Перемены
Шрифт:
– Взял взаймы у папы Лу Вэньли!
Хотя наряд Хэ Чжиу не выдерживал сравнения с экипировкой героя-разведчика в фильме, но этого хватило, чтобы все мы просто остолбенели. А Хэ Чжиу без тени страха прошел широкими уверенными шагами, высоко подняв голову и гордо выпятив грудь, в промежуток между рядами учеников и администрации школы. Он шел, тыкая в нашу сторону хлыстом, и приговаривал, подражая интонации героя:
– Это так вы следите за пушками?
Школьное начальство словно бы обалдело, они беспомощно наблюдали, как Хэ Чжиу с гордым видом прошелся перед ними сначала в одну сторону, потом в другую, а потом, насвистывая, скрылся в переулке. Мы провожали его глазами, глядя, как он поднимается по берегу реки, а потом спускается и исчезает из виду. Мы понимали, что там вода, и воображали, что Хэ Чжиу подошел к самой кромке, может, решил скинуть одежду и искупаться? Или просто любуется своим отражением. Все дальнейшие мероприятия, организованные школой, на самом деле утратили всякий смысл: ни чтение стихов с выражением, ни комические сценки на злобу дня не смогли вернуть нас с берега реки, где мы мысленно были. Большеротый Лю свирепо заявил:
– Надо с ним разобраться!
Но мы так и не услышали, чтобы учитель Лю разобрался с Хэ Чжиу. Отец Хэ Чжиу много десятилетий отработал батраком на местных помещиков, а мать Хэ Чжиу дольше всех в деревне состояла в коммунистической партии: рябая женщина с огромными ступнями [10] и взрывным характером, которая частенько без видимых причин вставала на камень перед их домом и ругалась на всю улицу.
10
Большой размер ноги традиционно считался изъяном.
11
Китайская печка-лежанка.
Осенью 1973 года я нашел временную работу на хлопковом заводе благодаря протекции дяди, который трудился там бухгалтером. Временную-то временную, но после того, как каждый месяц я выплачивал производственной бригаде двадцать четыре юаня, еще оставалось пятнадцать. Тогда на семь цзяо [12] можно было купить полкило свинины, яйца стоили по шесть фыней [13] за штуку, – короче, на пятнадцать юаней можно много чего себе позволить. Я стал модно одеваться, отпустил волосы, приобрел несколько пар белых перчаток и слегка зазнался. Однажды, когда я закончил работу, ко мне пришел Хэ Чжиу. На нем были рваные туфли, через прорехи в которых виднелись пальцы, а на плечи накинуто старое клетчатое одеяло. Всклокоченные волосы Хэ Чжиу торчали во все стороны, на лице виднелась густая щетина, а на лбу – три глубокие морщины. Он попросил:
12
Денежная единица в КНР, равная 0,1 юаня, в быту называется «мао».
13
Денежная единица в КНР, равная 0,01 юаня.
– Одолжи мне десять юаней! Я собираюсь поехать на северо-восток.
Я говорю:
– Вот ты уедешь, а что будет с твоими родителями, братьями и сестрами?
– Коммунистическая партия не даст им умереть с голоду.
– А что ты будешь делать на северо-востоке?
– Не знаю, но всяко лучше, чем загибаться здесь, так ведь? Ты глянь на меня, скоро уже тридцать, а даже женой обзавестись не могу. Надо уезжать. Как говорится, дерево на новом месте умирает, а человек оживает.
Честно сказать, я не хотел давать ему деньги, в те времена десять юаней были немалой суммой. Он говорит:
– Давай так условимся. Если я выбьюсь в люди, то денег тебе возвращать не стану, а если не смогу, то кровь за деньги сдам, но долг тебе верну.
Я, честно говоря, не смог уловить логики Хэ Чжиу, долго сопротивлялся, но в итоге одолжил-таки ему десять юаней.
