Перелом 1942. Когда внезапности уже не было
Шрифт:
Введение
Почему немецкие танки в 1941 г. дошли до Москвы и Ленинграда, можно было объяснить внезапным нападением. Но что происходило в 1942 г. – таким тезисом уже никак не объяснялось. Летом сорок второго советские войска вновь отступали, на свет появился печально известный приказ № 227: «Ни шагу назад!» При этом ни о какой внезапности уже не могло быть и речи. Первоначальное упреждение в развертывании и мобилизации было к концу 1941 г. с большим трудом отыграно, и с 1942 г. друг перед другом стояли армии в нормальных плотностях.
Более того, в декабре 1941 г. началось контрнаступление под Москвой. Почему в 1942 г. из Подмосковья не доехали на Т-34 по следам деморализованных и замерзающих в тонких шинельках немцев прямо до Берлина, также было неочевидно. Неудивительно, что на почве нечетких причинно-следственных
Во многом вина за такое искаженное представление об истории 1942 г. лежит на отечественных послевоенных историках. Основной ошибкой было построение теории об отсутствии у советского руководства собственной активной стратегии в войне. Если представить эту теорию в несколько упрощенном виде, то цепочка событий Великой Отечественной войны выглядит следующим образом. Перед войной не думали о том, как хорошо и правильно строить исключительно стратегическую оборону. Получив «внезапное нападение», жестоко за это поплатились «бессмысленными контрударами», допустив немцев до Москвы, Ленинграда и Ростова. В 1942 г., вместо того чтобы забиться в норку «стратегической обороны», предприняли наступление под Харьковом и из-за этого немцы дошли до Волги, Дона и Маныча, и пришлось издавать приказ № 227. Только обороной в развалинах Сталинграда их остановили. Наконец в 1943 г. провели могучую стратегическую оборонительную операцию под Курском, и после этого дела сразу резко пошли в гору. Для втискивания реальности в прокрустово ложе этой теории была сделана попытка увести в тень целый пласт важнейших событий второго года войны. К сожалению, в круговую поруку умолчания и маловразумительных объяснений включились мемуаристы, отнюдь не спешившие делиться информацией о своих неудачах или даже откровенных провалах. Необходимость скрывать очевидное заставила засекретить и исключить из широкого научного оборота многие простейшие справочники, например, «Боевой состав Советской Армии» в пяти томах.
Если же мы попытаемся проанализировать события с опорой на ставшую доступной в 1990-е годы информацию, то сражения 1942 г. предстанут перед нами в совершенно другом свете. Выясняется, что большая часть Красной Армии действовала отнюдь не под Сталинградом, а на центральном участке фронта. Такая диспозиция сохранялась не только весной 1942 г., когда о немецком плане летней кампании еще только догадывались, но и в разгар боев на сталинградском направлении, в момент появления приказа № 227, и даже в период контрнаступления под Сталинградом поздней осенью 1942 г. Сконцентрированные против групп армий «Север» и «Центр» войска предприняли целый ряд наступлений, как с ограниченными целями, так и с самыми амбициозными замыслами. Получается, что приказ «Ни шагу назад!» был попросту неактуален для основной массы бойцов и командиров. Большую часть года, на большей части советско-германского фронта, большая часть войск Красной Армии участвовала в наступательных операциях. Этим 1942 г. принципиально отличается от 1941 г. Если в первый год войны инициатива полностью принадлежала противнику, то 1942 г. ознаменовался напряженной борьбой за стратегическую инициативу. Вследствие большой протяженности фронта южный, центральный и северный секторы советско-германского фронта представляли собой нечетко связанные театры военных действий. В сущности московское и сталинградское направления чем-то напоминали французский и русский фронты Первой мировой войны. Отличие было лишь в том, что обе стороны имели возможность маневрировать войсками по внутренним операционным линиям. Соответственно если на юге в 1942 г. инициатива в весенне-летней кампании принадлежала противнику, то на центральном участке фронта инициативой безраздельно владела советская сторона.
Вопреки тезису о пассивной стратегии Верховного Главнокомандования Красной Армии, якобы пытавшегося угадать направление наступления противника и построить на этом свои планы, основной идеей советского плана кампании 1942 г. было наступление с решительными целями. Задачей было не «угадать-остановить-победить», а разрушить планы противника и реализовать свои собственные. И в таком формате советские войска добились определенных успехов: наступление в Сухиничском выступе и под Ржевом летом 1942 г. сорвало немецкие планы по срезанию выступов фронта в полосе группы армий «Центр». Кроме того, замалчивание операций на западном направлении было попросту неэтичным по отношению к тем людям, которые сражались и гибли в позиционных боях на московском направлении.
