Перепелка — птица полевая
Шрифт:
— Почему недавно при Симагине об этом не сказал? — бросил Рузавин.
— Кхе, пока я не сошел с ума. Симагина на той встрече не было. Выходит, об этом он ничего не знает… Почему тогда его худые сапоги чинить? Сейчас он для нас никто, — Вармаськин некрасиво выругался. — А ты еще в карман ему… Пусть сам в воду лезет, жмот несчастный, — парень показал рукой на озеро.
«Вот тебе и друг, — от услышанной новости Рузавину стало неприятно. — Плавай с таким Иудой, за трешку продаст», — и, приказно бросил:
— Растяни сети и скорей поправляй. Я в воду не залезу — плохо себя чувствую.
— Э-э, кореш,
— Хватит болтать, некогда. Здесь не в своем пруду, торопись!
Олег разделся и поплыл с сетью. — У-ха! — только и сказал, и почему-то испуганно попятился к берегу.
— Что с тобой? Вода холодная? — удивился Рузавин.
— Не в этом дело. Ты вон туда посмотри! — Олег показал на Пор-гору, откуда спускались три лося.
— Эх-ма, вот где ружья не хватает! — запереживал Рузавин. — Бесплатное мясо рядом, а мы как школяры.
— Это «мясо» само спустит с тебя шкуру. Знаешь, что такое бык с теленком? Однажды попадался… Спасибо, лесорубы выручили. Давай сматываться, а то не сдобровать!
Друзья забрались на дуб, стали наблюдать. Вот лоси подошли к узкому ручейку, бык наклонился пить. Откуда-то поблизости, с ивняка, неожиданно раздался выстрел, потом послышался отчаянный лай. Бык заревел, когда на него набросилась крупная овчарка. Набросилась, и сама вдруг тяжело заскулила: бык ударил ее рогами. Потом снова заревел и бросился в ивняк. Оттуда раздался нечеловеческий голос.
— Никак, кого-то на куски разорвал, — испугался Варакин. — Хорошо, что вовремя залезли. Вот тебе и бесплатное мясо…
Когда все успокоилось, парни спустились с дуба и вдоль ивняка вышли к поляне. Под березой, перед шалашом, стонал лежащий навзничь мужчина. Недалеко от него хрипел бык. Изо рта, словно со слабого родника, била кровь. Лось издавал последние вздохи.
— Захар Данилович, ты жив? — наклонился Рузавин над Киргизовым.
— Жи-вой, жи-вой… — застонал тот. — К счастью, вторым выстрелом его сва-лил…
— Считай, второй раз ты родился. Пора селянку варить, — улыбнулся Вармаськин.
— Ребята, вначале гу-бы отрежьте. У лося что самое вкусное — вареные гу-бы.
Захар Данилович дрожал всем телом, будто был в проруби.
Эк, эк, эк! — хлопали крыльями летящие над лесом журавли.
Свари, свари, свари, — трещало в ушах Трофима.
Какая уж тут рыба, сначала селянку попробуют. И котелок с собой — из рыбаков кто голодным бывает?…
Керязь Пуло шла с ближнего кордона. Там слышала визжание поросенка — видать, был, очень жирным, хрюкал во весь двор, но к нему залезть не смогла. Хитрые хозяева: такие дворы понастроили — овто а совави15. Из толстых бревен, двери железом обиты. И корову не встретила Керязь Пуло. К корове не подойдешь — без клыков не справиться. Был бы теленок, того, возможно, завалила. Лошадь, правда, видала, да она уж больно лягается.
Крутилась, крутилась Керязь Пуло около нее — так и не могла вцепиться. Ребристый зад выставила — ить-ить-ить — водя ушами, похожими на щавель, не подпускала к себе. Так тебя ударит, что до логова долетишь! Лошадь старая, Керязь Пуло двадцать лет ее встречает. Привыкла, видать, к лесу, ничем не напугаешь. Вот и сегодня за кордоном
Потом его хозяин, старичок (волчица и этой весной его встречала и даже не тронула, пусть овец пасет) вышел к крыльцу и давай звать: «Ор-лик, Ор-лик!..»
Лошадь перестала жевать и побежала на голос. Керязь Пуло из-под кустов жадным взглядом провожала ее. Старичок достал из кармана что-то черное, начал кормить. Она чуть на колени не встала от удовольствия. Потом сама попятилась в оглобли. «Суй, суй, бестолковая, мало возили на тебе, сейчас вновь запрягли», — думала волчица о лошади, возвращаясь к Бычьему оврагу.
На обратном пути заходила в ивняк, там в прошлом месяце поймала куропатку. Куропатки каждой весной, только снег растает, прячутся в дуплах деревьев. Сегодня ни одну не встретила. Куда подевались? Может быть, на кого-то обиделись и улетели? Одни воробьи чирикали в кустах. Чему они радуются, здесь червей трудно найти? Им бы только червей — о мясе не думают. Без мяса какая жизнь?
Керязь Пуло видела: двуногие тоже живут по-разному. У одних гнезда выше лосей, у других — меньше муравейников… Думая об этом, волчица даже застонала.
Спустилась к Суре. Красивые здесь места, хоть жить оставайся! Логово бы здесь нашла, да волчат не приведешь. Те везде суются. Маленькие пока, несмышленые. А люди завистливы, ничем их не насытишь.
Идет Керязь Пуло — уши веретеном крутятся. Посмотрела в кусты — живое мясо само ждало: перед ней стояли два гуся. «Га-га-га-га!» — стали кричать, будто не волчицу увидели, а серую собаку. Свернула им шеи — мясо вкусное-вкусное, хоть и в перьях. От еды в животе заурчало. Это больше всех ее радует. Красота не в зеленом луге и широкой воде, а в мясе, оно силы дает.
Придет время, волчата это тоже поймут. Пока самое вкусное на свете для них — материнское молоко. И сейчас, видать, ждут ее, не дождутся. Как они там, в логове? Задумалась Керязь Пуло, побежала через балки не останавливаясь. Не слышала даже, как ветки бока рвали. Однажды, когда так спешила, чуть в овраг не угодила. Овраг в прошлом году вырыли на Суре двуногие. Вырыть-то вырыли, а завалить не завалили. Совсем бессовестные, будто и не знают — ногу сломаешь…
Скрытной, только одной ей знакомой тропкой Керязь Пуло добежала до Бычьего оврага и присела. Вдали гудели тракторы. Волчица спряталась под цветущую черемуху, стала смотреть. Вот один трактор опустил ковш на цветущую калину и подался вперед. Дерево с корнями перевернулось, смешалось с землей. Только белые цветы искрами костра засверкали. За первым трактором шли второй, третий, четвертый…
Логово пришли искать! Почему она, Керязь Пуло, забыла о волчатах? Бросилась волчица к лесной дороге, где люди ездили на машинах, и, тяжело дыша, вышла к краю поля — здесь до логова осталось все-то прыжков сто — и вновь увидела трактор. Копошившийся около него человек неожиданно повернулся и, увидев Керязь Пуло, схватил в кабине что-то и давай «Ай-лю-лю-у!» кричать.
Бежит Керязь Пуло, а сама кипит от злости — хоть совсем не живи на белом свете. Везде люди. Везде гонят. Сейчас вот, того и гляди, до волчат доберутся. Этого человека она уже видела. В прошлом году шел по краю оврага и что-то кричал. Он это, он!.. И одежда так же дурно пахла, и голос тот же.