Вернемся к событиям того дня, когда я, прислонившись к стене, наблюдал, как Большеротый Лю и Лу Вэньли играют в настольный теннис. Учитель Лю игроком был средненьким, но страстно любил настольный теннис, особенно ему нравилось соревноваться с девочками. Все девочки, которых отобрали в школьную команду, были далеко не уродинами, а Лу Вэньли среди них и вовсе самая красивая, а потому учитель Лю предпочитал играть с ней. Подавая, учитель Лю невольно разевал свой огромный рот, но не просто разевал – из его глотки раздавались странные квакающие звуки, словно внутри поселилось несколько жаб. Когда учитель Лю играл в настольный теннис, на него было неприятно смотреть, да и слушать тоже. Я знал, что Лу Вэньли очень не хотелось играть с учителем Лю, но он член администрации школы, так что она не смела отказаться. Поэтому, когда она играла с учителем Лю, на ее лице появлялись отвращение и брезгливость, а движения становились размашистыми и небрежными. Я столько всего наболтал, чтобы обрисовать вот такую драматическую сцену: учитель Лю, разинув свой большой рот, с кваканьем подал мяч, Лу Вэньли кое-как отбила, и тут блестящий белый шарик, словно бы обретя зрение, залетел прямиком в рот учителя Лю. Зрители на мгновение остолбенели, а потом расхохотались, у одной учительницы по фамилии Ма лицо, и так красное, от смеха стало алым, как петушиный гребень. Даже Лу Вэньли, которая сначала стояла с кислым видом, тоже хихикнула. Только я не смеялся, я был ошеломлен, как могло так получиться, и вспомнил историю, которую поведал дедушка Ван Гуй, известный в деревне рассказчик. Когда Цзян Цзыя [14] волей судьбы опустился на самое дно, то, взявшись торговать мукой, попал в страшный ураган; когда решил продавать уголь, то зима выдалась теплой, тогда бедняга лег навзничь и издал протяжный вздох, и тут ему в рот попал птичий помет. Ровно через двадцать лет, осенью 1999 года, когда я садился в метро, чтобы ехать на работу в газету «Цзяньча жибао», то в вагоне продавец газет громко зазывал покупателей:
14
В китайской мифологии одно из имен мудрого советника правителя эпохи Чжоу.
– Посмотрите только, во время Второй мировой войны советский снаряд попал прямиком в орудийный ствол немцев!
Его слова тут же навеяли воспоминания о том случае, когда Лу Вэньли попала шариком в рот учителя Лю. Тогда случилось вот что: все засмеялись, но почувствовали, что смех неуместен, и тут же прекратили. В соответствии со здравым смыслом учитель Лю должен был тут же выплюнуть шарик и отшутиться – он славился своим чувством юмора, – Лу Вэньли, краснея, извинилась бы, а потом они продолжили играть. Но ситуация приняла неожиданный оборот. Мы увидели, что учитель Лю не выплевывает шарик, а, напротив, вытянув шею и выпучив глаза, старательно пытается его проглотить. Плечи учителя подергивались вверх-вниз, а из горла доносились странные булькающие звуки. Он чем-то напоминал курицу, проглотившую ядовитого жука. Мы остолбенели и не знали, что делать, а через мгновение к бедолаге подскочил учитель Чжан и начал колотить по спине, затем подбежал учитель Юй и попробовал схватить учителя Лю за шею, но тот вырвался. Учитель Ван из числа «правых элементов», выпускник медицинского университета, имел опыт в таких делах. Он крикнул, чтобы Чжан и Юй отошли, а сам вытянул длинные, как у обезьяны, руки, сзади крепко ухватил Лю за талию и резко дернул – мячик вылетел изо рта учителя Лю, сначала ударился о стол для пинг-понга, отскочил, несколько раз подпрыгнул, а потом приземлился и почти сразу остановился, не покатившись дальше. Ван отпустил руки, учитель Лю странно крякнул и осел на землю, словно ком глины. Лу Вэньли бросила ракетку на стол и убежала, спрятав лицо в ладонях и рыдая. Учитель Ван несколько минут растирал учителя Лю, лежавшего на земле, и только тогда он с помощью окружающих поднялся на ноги и, оглядываясь по сторонам, хриплым голосом заорал:
– Где эта Лу Вэньли? Где она? Эта девчонка чуть меня не угробила!
