Переменная звезда
Шрифт:
– Он только что сказал всем вам, что у нас нет ни минуты, – резко выговорила Джинни.
– Я согласен с Эндрю. Но отсюда и вопрос: "мы" – это кто именно?
Все озадаченно заморгали.
– Десять мест. Вас семеро. Если таково желание Эвелин, я занимаю место номер восемь. Кто получит еще два?
Все заморгали просто ошарашенно. У Герба вид был еще более сонный, чем обычно. Эндрю кашлянул.
– Когда я уходил, к нам как раз согласился присоединиться мистер Хаттори.
– Неужели? – хмыкнула Джинни. – И почему?
Эндрю нахмурился.
– Честно говоря, я не очень понял.
– Хаттори! – вскрикнул лейтенант Брюс, отбросив последние попытки добиться того, чтобы никто не подумал, что он подслушивает. – Он-то с какой стати должен лететь первым рейсом? Какой-то бухгалтер несчастный!
Джинни устремила на лейтенанта взгляд, полный жгучего презрения. Он как-то весь сморщился.
– Уверена, вы предпочтете остаться в командном отсеке с людьми, которых интересует ваше мнение, лейтенант, поэтому мы теперь удалимся. Только ваша любезность позволила нам злоупотребить вашим гостеприимством. Ну, мы идем?
Эвелин повернула голову и посмотрела на меня.
– Тебе нужно что-то взять с собой, Джоэль? – Чуточку приподнялась одна бровь, едва заметно – уголок рта. – С кем-нибудь попрощаться?
Я понятия не имел о том, куда мы направимся и чем станем заниматься, когда туда доберемся, и какой вклад я смогу сделать в общее дело.
Я немного повысил голос:
– Герб? Попрощаешься со всеми за меня, ладно? Ты знаешь, как это лучше сказать.
– Если я не получу десятое место, – конечно, – отозвался Герб. – Только не оставляй мне, пожалуйста, свою папку с порнушкой. Я в нее уже давным-давно залез.
– Капитан Конрад, – проговорил я так же громко, – я могу в качестве багажа захватить-с собой баритон-саксофон?
– "Анну"? – спросила Эвелин.
Я улыбнулся.
– Ты неплохо читаешь с листа. Да, мою "Yanigasawa".
Эндрю ответил:
– Если бы места не хватило, я оторвал бы пару приборных панелей или еще что-нибудь.
Мы с ним переглянулись.
– Значит, я с моим саксом встречу всех вас около шлюзовой камеры, – сказал я.
Эндрю сделал вид, что прочищает горло.
– Джоэль, надеюсь, вы простите меня за своевольность. Я взял на себя смелость попросить, чтобы ваш серебряный баритон перенесли на борт "Меркурия" вскоре после нашей стыковки. Эвелин сказала, что вы захотите взять с собой именно этот инструмент. – Его взгляд заметался между Джинни и Эвелин. – Мне показалось, что это благоразумно.
Я понимал, что он имеет в виду. Джинни и Эвелин представляли собой две стихии. Если одна из них заявила, что человек взойдет на борт, то вторая (умные деньги) заявила, что нужно сэкономить время и приступить к погрузке багажа.
– Несомненно, – сказал я, и между нами возникло безмолвное взаимопонимание. – Пойдемте. Не терпится поскорее увидеть ваш корабль, капитан. Полагаю, вы пристыковались к главному пассажирскому люку?
– Именно так. – Он обернулся к Гербу. – Мистер Джонсон, не согласитесь ли сопровождать нас? Я смогу показать вам то, о чем мы говорили по пути сюда.
Герб кивнул.
У Брюса был такой вид, будто он готов расплакаться. Ренник смотрел на меня так, словно намеревался сварить меня в кипятке. Дороти выглядела так, как будто ей жутко хочется облачиться в одежду судьи и незамедлительно зарегистрировать наш брак с Эвелин. Эндрю был похож на щенка, невероятно гордящегося тем, что он освоил какие-то новые потрясающие трюки и ему досмерти хочется их всем продемонстрировать.
А Эвелин выглядела, как вся моя жизнь до самого конца, и улыбалась мне.
Пройти надо было почти всю длину корабля, от носа до кормы, и путь оказался более долгим, чем я ожидал. Нам не встретилось много моих знакомых… нам вообще мало кто встретился. Похоже, большинство людей сидели в каютах и ждали, когда им объяснят, что, черт побери, происходит. Но мимо тех немногих друзей, кто попался нам по дороге, ни я, ни Герб не могли просто проплыть и не попрощаться с ними, не сказать ни слова. Кроме того, нам хотелось, чтобы по кораблю как можно скорее распространилась новость о том, что все останутся в живых, что рано или поздно всех отсюда заберут. Выразить такое парой коротких фраз у меня никогда бы не получилось. У Герба получалось намного лучше, ясное дело. Все, кроме одного из наших друзей, на новость отреагировали положительно и выразили согласие передать ее остальным. Лишь один – Ричи – уставился на меня, раззявив рот, потом развернулся и устремился прочь, не сказав ни слова.
Только к самому концу пути от командного отсека до входа в шлюзовую камеру у меня начали появляться кое-какие мысли.
Я поймал себя на том, что пытаюсь осмыслить все, что было сказано с того момента, как я оказался в отсеке, и кто именно что именно говорил. Все имело смысл, все раскладывалось по полочкам, кроме одного-единственного пункта в уравнении. И этот пункт не давал мне покоя. Из-за этого у меня противно сосало под ложечкой, но я никак не мог толком понять, в чем же дело.
Эта мысль настолько меня занимала, что я почти не обращал внимания на то, как Эндрю взволнованно тараторит насчет своего изобретения, хотя мне ужасно хотелось послушать. Ведь он рассказывал мне о настоящей Загадке Веков. Но я был отвлечен своими раздумьями и потому почти ничего не понимал из того, о чем он мне рассказывал.
А потом вдруг из общего шума вырвались три слова и, закрепившись в моем подсознании, со страшной силой взорвались. Я разжал пальцы, мой легкий скафандр уплыл от меня, и я не стал его догонять.
– Энди, – неучтиво прервал я его. – Ты только что сказал… независимо от… ну, только что?
Он возился со своим скафандром, пытался засунуть ноги в штанины. Неумеха, как и подобает истинному гению.
– Прошу прощения? Да, Джоэль. Абсолютно независимо. Как я уже сказал, основа принципа синергизма радикальной иррелевантности…
Я снова его перебил:
– Эвелин? Ты понимаешь, в чем суть двигателя Эндрю? Он тебе объяснял?
Эвелин оторвалась от облачения в скафандр.
– Пытался, – проговорила она озадаченно, но весело. – Не получилось. Боюсь, мне не хватает твоей подготовки по физике.
Я кивнул.
– Дороти?
Она покачала головой.
– Меня моя подготовка по физике сгубила. Оказалось, все, что я знаю, в корне неправильно. После четвертого предложения я перестала слушать, и кажется, в тот момент Эндрю говорил о том, что вся масса бесконечна.