных потрясений обыкновенному человеческому счастью. Хотя, возможно, автор ставил перед собой иные задачи..

И уже совсем недавно, в начале 90-х годов Кир Булычев обратил внимание все на тот же Крым в своем самом крупном романе "Река Хронос". Его герои начали романную жизнь в 1913 году, когда еще не было не только революции, но и мировой войны. Соответственно и действующие лица романа, молодые люди, как сейчас принято говорить, среднего класса, временно живут спокойной, мирной жизнью российских обывателей - оканчивают гимназии, собираются поступать в университеты, соблазняют горничных, ничего не ведая о предстоящих им испытаниях. Но в воздухе пахнет грозой, которую предсказывает отчим главного героя Андрея Берестова Сергей Серафимович, фигура загадочная и не проясненная автором; может быть, он даже поднадоевший пришелец. Но Андрей отмахивается от этих предупреждений, он влюблен, он счастлив, и долгое время сюжетное повествование сосредоточивается на похождениях и переживаниях Андрея, Лиды, их друзей в стиле добротного повествования о жизни "чеховской" интеллигенции начала ХХ века. Потом начинается война, происходит Февральская революция, Николай II отрекается от престола, и только после этого автор почти незаметно, как будто продолжая повествовать о действительной истории, вводит фантастическую ноту. Я не имею здесь возможности распутывать сложные сюжетные узлы, в которых есть и психологические, и детективные, и фантастические петли, скажу лишь, что после февраля 17-ого года автор раздваивает повествование, давая героям возможность прожить два варианта русской истории. Они очень коротки, эти исторические отрезки, книга кончается декабрем того же года, но всем ясно, что именно эти несколько месяцев были, выражаясь высоким штилем, судьбоносными для России, все висело на волоске, и случайный залп пьяного лейтенанта мог и вправду изменить историю страны. Автор использует эту случайность, чтобы показать, что произошло бы в России, если бы Ленину не удалось добраться до прославившегося броневичка. В том параллельном мире, в котором некоторое время удалось пожить Андрею, все и пошло наперекосяк /а можно сказать и наоборот - все пошло, как положено/ с того момента, когда вождя большевиков арестовывают в Берлине, а адмиралу Колчаку удается взять под контроль Черноморский флот, вызволить из-под ареста царскую фамилию /правда, без главного лица/ и даже, став Верховным Главнокомандующим, осуществить давнюю мечту русской империи: бросить флот на Константинополь для захвата проклятых проливов, которые доставляли /и до сих пор доставляют/ столько неприятностей России. О том, что было с нашей страной после, автор не стал рассказывать, и мы можем судить об этом только по краткому абзацу, в котором упомянуто, что через десять лет героям-освободителям императорской семьи на месте сего знаменательного события будет установлен памятник. Следовательно, монархия в России возродилась, хотя я бы ни за что не поверил, что и ее противники, и ее бывшие союзники спокойно смирились бы с захватом проливов. Тем не менее, альтернатива, намеченная Булычевым, имела гораздо больше шансов осуществиться в реальности, чем аксеновская Республика, не говоря уже об еще более маловероятной, однако же свершившейся победе большевиков. Но, как говорит сам автор, то, что прошло, изменить нельзя, и он возвращает персонажей из параллельного мира, где они, кстати сказать, погибают, в подлинную реальность, где Андрей остается в живых и соединяется с потерявшейся Лидой. А так как наши герои имеют волшебную возможность передвигаться по времени вперед, мы застаем их в начале 30-х годов снова разлученными уже в новом романе, который называется "Заповедник для академиков" и помечен тем же 1994 годом. В этих двух романах Булычев продемонстрировал совершенно новые писательские возможности, отказавшись от привычного для его читателя, так сказать, "гуслярского" стиля и показав себя мастером крепкой реалистической прозы, что особенно относится к первому роману. Это вовсе не означает, что он совсем отбросил свою прежнюю манеру, которую мы с легкостью обнаружим в других его новых книгах, например, в "Предсказателе прошлого" или в "Любимце". Автор не