Перемены. Адская работенка
Шрифт:
На несколько секунд в комнате воцарились темнота и тишина.
– Мы его потеряли? – спросил голос пожилого мужчины. Фортхилла.
– О боже! – отозвалась дрожащим голосом Молли. – Г-гарри?
– Я в норме, – произнес я. Горло саднило. – Кой черт вы со мной делаете?
– У вас сердце остановилось, – ответил третий, знакомый голос.
Я ощупал грудь и не обнаружил ничего ни там, ни на шее. Пальцы продолжали шарить дальше. Цепочка с пентаграммой и наспех приклеенным к ней рубином обнаружилась на полу рядом с кроватью. Я сжал цепочку пальцами, накачал в нее немного
– …Вот я и сделал то, что полагается делать уважающему себя патологоанатому, – продолжал Баттерс. – Поразил вас, так сказать, молнией и попробовал воскресить. – В руках он держал две чашки-контакта от дефибриллятора, только теперь они не были ни к чему подключены, поскольку провода начисто сгорели. Баттерс – жилистый коротышка с вечно всклокоченными черными волосами, узкоплечий и подвижный. В данный момент он щеголял в больничном комбинезоне. Он сокрушенно посмотрел на контакты и помахал ими в воздухе у меня перед носом для убедительности. – Оно живо-о-ое, – произнес он мультяшным голосом, которому полагалось бы звучать глухо и зловеще. – Добро пожаловать назад, – добавил он, выждав небольшую паузу.
– Баттерс, – вздохнул я. – Кто вас сюда позва… – Я на миг замолчал, потому что до меня дошло. – Молли, не берите в голову.
– Гарри, – сказала она. – Мы же не знали, как сильно вы ранены, а раз вы ничего не чувствовали, то и вы не знали, вот я и решила, что нам нужен настоящий доктор, а единственный, про которого я знаю, что вы ему доверяете, – это Баттерс, вот я его и вызвонила…
– Эй! – встревожился Баттерс.
Я сдвинул повязку, удерживавшую голову и раздраженно задергал ногами, пытаясь высвободить и их.
– Полегче, тигр вы этакий, – выдохнул маленький патологоанатом, налегая всей тяжестью на мои ноги. – Попридержите коней. Спокойно, спокойно!
Фортхилл с Молли тоже хотели как лучше. Они навалились на меня все втроем и прижали-таки обратно к лежанке и корсету.
Я выругался и перестал сопротивляться – на минуту, до тех пор, пока к ним не вернулась способность воспринимать слова.
– У нас нет времени на всю эту фигню, – сказал я. – Снимите с меня все эти лямки.
– Дрезден, у вас, возможно, сломана спина, – возразил Баттерс. – Защемленный нерв, сломанные кости, поврежденные органы брюшной полости… Бога ради, дружище, о чем вы думали, отказавшись ехать в больницу?
– Думал о том, как не стать легкой мишенью, – ответил я. – Я в норме. Мне лучше.
– Боже праведный, друг мой! – забеспокоился Фортхилл. – Будьте же благоразумны. У вас сердце всего три минуты назад не билось.
– Молли, – произнес я как мог тверже. – Развяжи меня. Сейчас же.
Я услышал, как она шмыгает носом. Однако она все-таки подсела ко мне так, чтобы видеть мои глаза:
– Э… Гарри. Вы все еще… ну, понимаете. Это вы?
Секунду или две я тупо моргал, впечатленный ее словами. Черт, интуиция у Кузнечика на высоте.
– Я – это я, – ответил я, глядя ей в глаза. В качестве удостоверения личности этого более чем достаточно. Если бы за рулем моей, так сказать, машины сидел кто-то другой, такое изменение моей личности
Молли прикусила губу.
– Ладно, – сказала она. – Ладно, отпустите его.
Баттерс слез с моих ног и встал, нахмурившись:
– Постойте. Но это ведь… Как-то очень все быстро для меня.
Дверь за его спиной отворилась, и стоявший за ней здоровяк в грубой куртке вскинул пистолет и с расстояния в три фута выпустил две пули Баттерсу в спину. Грохот выстрелов показался мне неестественно громким, оглушительным.
Баттерс рухнул как подкошенный.
Тело его еще не коснулось пола, а взгляд стрелка уже шарил по остальным. Я понял, кто ему нужен, прежде, чем он задержался на мне.
Он не произнес ни слова, не медлил, не колебался. Профессионал. Таких в Чикаго пруд пруди. Он вскинул пистолет, целясь мне в голову, – а я лежал, примотанный к чертову корсету, не в состоянии пошевелиться. Я поднял левую руку и обнаружил, что браслета-оберега на запястье нет. Ну да, его же сняли, чтобы дефибриллятор не наделал мне ничего лишнего, – равно как сняли и цепочку с амулетом с шеи и кольца с пальцев.
Вот уж помогли так помогли!
Нет, день явно выдался неудачный.
Я лежал, связанный по пояс, но руки у меня оставались свободными. Я сложил пальцы правой руки пистолетиком.
– Arctis! – рявкнул я.
Заклятие буквально высосало все тепло в непосредственной близости от пистолета, и влага из воздуха мгновенно замерзла, окутав оружие толстой ледяной коркой. Стрелок дернулся и нажал на спуск.
Замерзший боек даже не пошевелился.
Стрелок заморгал и еще несколько раз нажал на спуск – с тем же успехом. Фортхилл подсек его под колени. Оба полетели на пол, пистолет выпал из замерзших пальцев, ударился о стену, лед треснул, и пистолет выпалил-таки, не причинив, впрочем, никому вреда.
Стрелок ударил Фортхилла в лицо, и пожилой священник вскрикнул от боли и упал навзничь. Тут на незнакомца фурией налетела Молли и, снова опрокинув его на пол, принялась беспорядочно молотить кулаками. Стрелок двинул ее локтем в шею, отшвырнув в сторону, вскочил, шаря взглядом по полу, увидел свой пистолет и ринулся к нему.
Я погасил амулет. Незнакомец споткнулся в темноте и снова упал. Я слышал, как он борется с еще оглушенным Фортхиллом.
Внезапная вспышка высветила выгнувшегося дугой от боли стрелка. Потом снова стало темно, послышался звук падения на пол чего-то тяжелого. Несколько человек тяжело дышали.
Я снова сжал пальцами амулет и осветил помещение.
Фортхилл сидел, привалившись спиной к стене и держась за рот; лицо его заметно побледнело. Молли лежала, съежившись и подняв одну руку так, словно собиралась пустить в ход какой-то из своих магических приемов, – что ей, вообще-то, полагалось бы сделать при первом же выстреле, если бы моя ученица сохранила ясность мышления. Стрелок лежал на боку, но уже начинал шевелиться.