Перепелка — птица полевая
Шрифт:
Кузница находилась не на тракторном парке, как сейчас, а в конце огорода Федора Варакина. С баню домик, не больше. Зашли внутрь, отец разжег уголь, заставил Числава раздувать горн.
Тиши-виши, тиши-виши — легко пели меха, похожие на большой бычий пузырь. Когда уголь задышал огнем, отец сунул в него железку. После того, как она прокалилась, положил на наковальню и стал ковать подкову. Когда закончил, опустил в чан с водой. Потом сказал:
— Это тебе на счастье, сынок…
Затем отец учил его, как брать клещи, куда и как бить по раскаленному железу молотком.
Подкову
Числаву не было и пятнадцати, когда отец отбил ему косу. Мать снова возражала: «Рано хочешь сыну кишки выпустить — надорвется ведь!» Тот, как всегда, снова заулыбался: «Я за ним не буду гнаться, пусть неспеша косит. За косу все равно надо браться…»
Во время первого прокоса из глаз Числава летели искры. Скошенное плясало перед ним. Помнится, отец остановил его и сказал назидательно:
— Это, сынок, в первый день так… Научишься, руки пообвыкнут — тогда и уставать меньше будешь.
Прошли годы. Сейчас каждый сенокос Числав считает большим праздником. Любит он, как за острой косой бегут толстые прокосы, как потом их высушат, и на лугу вырастут пахнущие земляникой копна…
Вместе ходили и на Суру. Не столько ловить рыбу, сколько любоваться природой. Отец с сыном садились куда-нибудь в холодок, закидывали сделанные из прутьев удочки и отдыхали. Отец начинал о чем-нибудь рассказывать.
Как на войне был, как поднимал свой колхоз, какие неполадки у них в селе. И всегда разговор заканчивал назидательными словами: в чем жизненное счастье, как сохранить чистоту души и так далее.
И вот нет отца… В день смерти он посадил около себя внука Максима и стал с ним беседовать: вот, мол, выздоровлю — поженим тебя. Максим всем сердцем возразил деду: «Я на летчика пойду учиться, в селе не останусь…»
Такой же у него и дядя Сергей. Того уже из Ульяновска арканом не притащишь. Пусть, кому-то надо и в городе жить! Зачем искать второе счастье, когда одного хватает. Брат всегда на колесах. Его на одном месте не удержишь — ездит и ездит. Вот не успели Миколю Нарваткину поставить фундамент, а хозяин уже считает, что он глубоко пустил свой жизненный корень. А когда есть фундамент — поднимется и сам дом.
Вспоминая об этом, Числав и не заметил, как дошел до Петровки. Дома, как и раньше, без хозяев. Это было видно по разбитым окнам и просевшим крышам. Только один новый сосновый дом улыбался крашенными наличниками. Его хозяин — Витя Пичинкин. Числав зашел к нему.
Витя складывал голландку, отец его, Федор Иванович, обедал за столом. Стали беседовать от том, о сём.
— Как будем теперича жить без Ферапонта Нилыча? Он был мне закадычным другом. Бывало, когда заглядывал к нам на кордон, я всегда встречал его радушно.
Числав тяжело закашлял, будто в горле у него застряла кость.
— Ничего, дядя Федя, не сделаешь. Вот немного окрепнем, тогда и за дела примемся… — И сменил тему разговора: — Ты что, сейчас оставишь лес, с Витей в деревню переедешь?
— Это
Витя в разговор не встревал. Замесил глину, наполнил полведра, начал класть печь. Наконец, обратился к Числаву:
— Какие у тебя планы? Займешь место инженера?
Кизаев уехал жить в свой Кочелай, там уже и работу нашел.
— Вечканов приглашал по этому поводу, да пока ничего ему не обещал. Суру на кого оставишь? Не только без рыбы останемся — вскоре и выйти некуда будет.
— Ты правильно говоришь, — садясь к окну, сказал Федор Иванович. — По частям истопчем красоту — тогда, считай, внуки нас проклянут. Если тебе нравится быть инспектором, зачем оставлять эту должность? Машинным маслом успеешь руки испачкать. А вот возвратить для людей красоту природы — чем можно их отблагодарить лучше? Она, эта красота, под нашим носом, да, к сожалению, у воров длинные руки. Руби их, и все будут тебя уважать…
— Ну-у, отец, ты только бы руки рубил, — Вите даже стало не по себе от услышанного. Тогда заброшенные деревни кто возродит? Безрукие? — И обращаясь уже к Числаву: — Ты навестить нас пришел или какие-нибудь дела провертываешь?
— Дело есть, Витек, дело… Хочу тебя и Миколя Нарваткина спросить: браконьеров ловить не пойдем? Сто прорубей вырыли, черти, на Суре.
— Почему бы не выйти? Это неплохое дело. Только Миколя сегодня не найдешь. Уехал в Кочелай за шифером. Вот приедет, поговорю с ним. Думаю, поможет, он наш человек.
— Наш-то наш, да чужую жену загробастал. Что он, девушку не мог найти — в такой скандал влез? — вступил в разговор старший Пичинкин.
— Это, отец, не наше дело. Пусть Миколь с Розой как-нибудь сами, без нас, разберутся, — сказал Виктор.
— Тогда и ты к чужой жене привяжешься? Смотри у меня, ребра поломаю!
— Поломаешь, поломаешь… Сначала глину подай. Если так будешь чесать языком, то до утра печь не сложим.
Числав хотел было уйти — людям некогда, но здесь неожиданно стукнули в сенную дверь. Витя сполоснул руки и вышел открывать. Зашел с девушкой, которая была вся в снегу. Судосев сразу узнал ее. Это была внучка Филиппа Куторкина, Сима, которая с родителями живет в Саранске, во время учебы Витя жил у них.
— Вот ты спрашиваешь, где невесты? — старший Пичинкин окинул сына теплым взглядом и, повернувшись к Числаву, с хитринкой спросил: — Свадьбу, никак, сегодня справим? Так, красавица?
Девушка, с которой Виктор уже успел снять пальто, опустила голову.
— Ты, отец, вновь с теми же насмешками, — буркнул Витя.
— Тогда я пошел, до свидания, — Судосев не стал тянуть время, ему еще нужно попасть в Кочелай. Повернулся к гостье, тихо произнес: — Светлого счастья вам в этом доме…
Витя кивнул, словно этим уверял: как же не будет счастья, если невеста сама ласточкой прилетела, и он ее никогда, уже никогда не отпустит.