сообщил, почему Андрей и Лида не воспользовались машиной времени лишний раз, и в "Заповеднике..." мы обнаруживаем, что Андрей оказался в лагере, а Лида, скрывающая замужество с репрессированным, - в привилегированном санатории "Узкое", мало чем отличающемся по царящим в нем нравам от ГУЛАГовского заведения. О 1932 годе, точно так же, как и о 1913-ом или 1917-ом, я, как и большинство читателей, могу судить только по литературе. И вот, как ни странно, мне кажется, что более далекие от нас, предреволюционные и революционные годы автор описал точнее. Не исключено, что я ошибаюсь. Ведь если о прежних временах написано множество разных, но в том числе и правдивых книг, то мы можем судить о конце первой и начале второй пятилеток только по достаточно односторонним источникам. Но все же мне кажется, что в начале 30-х годов революционный энтузиазм, хотя и во многом выветрился, но окончательно не угас. Поэтому атмосфера повального страха и всеобщего сыска кажется мне преувеличенной. Зато недостатки первой части окупаются второй, в которой протянулся параллельный ход; его нереальность автор подчеркивает заглавием: "Как это могло быть". И опять я повторяю фразу - странно, но вторая, насквозь фантастическая часть кажется мне гораздо правдивее воспроизводящей обстановку тех лет, чем первая, названная "Как это было". Правда, речь идет уже не о начале, а о конце 30-х годов.

Мог ли Сталин создать атомную бомбу первым? Думаю, что нет, для этого необходимо было изначально иное отношение к науке и к ученым. Точно так же и Гитлер мог и не мог этого сделать по той же причине. И все-таки, какое счастье, что боги лишили двух тиранов остатков и без того небогатого разума. Может быть, мы и существуем еще на этой планете только потому, что в руках вождя народов /о чем, правда, не все народы были проинформированы/ бомба оказалась тогда, когда он уже не мог ею воспользоваться. Мы знаем, что великие физики мира согласились участвовать в американском проекте, лишь поверив оказавшимся ошибочными или сознательно искаженными слухам о том, что атомная бомба у Гитлера на подходе. Судить, как относятся к своей работе советские ученые, по роману Булычева трудно: автор нам их не показал, за исключением мрачной фигуры руководителя проекта Матвея Шавло, честолюбца и, видимо, националиста. Шавло - это не Курчатов; Курчатов стал работать над атомной бомбой, как и Сахаров над водородной, уже зная, что такое оружие у американцев есть. Но так или иначе в булычевском "Заповеднике..." в строго секретной заполярной зоне, весьма напоминающей солженыценскую "шарашку", атомную бомбу создают. Две бомбы. Одну из них испытывают на месте, построив для этой цели настоящий город, изобретательно названный Берлином, и согнав в него обреченных зеков, в их числе Андрея. Правда, и после успешно проведенного испытания Андрей как герой фантастического романа остается в живых. Но есть вторая бомба. Напоминаю, что действие происходит в 39-ом году, до начала войны с Германией. Однако Сталин все-таки подвергает бомбардировке... Варшаву, чем весьма озадачивает лидеров западных держав. Им не дано понять, что его мстительная натура затаила еще с Гражданской войны обиду на этот гордый, непокорившийся красным конникам город. И надо же было случиться, что в момент бомбежки Гитлер принимал в польской столице военный парад в честь недавнего покорения Польши. Но и Сталин ненадолго пережил фашистского визави: ему на стол с торжеством положили сувенир, привезенный с места испытаний - расплавленный кирпич, чтобы пользоваться им как пресс-папье. О существовании радиоактивности никто еще не знал, а если кто и подозревал, то побоялся сказать. После смерти Сталина от лучевой болезни в воздух поднялись англо-американские бомбардировщики и сравняли секретный объект с землей. Равновесие в мире было временно восстановлено. И что война после этого налета не началась нетрудно поверить, если вспомнить об ударе израильских ракет по строительству иракского атомного реактора. Никто в мире и не пикнул. Так что в этой, "сухой" ветви времени все, можно сказать, закончилось сравнительно благополучно, если, конечно, не считать множества невинных жертв. А Андрею Берестову, вывезенному