Шрифт:
ПОЧЕМУ Я СТАЛ ВРАЧОМ?
Банальный вопрос, над которым я никогда не задумывался. Почему я стал врачом? Но так, без выдумки. Без громких фраз. Мой отец — врач. Помню, он не приходил домой сутками. Звонил ночью в больницу. Иногда ночью уезжал в больницу. Когда кто-нибудь из знакомых болел, папа сразу же становился самым главным. Сразу же обращались к нему. А он осматривал, выстукивал, ощупывал, молчал и изрекал. Я слышал разговоры отца по телефону. Это была сплошь какая-то терминологическая
Но с другой стороны — приходили его товарищи, врачи. Они говорили с ним о своих делах:
«Работа тяжелая. Покоя нет. Нет времени почитать даже свои журналы врачебные. Про другие книги и говорить не приходится. Никто об этом не думает, никто этого не учитывает. Платят мало. За адову работу. Надо еще где-то подрабатывать. Подрабатывать дежурствами. Потом три дня в себя прийти не можешь! Больные жалуются. На каждую жалобу надо обязательно «реагировать». Исходят при этом из принципа: «больной всегда прав...»
Таких разговоров было много. И все они кончались одним: «Не дай бог дети наши по нашему пути пойдут».
Роптавшие и брюзжавшие, оказалось, не врали. Но у большинства из этих сетующих дети все-таки становились врачами.
А потом я работал электромонтером в больнице и уже сам видел работу медиков.
Вправляли вывих ноги, и от петли, которая была перекинута с ноги больного на шею хирурга (есть и такой способ), на шее осталась борозда. Такие борозды потом уже, во время занятий по судебной медицине, я видел на повесившихся. Только у повешенных — спереди, а у хирурга — сзади.
Я увидел больных, выздоравливающих после операции. И больных, умирающих после операции. Врачей, не отходивших от них сутками. Врачи и сестры что-то врали больным, говорили фальшиво-бодрыми голосами, что скоро они выпишутся и даже можно будет ехать на курорт.
А иногда видел родственников, кричавших на врачей, на сестер: «Убийцы! Зарезали! Бездушные!»
Видел и хорошее. Настоящую благодарность. Видел проводы больных: улыбки, цветы.
Отцовские товарищи были правы — тяжелая работа. Но я решил стать врачом. Почему? Не знаю. Странный это вопрос.
А вот хочу ли я, чтобы и дети мои были врачами? Я думаю об этом — я думаю о своей сегодняшней работе...
Вспоминаю умерших после моих операций. Их я всех помню. Помню, что я делал им и что можно было еще сделать, если можно было что-нибудь сделать. Помню, чего я не сделал.
Думаю о риске, иногда неоправданном, а человек все-таки оставался жив. А иногда и риска почти не было, а — неудача, горе.
Думаю о своих первых операциях. Думаю о первых операциях старых хирургов, операциях, на которых я уже помогал — учился.
Вспоминаю радость и горе. Только горе, обида почему-то помнятся лучше. А радостей и удач в работе намного больше.
Вспоминаю некоторые обиды на больных. Думаю о том, как сами мы болеем. Как ведем себя. Мы еще хуже. Мы всё понимаем. Ну и что? Правильные выводы делаем? Нет. Я думаю... вспоминаю... размышляю... Если дети мои тоже захотят стать врачами, ох и трудно им придется! Но я —«за»!
1963 г.
ПАЛЕЦ
— Хм... Вы хирург? А хотите, я покажу, как можно палец оторвать? — Она складывает как-то обе руки и затем... раз! Резко разводит их в стороны.
Великолепно! Полное впечатление, что оторвала указательный палец.
Я встречался с самыми различными реакциями на сообщение о моей специальности: «А, из врачей только хирурги что-то понимают...» — Эта нелепость, очень популярна в немедицинском мире, особенно она удобна, естественно, когда знакомят с хирургом.
«А вы знаете, у меня сейчас троюродная тетка отчима жены как раз лежит...» — наиболее распространенный тип реакции.
«Как хорошо! Знаете, у меня последнее время...» — Но это чаще говорят минут через десять после знакомства.
А иногда никакой реакции.
Но эта реакция удивила меня. Она великолепна. И реакция и женщина. Молодая, сильная, здоровая. Сейчас скажет: «Пришей палец, а то убью!» У меня так было.
Студентом уже пятого курса (только перешел на пятый) я был на практике. И однажды, остался один в больнице. Хирурга куда-то вызвали.
И только я почувствовал себя хозяином и большим человеком, хирургом самостоятельным, — едет «Скорая помощь». (Черт возьми, а я еще не успел ни обход сделать, ни распорядиться где-нибудь. Когда еще доведется... И вот уже возмездие. Что везут-то, боже мой! Что делать буду?!)
Машина неслась от деревни напрямик, не по дороге. (Не разбирая пути мчится. Наверно, что-нибудь ужасное. И никого. Хоть бы кто из ребят!)
Сестра с удивлением уставилась на меня, когда увидела, как я выскочил на крыльцо и помчался к студенческому общежитию — может, кого позову, помогут. По дороге я понял, что не добегу. Машина будет раньше. (А может быть, понадобится что-то сделать в ту же секунду, как привезут.) Я кинулся назад к больнице.
Поскольку инфаркт я уже проходил, мне стало совершенно ясно — сейчас он у меня наступит. Машина приближалась.
В отчаянии я выпрямился и принял достойный вид. Мне казалось, что уверенный вид. (Надо закурить. Черт побери! Никак не попаду в карман. Я совсем сошел с ума. Надо взять себя в руки.)
Скатился с крыльца к машине. Чему быть, того не миновать. Быстрей бы хоть увидеть в окошко машины!
Наш хирург Георгий Петрович рассказывал, как в прошлом году он был вызван на стройку, где произошел несчастный случай, а в больницу привезли больного с ущемленной грыжей. Тоже студент оставался. Правда, не один. Их было двое. В два раза легче. Грыжа уже шесть часов как ущемилась. Самое время такое, что сейчас еще, может быть, кишка хорошая, а вот-вот и омертвеет. Тогда кусок кишки отрезать надо. Тогда вообще все тяжелее и будущее больного сомнительно. А когда Георгий Петрович вернется — неизвестно. Короче, если ждать — считай, что кишка пропала.