(2)
Когда я проводил Хэ Чжиу, на душе стало неспокойно. Хотя временно работать на хлопковом заводе все равно лучше, чем в деревне трудиться в поле, однако мой социальный статус не изменился, я продолжал считаться крестьянином, а если все так и останется, то ты человек низшего сорта. На заводе в тот момент с десяток людей перевели с временной работы на постоянную. Они щеголяли в кожаных ботинках и часах, всячески демонстрировали свое превосходство и посматривали на остальных свысока. К тому времени я уже прочел классические романы «Троецарствие», «Сон в красном тереме» и «Путешествие на запад», знал наизусть несколько десятков танских и сунских стихотворений [15] и красиво писал иероглифы ручкой. Я частенько помогал одному старому рабочему, вышедшему на пенсию, писать письма его сыну, который служил в Ханчжоу.
15
Поэзия в жанре «ши» эпохи Тан (618–907) и в жанре «цы» эпохи Сун (960–1279).
Письма у меня получались наполовину на современном языке, наполовину на вэньяне [16] с нагромождениями всяких цветистых фраз, до сих пор как вспомню, так уши горят. Тот старик всем меня нахваливал, говорил, что я «молодой представитель мелкой интеллигенции», да я и сам считал себя непризнанным талантом и грезил, как смогу широко заявить о своих способностях. Ясно, что на заводе я долго не задержусь, но при мысли о возвращении в деревню я чувствовал себя точно скаковая лошадь, которую заперли в коровнике. В то время в университеты принимали без экзаменов, по рекомендации крестьян-бедняков и середняков, и хотя теоретически я подходил для поступления, фактически это было невозможно. Каждый год небольшого количества мест не хватало для детей местных партработников, так что очередь вообще не могла дойти до меня, паренька с пятью классами образования, выходца из семьи середняков, большеротого, со странной внешностью. Я очень долго думал и понял, что пойти служить – единственный способ сбежать из деревни и изменить судьбу. Попасть в армию было хоть и сложно, но попроще, чем в университет. С 1973 года я каждый год регистрировался как призывник, сдавал физическую подготовку, но всегда получал отказ. Наконец в феврале 1976-го, после бесконечных перипетий, я получил-таки повестку благодаря протекции многих уважаемых людей. И вот в одно снежное утро, пройдя пешком пятьдесят ли [17] , я переоделся в военную форму, влез в грузовик и поехал в уезд Хуан, где поселился на территории бывшей усадьбы рода Дин [18] и начал проходить курс молодого бойца. Я снова посетил былые места осенью 1999 года. В этот момент уезд Хуан переименовали в город Лункоу, а усадьбу рода Дин, где некогда расквартировывали солдат, превратили в музей. Дом, который тогда производил впечатление огромного и величественного, показался маленьким и приземистым, это значит, что мой кругозор расширился. После того как закончился курс молодого бойца, нас с тремя новобранцами распределили в так называемый «секретный отдел министерства обороны». Многие односельчане завидовали тому, что я попал в хорошее место, но, прибыв туда, я испытал крайнее разочарование. Оказалось, что это всего лишь станция радиоперехвата, которую в скором времени собираются расформировать. Вышестоящая инстанция находилась аж в Пекине, поэтому мы подчинялись тридцать четвертому полку гарнизона Пэнлай на территории уезда Хуан. Но полк нас не контролировал, даже не то чтобы не контролировал, скорее не мог с нами справиться. Наша часть носила номер двести шестьдесят три. Даже присказку сочинили: «Наша часть – для всего полка напасть». Теперь вы понимаете, в какую хреновую часть я попал. В мои обязанности, помимо боевых дежурств, входила еще и работа в поле. Единственным, что вызывало теплые чувства, был грузовик, точь-в-точь как грузовик отца Лу Вэньли. Та же модель, тот же цвет, тот же возраст. Водил грузовик офицер лет сорока, по фамилии Чжан, – низкорослый мужичок с седыми волосами и половиной вставных зубов. Мы его звали техником Чжаном. Он был второй раз женат, вторая жена с дочерью перебралась в Цзинань, где устроилась на работу, а сам он с сыном от первого брака жил в части. Оба, и отец и сын, обожали баскетбол и частенько на баскетбольной площадке бросали мяч в кольцо с какого-то определенного места, а тот, кто проигрывал, должен был с середины площадки довести мяч до кольца, ударяя по нему головой. Когда я только-только приехал, то частенько видел, как техник Чжан заставляет сына на карачках передвигаться по площадке, отбивая мяч. Через год, наоборот, в основном сын заставлял отца отбивать мяч. Кстати, парню дали диковинное имя – Циньбин, то есть «личный охранник», так вот этот Циньбин безо всякого сожаления бил палкой по высоко поднятому заду техника Чжана, приговаривая: «Быстрее давай, быстрее! А то ползешь, как росток фасоли в выгребной яме, который выдает себя за длиннохвостую личинку мухи!»