будущими союзниками России за границу, снова предлагают альтернативу - вернуться в родную страну, в реальную историю, где, правда, живы и Сталин, и Гитлер, но зато его там ждет Лида. Суждено ли влюбленным встретиться вновь? Кто их знает. Я имею в виду писателей-фантастов. А если герои все-таки встретятся, то у них будет масса возможностей убежать по реке времени от бериевских преследований, от ужасов 41-ого года, от мобилизации в Афганистан, от Чернобыльской катастрофы... Да только вряд ли они найдут в нашем веке год, попав в который, они могли бы наконец вздохнуть спокойно, отыскать какое-нибудь жизненное призвание, завести детей... Ведь они, выбирая год остановки, ничего о нем не знают. В далеком 17-ом им и 37-ой, и 41-ый представлялись годами мира и покоя. В сущности перед нами все та же, только теперь непрерывная попытка к бегству, попытка уйти из своего времени, которая, как известно еще из повести Стругацких, не может кончиться триумфальным прибытием в землю обетованную.

Сталин, какими бы уничижительными эпитетами его ни награждали, конечно, останется в истории одной из центральных фигур ХХ века, швырнувший век в такой крутой штопор, что мы из него не можем выкарабкаться до сих пор. Поэтому, естественно, что он становится персонажем, зачастую центральным, множества реалистических, фантастических, сатирических произведений, в которых разные авторы с разных сторон пытаются оценить эту зловещую фигуру. Недаром еще Ларошфуко сказал: "Зло, как и добро, имеет своих героев". Трагическая история нашей страны заставляет писателей рассматривать, как мы видели, самые различные исторические варианты, снова и снова пытаясь понять: а неизбежно ли было то, что с нами случилось, а нельзя ли было этих страданий избежать? Но такой оригинальной и по сути издевательской трактовки образа Иосифа Виссарионовича, которую предложил Вячеслав Рыбаков в рассказе "Давние потери" /1990 г./ едва ли можно еще где-либо найти. Молодой фантаст подумал: а что, если изобразить Сталина таким, каким он вырисовывается с плакатов, где держит на руках девочку Мамлакат, добродушным, улыбающимся в усы, лучшим другом детей и физкультурников, великим, но скромным философом, искусным дипломатом, близким другом Сергея Королева, у которого "магнитная ловушка не сбоила ни разу", и Николая Вавилова, у которого тоже "все расцвело"... Сталин у Рыбакова дан восторженными глазами его личной стенографистки-комсомолки /еврейки, между прочим/. Он совсем замучил бедную девочку государственными делами и страшно ей сочувствует, потому что ему и самому больше всего на свете хочется покончить, наконец, со всей этой суетней и уткнуться в журнал с новыми "осиными" стихами, который ему по блату дал на одну ночь Бухарин. /"Ося", как вы догадались, это Мандельштам/. Да и над собой надо поработать, ведь справедливо упрекнул его Зощенко на ХХ съезде партии за то, что он незаметно для себя стал не говорить, а вещать... Такой вот Сталин. Добрый-добрый... кто? Добрый царь? Добрый генсек? Добрый вождь народов? Автор нигде не обмолвился о том, что этот человек избран на столь высокий пост, тем более всенародно, тем более демократически. Нет, за ним стоит все та же партия /даже Зощенко оказывается делегатом съезда/, все то же политбюро, те же соратники, то есть та же диктатура пролетариата ли, партии ли, только "хорошая" диктатура, такая, какой ее изображали пропагандисты типа Радека, пускаемые ею же в расход через определенные промежутки времени. И, может быть, из всех, казалось бы, совершенно невероятных исторических зигзагов, которые прошли перед нашими глазами, этот - самый невероятный. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Хороших диктатур не бывает. Затевая разговор о романе Кузьменко, я предложил задуматься над тем, может ли существовать "хорошая" диктатура? Ну, вот вам - Рыбаков изобразил "добрую". Устраивает? От той же посылки - возрождение общественной жизни на Земле, нет, конкретнее, как у Кузьменко, - в нашей стране, после невиданного мора отталкивается и Эдуард Геворкян в романе "Времена негодяев" /1995 г./. Такое название подходит к полутора-двум десяткам новейших "фэнтези", о которых речь чуть ниже, но как раз роман Геворкяна я не хочу так называть. Итак, как у Кузьменко, государство и все его функциональные учреждения существовать перестают или доживают последние дни: остановилась промышленность, и вся металлическая техника ржавеет и рассыпается. Приходится вооружаться любимой эпикировкой новейших сказителей - мечами и арбалетами. Словом, несмотря на ХХI век, вновь раздробленная Русь оказалась в таком положении, как во времена татаро-монгольского нашествия: окруженная Дикой Степью, откуда совершают набеги духовные наследники профессиональных грабителей-кочевников. Да и своих лихих людишек хватает. Стандартная, можно сказать, обстановка у множества авторов для описания бесчисленных конных и пеших ратей и ратников, к сражениям и поединкам которых, как мы вскоре увидим, содержание книг и сводится. Но они обращены в прошлое, и относить их к утопиям ни с какого бока невозможно, в отличие от романа Геворкяна. На первый взгляд, автор видит путь к спасению в повторении того, что уже было в нашей истории. Снова наиболее сильные, наиболее волевые лидеры как их там ни называй - правители, князья, короли сплачивают вокруг себя региональные центры, которым предстоит путь к сплочению в единое государство - кровавый, жестокий, длительный и, повторяю, уже однажды пройденный путь, неизбежно сопровождаемый интригами, междоусобицей, предательством... Что будет дальше, можно прочитать в любом учебнике истории. Но я хочу понять книгу Геворкяна не так. Может быть, автор и не согласится, но трактовка уже вышедшего произведения не зависит от его воли. Написанные в 1992 и вышедшие в 1995 годах "Времена негодяев" моделируют, пусть и совсем в иных театральных декорациях, те процессы, которые происходят у нас именно сейчас, в период грандиозной ломки, непредсказуемых сдвигов в людских мозгах, когда политические деятели совершают неожиданные кульбиты, отрекаясь от вчерашних убеждений, а еще чаще не выдерживают бремени власти, как не выдержал его у Геворкяна Сармат, поначалу казавшийся таким демократично-положительным. Негодяев у нас хватает. Но все же наши времена - не времена негодяев; напротив - это времена отбора и отсева, времена выявления негодяев /в литературе, среди прочего/; мы наконец-то начинаем понимать, кто есть кто, и сбрасывать негодяев с корабля современности, хотя бы для начала в проекте. И в книге автор не стремится упрощать, но все же - назовем их по-детски - хороших людей у него больше, чем плохих. И кому отданы авторские симпатии тоже совершенно очевидно, что и делает Эдуарда наследником тех традиций, которые я называю шестидесятническими. С другой стороны, я неслучайно отнес Геворкяна и группу его сподвижников к "переходникам". Возможно, что опасение прослыть старорежимным, толкает его к включению в роман элементов, которые мне не кажутся необходимыми, хотя они сейчас очень модны. В свое время ни одна женщина не мыслила себе выйти на улицу без "шпилек", хотя не всем они шли, а уж как неудобно было ходить! Я отношу к этим элементам, например, неизвестно откуда взявшихся на Руси магов. Импортные, что ли, в красивой упаковке? Будет очень жаль, если Геворкян начнет усиливать в последующих своих книгах описания рыцарских поединков за обладание Прекрасной Дамой, а не попытается вколотить в головы многочисленным, но рухнувшим с дуба читателям истинно человеческие чувства. А поединки... Все равно сэра Вальтера Скотта не перещеголять, сколько ни старайтесь. Серьезными учеными доказано однозначно, что ясновидение, телепатия, астрология, черная и белая магия, спиритизм, тайные секты - звенья одной цепи, цепи тоталитаризма. Сам же Геворкян говорит об опасности "медиевизации сознания", то есть возвращения к средневековым представлениям. "...я как-то любопытства ради, - говорит один из его героев, - сделал выборку программ и ахнул: почти все заказанные сериалы рыцари, волшебники, пришельцы, разбойники, маги, звездочеты..." Возможно, что некоторым цветастые триллеры, заполонившие прилавки, кажутся безобидными, ну, пусть несколько грубоватыми сказочками. Об издателях я не говорю, им надо деньги зарабатывать, но я с удивлением вижу среди редакторов и авторов комментариев подобной литературы имена, к которым привык относиться с уважением...

Вот наконец мы и подошли еще к одному подразделению, которого в нашей прежней фантастике не было или почти не было, даже в переводах. Я говорю о книгах, написанных в жанре так называемых "фэнтези". Я буду говорить только об отечественных сочинениях, хотя они большей частью подражательны. Как-то Честертон написал в присущей ему насмешливой манере: "Я видел миниатюру, на которой семиглавый зверь из Апокалипсиса плыл среди прочих в Ноевом ковчеге со своей семиглавой супругой, видимо, для того, чтобы сохранить эту ценную породу к Судному дню". По-моему, наши "фэнтезеры" только этим и занимаются - сохраняют чудовищ на развод. Осадок, который выпадет после выпаривания большинства наших "фэнтези",* ничем не отличается от осадка, остающегося после "нуль-литературы". Точнее - вообще ничего не остается. Пустое место. Хотя, иногда может показаться: что перед нами нечто более сложное, чем простодушные создания Грешнова или Михановского. Только к трем "нет" старой НЛ прибавляется еще четвертое: нет и настоящих приключений. Пустое плетение словес. Я подозреваю, что, по крайней мере, отдельные члены партии НЛ были искренне убеждены, что взаправду пишут научную фантастику. Некоторые из них прожили долгую жизнь с этим убеждением. Конечно, коммерческий расчет был всегда, но я бы оклеветал многих авторов, утверждая, что он был для них главным. Но вот наступили рыночные отношения и совокупления. Уж где-где, а в издательском деле они не только сразу же восторжествовали, но и перехлестнули через край, почти уничтожив не только так называемую некоммерческую, то есть хорошую литературу, но зачастую действуя вопреки здравому смыслу. Возникла куча частных издательств, никому не подотчетных, никем неконтролируемых... Конечно, в этом бурном потоке есть и некоторое положительное начало. Нет ничего отвратительнее государственной, а тем более партийной цензуры; железный занавес наглухо закрывал от нас подлинные шедевры мировой литературы, вроде "Властелина колец" Д.Р.Толкина или "Унесенных ветром" М.Митчелл. Но, с другой стороны, издательства нередко возглавляют люди циничные или - что предпочтительнее невежественные. Не будем и вспоминать о высокой культурной - сойкинской миссии, которую, вообще-то говоря, обязано нести всякое издательское дело. Однако многие из новичков не имели представления даже об основах издательской технологии, например, не были убеждены, что книге необходима такая инстанция, как корректор. Естественно, на первый план выдвинулась наиболее привлекающая обывателей бульварная литература во главе с ее неизменными локомотивами, так и оставшимися паровозами - "крутым" детективом, душещипательной "лав стори", "черным" шпионским романом и наконец уже упомянутыми "фэнтези". Русскому читателю стало доступно все то, что наща доблестная критика десятилетиями клеймила в растленной буржуазной масс-медиа, в первую очередь, разумеется, насилие, мистику и секс.