Что же стало причиной замалчивания или крайне невнятного описания действий фронтов западного направления? Ответом на этот вопрос является линия фронта, почти не изменявшаяся в течение года. Военачальникам попросту нечем было похвастаться. Поставленные Ставкой ВГК задачи систематически не выполнялись, и сражения переходили в формат позиционных боев за «избушку лесника». Это явление в свое время не получило объективной оценки стороннего, не имевшего идеологических шор наблюдателя. Между тем имело место появление позиционного кризиса на новом витке развития военной техники.
В Первую мировую войну скорострельные пушки и пулеметы остановили наступление пехоты. Противники зарылись в землю и стали засыпать друг друга тысячами снарядов в надежде подавить «косы смерти», подавлявшие попытки продвижения вперед. Во второй половине войны, казалось, решение было найдено: «Таким образом, танк был тем средством, которое дало возможность, во взаимодействии с прочими родами войск, оснащенных усовершенствованной военной техникой (артиллерия, авиация, химия), преодолеть позиционный тупик, давало перевес средствам наступления над средством обороны и восстанавливало беспрерывное взаимодействие между огнем и движением пехоты» ( ЗайончковскийA.M. Первая мировая война. СПб.: Полигон, 2002. С. 841). Однако это решение продержалось недолго.
Армия 1940-х годов была насыщена ручными пулеметами (в вермахте ручной пулемет был в каждом отделении пехотинцев). Этот факт существенно повышал требования к тактике наступающего. Теперь невозможно было добиться подавления всех пулеметов в системе обороны противника артиллерийским огнем. После артиллерийской подготовки все равно оставались пулеметные гнезда, которые своим огнем мешали продвижению пехотинцев вперед. От пехоты требовались определенные тактические навыки в борьбе с ожившими огневыми точками своими средствами.
Если в Первую мировую возросшая мощь огня остановила пехотинца, то во Вторую мировую войну в роли защищенного гимнастеркой или шинелью бойца оказалось новейшее средство борьбы – танки. В Первую мировую войну практически неуязвимые стальные чудища пробивались вперед, подавляя пулеметы и открывая дорогу пехоте. Однако уже в 30-х появились пушки, ставшие первым шагом к позиционному кризису нового поколения. При калибре 37–47 мм они оснащались полуавтоматикой (затвор открывался и выбрасывал гильзу за счет энергии отката), обладали низким силуэтом и могли расстреливать легкие танки с тем же успехом, как пулеметы «Максим» и скорострельные дивизионные пушки расстреливали в 1914 г. массы пехоты. Комкор Д.Г.Павлов, опираясь на опыт войны в Испании, обескураженно писал, что одна противотанковая пушка может вывести из строя сразу несколько танков, оставаясь для них неуязвимой.
Начался поиск решения в лице танков противоснарядного бронирования, но радикально это ситуацию не изменяло. Для круговой защиты от скорострельных пушек требовалось наращивание массы. Кроме того, прорывающиеся в глубь обороны без пехоты танки могли стать жертвой отрядов пехотинцев с бутылками с зажигательной смесью и ручными гранатами. Еще более страшным противником танков стали установленные в глубине обороны мощные противотанковые и зенитные орудия. Из броневого щита пехоты танки к началу Великой Отечественной войны сами стали защищаемым объектом. Все задачи пошли по второму кругу: сокрушение противотанковой обороны артиллерией, передвижение танков от укрытия к укрытию и т. п. Град снарядов легких скорострельных пушек сначала выжил с поля боя легкие танки, а затем появление тяжелых противотанковых и зенитных орудий существенно осложнило жизнь на поле боя тяжелым и средним танкам. Если в 1941 г. хотя бы в некоторой степени бронирование Т-34 и КВ обеспечивало им безопасность на поле боя, то в 1942 г. насыщение боевых порядков немецкой обороны 50-мм и 75-мм противотанковыми пушками привело к «позиционному кризису», не пробиваемому танками. Пехоте требовалось пробиваться вперед самостоятельно, часто впереди танков. В связи с этим возникла необходимость отработки решения, к которому в конце Первой мировой войны пришли не имевшие танков немцы, – к штурмовым группам пехоты.