16
Классический китайский язык, использовавшийся до начала XX века, когда ему на смену пришел более современный.
17
Мера длины, равная 0,5 км.
18
Клан Дин пользовался уважением в уезде Хуан провинции Шаньдун, ныне на месте их усадьбы действует музей, во времена Культурной революции усадьбу использовали как казарму.
Я в тот момент уже не питал иллюзий касательно будущего, поскольку в этой крошечной части, где служило чуть больше десяти человек, совершенно не было перспектив для роста. Я услышал от бывалых солдат, что из новичков надо выбрать одного, чтобы техник Чжан обучил его водить машину, и размечтался, что этот жребий падет на меня. В деревне я мог лишь, вылупив глаза, смотреть, как отец Лу Вэньли проносится мимо на грузовике «ГАЗ-51», поднимая клубы пыли. Единственный раз мне удалось приблизиться к грузовику, за что я чуть не поплатился своей ничтожной жизнью – отец Лу Вэньли припарковал грузовик на улице перед снабженческо-сбытовым кооперативом и пошел купить сигарет, а я воспользовался возможностью, чтобы ощутить всю прелесть грузовика, и залез на бампер, уцепившись за задний борт. Отец Лу Вэньли купил сигареты, вышел, запрыгнул в кабину и помчался прочь, обдав меня облаком пыли, от которого стало трудно дышать, я разжал руки, и меня отбросило на землю, словно кусок глины. Я поднялся на ноги лишь через некоторое время, с разбитой физиономией, полным ртом крови, полдня приходил в себя, но в итоге так и не понял, как такое могло приключиться, лишь позднее до меня дошло, что это была инерция. Сейчас мне каждую неделю удавалось проехаться на «ГАЗ-51», чтобы добраться до колхоза, находившегося в двадцати ли от казармы. У нас в части служило всего шестнадцать человек, а возделать надо было сорок му земли. Из шестнадцати человек девять были офицерами, они по очереди дежурили на кряхтевшей установке, то есть на полях трудиться могли только шестеро. Но из нас шестерых двое балагуров из Тяньцзиня, которые умели трепать языком, постоянно отлынивали от работы, в итоге реально работали только мы вчетвером. Техник Чжан вез нас на поля, несясь на всех парах по песчаной дороге вдоль моря. В кабине на пассажирском сиденье сидел или его сын, или кто-то из офицеров. Мы же ехали стоя в кузове, ухватившись за борта, засунув фуражки в карманы брюк, ветер дул в лицо и трепал волосы, и мы чувствовали себя счастливыми. Вспоминая о том случае, когда я чуть не лишился жизни из-за желания испытать на себе скорость грузовика «ГАЗ-51», я про себя считал, что пойти в армию того стоило.
Техник Чжан водил с безумной скоростью, просто лихач какой-то. В те времена машин было мало, во всем Китае не было ни сантиметра скоростных шоссе. Говорили, что эта дорога вдоль моря самая лучшая, ее построили японцы во время вторжения в Китай, но ширины хватало, только чтобы разойтись двум автомобилям. По обочинам ездили велосипедисты, которые исчезали в облаке пыли от нашего грузовика. Мы часто слышали, как велосипедисты ругались последними словами вслед машине. Здешние жители были побойчее, чем мои земляки. Отец Лу Вэньли столько раз сбивал в нашей деревне псов и кур, а ему никто и слова не сказал. Но стоило технику Чжану переехать старую курицу, как ее хозяйка, прихватив дохлую птицу, опираясь на клюку, дошла до наших казарм, встала на пороге командного помещения и начала колотить по двери клюкой, ругаясь на чем свет стоит. Впоследствии я узнал, что эта старуха стала прототипом героини фильма «Минная война», храброй женщины, вступившей в ополчение, и оба сына ее были старшими офицерами Народно-освободительной армии. Она в ярости приговаривала: