Перелом

Фрэнсис Дик

– Можно взять заявки домой? – спросил я. – Тогда Этти будет заранее знать, как готовить лошадей к тем или иным скачкам.

Глаза его сузились, губы поджались, и он объяснил, что был лишен возможности составить заявки: лечение и рентген отняли у него все свободное время и помешали сосредоточиться.

– Может, нам с Этти попробовать?

– Ни в коем случае. Я все сделаю.., когда будет время.

– Хорошо, – добродушно согласился я. – Как твоя нога? Ты сегодня совсем неплохо выглядишь.

– Болит меньше, – признался он и стал разглаживать ровную, без единой морщинки,

простыню. Сказывалась привычка: все, что его окружало, должно было быть аккуратным, пристойным и чопорным, как его душа.

Я спросил, не надо ли ему чего-нибудь. Может, книгу? Фрукты? Шампанское? Как и большинство скаковых тренеров, отец считал шампанское чем-то вроде улучшенного варианта кока-колы, напитка, который если и стоило пить, то только по утрам.

Он задумался, чуть склонив голову.

– В Роули Лодж, в погребе, осталось несколько маленьких бутылок.

– Я тебе принесу, – пообещал я.

Отец кивнул. Никогда еще, как бы я ни старался ему угодить, он не сказал “спасибо”. Я улыбнулся про себя. Если настанет день, когда отец поблагодарит меня, можно считать, что он перестал быть самим собой.

* * *

Позвонив по телефону прямо из больницы в Хэмпстед, я сел в “Дженсен” и отправился домой.

Джилли закончила красить стены в спальне, но мебель все еще стояла в прихожей.

– Жду, когда пришлют ковер, – сообщила она.

– Прекрасно. Сходим пообедать?

– У меня сегодня грейпфрутовый день.

– А у меня – нет. Я не завтракал и голоден, как волк.

– Только послушай, какой мне дали прекрасный рецепт. Берешь грейпфрут, режешь пополам, посыпаешь сахарином и ставишь в горячую духовку. Есть надо, пока не остыл...

– Нет, – твердо заявил я. – Как хочешь, а я иду в “Императрицу"

С грейпфрутовой диетой было покончено. Джилли обожала этот ресторан.

– Да? Ну ладно, не могу же я допустить, чтобы ты скучал за столиком в одиночестве. Подожди, сейчас надену вечернее платье.

В “Императрице”, как всегда, было тихо, спокойно и просторно. Джилли заказала креветки в собственном соку, цыпленка в сметанном соусе и рассмеялась, поймав на себе мой иронический взгляд.

– Отложим грейпфрут на завтра, – сказала она. – Как твой отец?

Я ответил, что ему лучше, но ненамного.

– Сказал, что сам составит заявки, – объяснил я, – но пока еще даже не начинал. Утверждает, что у него совсем нет времени, а сестра говорит, что он почти все время дремлет. Его здорово тряхнуло, и он все никак не может прийти в себя.

– Что же ты собираешься делать? Ждать, пока он поправится?

– Не могу. Заявки надо подать к следующей среде.

– Зачем?

– Чтобы лошади ненароком не остались в конюшнях, в то время когда им следует отрабатывать свой хлеб на ипподроме. Их клички необходимо внести в списки скачек в Честере, Аскоте и на призы в Ньюмаркете.

– Значит, это сделаешь ты, – сказала она, как нечто само собой разумеющееся. – И все они выиграют.

– Лучше неудачная заявка, чем никакой. – Я вздохнул. – И по теории вероятностей, должен же я хоть где-то угадать.

– Вот

видишь. Нет проблем.

Но проблемы были. И еще какие. Одна – финансовая, и я мог ее решить. Вторая – Алессандро, и, как ее решить, я не знал.

* * *

На следующее утро Ривера пришел поздно. Лошади гарцевали по рабочей дорожке паддока, а я стоял рядом с Этти в центре, когда Алессандро появился у ворот манежа и направился в нашу сторону.

Выглядел он так же шикарно, как на прошлой неделе. Сапоги ярко сверкали, перчатки поражали белизной, а куртка и брюки для верховой езды сидели на нем безупречно. На голове его красовалась белая в синюю полоску шерстяная шапочка с помпоном, такие носили большинство наших наездников, и хотя в том, что Алессандро надел шапочку по холодной мартовской погоде, не было ничего удивительного, выглядела она на нем, как цилиндр на рыбаке.

Я даже не улыбнулся. Черные глаза на изможденном лице уставились на меня со знакомым холодным блеском. Скулы еще сильней, чем неделю назад, выпирали из-под изжелта-бледной кожи.

– Сколько вы весите? – резко спросил я.

– Когда начнутся скачки, я буду весить шесть стонов семь фунтов. На скачках мне предоставят максимальную скидку на вес.

Стон = 14 фунтов = 6, 35 кг.

– Я спрашиваю, сколько вы весите сейчас?

– На несколько фунтов больше. Но я скину. Этти окинула его возмущенным взглядом, но удержалась от высказывания, что никогда не допустит его к скачкам, если он себя не проявит, как первоклассный наездник. Она заглянула в свой список, чтобы назвать кличку приготовленной для Алессандро лошади, открыла рот, но тут же его захлопнула, и по ее просиявшему лицу сразу стало понятно, что она решила согрешить.

– Движение, – сказала она. – Сегодня вы можете тренировать Движение.

Алессандро стоял, не шелохнувшись.

– Он не обязан, – резко возразил я и повернулся к Алессандро. – Вы можете отказаться и выбрать другую лошадь. Поступайте по своему усмотрению.

Он сглотнул слюну. Задрал вверх подбородок. Набрался храбрости.

– Я выбираю Движение.

Упрямо поджав губы, Этти сделала знак Энди, который уже сидел в седле.

– Слава те господи, – с чувством произнес Энди и подсадил Алессандро на свое беспокойное место. Движение несколько раз взбрыкнул, пытаясь сбросить седока, убедился, что тот не столь закален в боях, как его предшественник, и наискось, быстрым тротом поскакал к паддоку.

Алессандро не вылетел из седла, но и похвастаться ему было нечем. У него явно не хватало опыта, чтобы управлять раздраженным жеребцом, однако надо было отдать ему должное: он справлялся с Движением лучше, чем я мог предположить.

Этти посмотрела на Риверу с явным неудовольствием и громко попросила всех расступиться и дать ему дорогу.

– Не так уж плохо у него получается, – заметил я.

– Ха! – Презрением, выплеснувшимся с этим возгласом, можно было нагрузить грузовик-десятитонку. – Посмотрите, как он терзает жеребцу мундштуком рот. Энди никогда в жизни не причинил бы лошади боли.