Переписка
Шрифт:
Привет, Галина Александровна.
В.Т. Шаламов — Г.А. Воронской
Москва, 30 апреля 1964 года.
Дорогая Галина Александровна.
Беспокоит меня очень Ваше нездоровье — так это некстати, обидно, ненужно. В Москве сейчас живу только я один (с Мухой) ибо — ремонт, государственный ремонт, которому нет конца и края. Начали эти работы более месяца назад, Оля и Сережа на даче в Мичуринце, как уж там жить в холода, я и представить не могу. Сережа будет здесь 4-го числа. Оля была за месяц раза два, но без ночевки, сразу же уезжала. У нас еще и плотничьи работы в разгаре, а до малярных далеко. Если будете чувствовать себя получше — может быть, навестите. Я всегда дома, всегда, и рад буду Вам очень. Вале и Гале и Ивану Степановичу мои приветы. Валя Португалов даже не поблагодарил за книжку меня (стихов). Прочли ли в № 4 «Нового мира» воспоминания генерала Горбатова [169] — оказывается,
169
Горбатов Александр Васильевич (1891–1971) — генерал армии, был репрессирован в конце 30-х годов (до 1943 г.), написал воспоминания о лагере.
Ваш В. Шаламов.
В.Т. Шаламов — Г.А. Воронской
Москва, 16 августа 1976 года.
Дорогая Галина Александровна!
Сердечно Вас благодарю за такой дорогой подарок.
С удовольствием перечитываю каждую строчку «За живой и мертвой водой» — ведь это наша живая юношеская классика, где мы учили каждый абзац, каждый сюжетный поворот, каждый образ, учились воспитывать в себе единство слова и дела.
Отредактирована книга, прямо сказать, неважно. Режет глаза, например, отсутствие отдельного эпиграфа к 3 части «За живой и мертвой водой»:
«И маршалы зова не слышат, Иные погибли в бою, Другие ему изменили, И продали шпагу свою» «Воздушный корабль»
Вот этот самый эпиграф — журнальный текст — передавали из рук в руки во всех студенческих общежитиях Москвы, да и не только в студенческих.
Хорошо, конечно, что сохранилось главное посвящение: «Галине, дочери Валентина».
Не делают чести редакции и другие просчеты. Так вовсе не упомянут «Желябов» — книга, прямо сказать, удачная в изображении героев народовольческой эпохи. Такая удача никогда не была потом повторена. Паясничество «Современника» [170] над исповедью самоубийцы Гольденберга, и балаган Трифонова в «Нетерпении». [171]
170
Л. Каменев пишет в некрологе («Из далекого прошлого», «Пролетарская революция», 1922, № 5): «Одним из первых, кого привлекла к работе группы «Освобождение труда», был И.П. Гольденберг… И.П. входил в состав редакции всех большевистских журналов, был членом ЦК партии.
Во время войны занял вместе с Плехановым позиции оборончества, был против развязывания революционного восстания. В 1917 г. примкнул к группе «Новая жизнь». С делегацией первого ВЦИК уехал за границу. Появился в Москве и в 1920 г. (по др. сведениям в 1921) был принят в РСДРП(б).
А. Голубков в книге «На два фронта», М., 1933, говорит о туберкулезе И. Гольденберга. Л. Каменев сообщает, что он «проработал 6 месяцев и умер от паралича сердца».
Сведений о самоубийстве И.П. Гольденберга не удалось обнаружить. По приезде из-за границы Гольденберг работал в НКИД зав. отделом печати и информации.
Официальную версию с глубокой скорбью подтверждают «Правда» и «Известия» от 3 января 1922. Похоронен на Ваганьковском кладбище 5 января 1922 г.
171
Роман Ю. Трифонова «Нетерпение» (1973) исследует исторические корни революционного нетерпения на примере народовольца А. Желябова.
«Нетерпение» — это уголовный роман, вроде «Антона Кречета», где упущено все серьезное. Встреча Нечаева [172] с Желябовым — только одни из примеров подобного рода.
За последние тридцать лет по «Народной воле» вышел ряд важных работ, одной из которых является работа Троицкого [173] в Саратове, где приведен список поименный всех затронутых народовольческими темами. Этот список включает ПЯТЬСОТ имен по СЕМИДЕСЯТИ процессам (!) Вот тебе и кучка.
172
Нечаев Сергей Геннадьевич (1847–1882) — организатор тайного общества «Народная расправа», умер в Алексеевском равеллине Петропавловской крепости.
173
Троицкий Н.А. Царские суды против революционной России. Политические процессы 1871–1880 гг. Саратов, 1976.
Такие сведения помогли бы автору «Нетерпения».
Еще крупней другой просчет, который потом повторен во многих книгах. Дело в том, что истинной героиней, истинной руководительницей «Народной воли» была Ошанина, [174] участница Липецкого съезда. Не Перовская, не Фигнер, и именно Ошанина, которая после 1 марта была заграничным представителем «Народной воли». Она-то и вела знаменитую полемику с Кравчинским, [175] и если Кравчинский показал во время этой дискуссии: что он «поправел», то Петр Лавров, [176] наоборот, «полевел» и поддержал Ошанину во всей этой переписке. Пример первого марта был достаточно убедительным.
174
Ошанина Мария Николаевна (1853–1898) — участница кружка Заичневского в Орле (1874–1875), член «Земли и воли», исполкома «Народной воли», С 1882 г., представитель исполкома за границей.
175
Степняк-Кравчинский (настоящая фамилия Кравчинский) Сергей Михайлович (1851–1895) — писатель, народоволец, автор романа — «Андрей Кожухов».
176
Лавров Петр Лаврович (1823–1900) — философ, идеолог революционного народничества.
Следовало бы помнить также, что именно Ошанина вела переговоры с Дегаевым. [177] Она обещала сохранить Дегаеву жизнь, если тот убьет Судейкина.
За границей была только она одна, Лев Тихомиров [178] не командовал, как говорится, парадом. Он уже собирался вернуться, что и сделал небольшое время спустя.
Ошанина была якобинкой, ученицей Заичневского [179] и Ткачева. Недавно издан двухтомник Ткачева — революционного классика, чьи прогнозы оказались самыми верными. В двухтомнике не забыта и цитата из «Что делать?» Ленина: «Подготовленная проповедью Ткачева попытка захватить власть с помощью устрашающего и действительно устрашавшего террора была величественной».
177
Дегаев Сергей Петрович (1857–1921) — народоволец, в 1882 г. завербован охранкой, в 1883 г. убил жандармского полковника Судейкина Георгия Порфирьевича (1850–1883).
178
Тихомиров Лев Александрович (1852–1923) — народник, публицист, с 1882 г. представитель исполкома «Народной воли» за границей. Затем отошел от революционной деятельности.
179
Заичневский Петр Григорьевич (1842–1896) — революционер. В 1862 г. написал в заключении прокламацию «Молодая Россия», свыше 20 лет провел на каторге и в ссылке. В 1874 г. организовал кружок «орлят».
Вот Ошанина-то и была верной его ученицей. Почему о ней мало пишут? Не только потому, что она всегда звала к конспирации. Ошанина не проходила ни по одному процессу. Входя в судебные документы лишь косвенно. Она и умерла под фамилией Полонской в Париже.
Продолжение 18 сентября 1976 на обороте.
В.Ш.
Вот это письмо было подготовлено Вам для ответа. Я не успел его дописать и отослать.
В больницу 59 я попал по «Скорой помощи» в приступе стенокардии — моей старой болезни, хорошо мне известной.
Я очень долго не мог ни с кем связаться. Звонил Вам много раз — и телефон оказался другой. Я благодарю Вас и Ивана Степановича за столь срочную, своевременную и продуманную помощь. Я выписан в среду, 15 сентября, как и обещано врачами и вообще-то мне нечего делать в больнице. Убедившись, что у меня к 70 годам нет ни инфаркта, ни туберкулеза, ни рака, ни сифилиса, ни язвы желудка, врачи выписали меня под надзор поликлиники. У меня был приступ стенокардии, с которым в прошлом я встречался не менее 20 раз.
Иван Степанович ошибается глубоко, что, дескать, неплохо полежать в больнице несколько дней. Лечение, примененное ко мне, удовольствия мне не доставило. Но я уже в 59 квартире, дом 2 по Васильевской, где значительно уютней и полезней, чем в 59 больнице.
Жму руку, привет дочерям.
В.Т. Шаламов — Г.А. Воронской
Москва, 30 октября 1976.
Дорогие Галина Александровна и Иван Степанович!
Шлю Вам новую мою публикацию в «Юности» — на этот раз не колымских, а крымских стихов.
Качество стихов говорит о том, что рука и в семьдесят лет тверда.
Шлю привет детям.
С глубоким уважением В.Шаламов.
Г.А. Воронская — В. Т. Шаламову
Москва, 3/XI-76
Дорогой Варлам Тихонович!
Получили Вашу бандероль. Большое спасибо. Мы искали уже давно этот номер «Юности», но не могли найти. В киоски дают по 2–3 экземпляра и моментально раскупают
Мы все сердечно поздравляем Вас и очень рады!
Мне больше всего понравилось Ваше первое стихотворение и Ивану Степановичу тоже. Вообще мне показалось, что у Вас несколько изменилась манера письма. (Если так можно выразиться.) Она стала более насыщенной, сжатой и в то же время более эмоциональной. Мне это нравится, хотя и прежнее тоже нравилось. Если написала глупость, не сердитесь. Я уже Вам говорила, что у меня «что-то сломалось» в восприятии стихов, это еще случилось на Колыме. И я считаю это одной из горьких своих душевных потерь.