Переломный момент
Шрифт:
– Я помогу тебе вернуться в постель, – прошептала она Молли. – Я сказала им, что тебе нужно в больницу, так что притворись, будто так и есть, хорошо?
Молли вытерла лицо полотенцем.
– Я не хочу, чтобы они узнали, что я беременна, – прошептала она в ответ.
– Я знаю, – сказала Джина. – Я сказала ему, что у тебя высокая температура. Постарайся так себя и вести. – Она открыла дверь, а Молли прильнула к ней.
Эмилио до сих пор не ушел, его внук сидел на полу, играя с консервными банками.
Пока Джина помогала Молли добраться до кровати, мужчина передвинулся
Зачем? Разве Джина собиралась схватить маленького мальчика и пригрозить сломать ему шею?
Боже, какая ужасная идея. Поступила бы она так, если бы это означало получать свободу? Какой неожиданный поворот: заложники захватывают заложника. Она сможет приказать Эмилио отдать оружие. И как только у них окажется пистолет…
А что если он разгадает ее блеф? На самом деле она ни за что и никогда не причинит боли беспомощному малышу, и, конечно, Эмилио понял бы это, едва взглянув ей в глаза.
Люди, которые берут заложников, сказал ей однажды Макс, должны быть готовы убить их. Должны быть готовы забрать хотя бы одну человеческую жизнь. Если они к этому не готовы, переговорщики почувствуют это и отправят группы захвата. А те просто выбьют двери и закончат противостояние без кровопролития.
По крайней мере, без пролития крови невинных.
– У вас красивый внук, – сказала Молли Эмилио, когда Джина передала ей бутылку с водой, а сама открыла другую. – Его зовут… Данжума?
Услышав свое имя, мальчик поднял голову, а затем, когда одна из банок покатилась прочь, рассмеялся и пополз за ней.
– Способность детей эмоционально восстанавливаться меня поражает, – пробормотал Эмилио, тоже наблюдая за мальчиком. – Его отца, моего сына, казнили прямо у него на глазах лишь месяц назад.
О Боже.
– Мне очень жаль, – сказала Молли.
– Его мать, – продолжил Эмилио, – моя невестка – вы видели ее несколько минут назад – была уверена, что и его убьют. Они иногда так делают: убивают детей, особенно наших мальчиков, чтобы те не выросли и не стали солдатами оппозиции. Его эта участь миновала. Вместо этого его бросили в тюрьму. Бросили в тюрьму всех троих, моя жена тоже была с ними, понимаете? Она видела, как умирал ее единственный сын.
Молли полностью купилась на эту историю. У нее в глазах стояли слезы. Джина не знала, зачем он рассказывает им это. Чтобы завоевать их симпатии? Чтобы они поняли, почему находяться здесь в заложниках?
– Кто они? – спросила она.
– Плохие люди, – последовало в ответ. – Жадные люди, которые могут очень многое потерять, если в Восточный Тимор придут закон и порядок.
– У них есть имена? – не унималась Джина.
– Их имена ничего вам не скажут, – ответил Эмилио. – Но для меня и моих соседей они – причина дрожать от страха. – Он повернулся к Молли, очевидно, решив, что она лучшая аудитория для его драматической истории. – В тюрьме моего внука долго удерживали отдельно от матери. Имельда, мать Данжумы, была вне себя. Когда мальчика наконец отдали ей обратно в руки, она была готова выполнять их требования. – Он оглянулся на дверь и понизил голос, чтобы невестка не подслушала.
Если
Молли сжимала руку Джины, совершенно очевидно веря каждому ужасному слову этой истории.
Все, о чем могла думать Джина – это где сейчас был пистолет Эмилио и как можно им завладеть.
Был ли его рассказ правдой? Может быть.
Если Джина чему в жизни и научилась, так это тому, что люди способны делать страшные, жестокие вещи друг с другом.
Она подумала о Нарари из Кении, которая умерла в тринадцать лет. О Люси, которую она помогла спасти, и чья старшая сестра все еще оставалась там, ожидая скорого появления своего ребенка и зная, что когда младенец родится, она будет обрезана снова[35].
Подумала о террористе, которого прозвала Бобом; он рассказал ей свою историю, пока держал ее в заложниках в самолете. Джина сочувствовала ему – его жизнь была одна сплошная борьба. Она видела в нем личность, а не просто человека с ружьем.
А он видел в ней только средство для кровавого финала.
– Я не знаю всего, что они сделали с Имельдой, – продолжал Эмилио. Его голос стал тише, но зазвучал тверже. – Она сказал мне, что ее заставили поблагодарить за убийство мужа, прежде чем отпустили с Данжумой на руках. Поблагодарить за убийство моего сына, – его голос сломался. – Простите меня.
– За то, что вы в ответ похитили нас? – спросила Джина. – Нет проблем, мы простим, только дайте нам уйти.
Но Молли пробормотала:
– Это ужасно.
– Они велели ей, – произнес Эмилио со слезами на глазах, – найти меня и сказать, что у них Сумая. Моя жена. Если я хотел увидеть ее снова, то должен был… – Он указал на помещение вокруг них. – Я не использовал эту комнату более десяти лет, по крайней мере, не по прямому назначению. Да, в свое время я сделал состояние на… несчастиях других, это правда. Но это было много лет назад. Мои… навыки растерялись. Я знал, что будет проще заманить Грейди Моранта сюда, заставить его прийти ко мне…
Молли прервала его:
– Но должен быть другой способ забрать вашу жену из этой тюрьмы. – Она повернулась к Джине. – Ты могла бы позвонить…
Джина сильно сжала ее пальцы и взглядом предупредила не произносить имя Макса, не говоря уже о его принадлежность к ФБР. Она громко перебила Молли, просто на случай, если та не поняла.
– Моему брату? Он полицейский в Нью-Джерси, – солгала она Эмилио. – Может, он знаком с кем-то, ну, не знаю, в ФБР или ЦРУ, или что-то вроде этого – с кем-то, кто мог бы помочь.
Молли поняла. Мачикса чилучше чине упочимичинать.
Эмилио тем временем с сожалением покачал головой.
– Слишком поздно.
Джина знала, что это было самое нелюбимое выражение ее оптимистичной подруги.
Молли снова села.
– Никогда не поздно.
– Сумая мертва, – сказал им Эмилио. – Сегодня утром пришло сообщение от контактного лица в тюрьме. Ее тело захоронили в братской могиле на прошлой неделе. Я это подозревал, потому что все мои неоднократные просьбы о доказательстве жизни – ну, помните, как мы сделали с телевизором на складе? – были проигнорированы.