Перепутье четвертое (и последнее)

О'Санчес

Если и есть в подлунном мире человечек, к которому бы я относился с неменьшей приязнью, нежели к моему старинному приятелю Санги Бо, отшельнику Снегу, то это Лин, недолгий мой попутчик в одном из давних путешествий, и даже воспитанник, в какой-то мере... Знаю, он был бы не против встретиться со мною и поболтать о том, о сем... Быть может даже отблагодарить "за все то хорошее, что я для него сделал"... Ну, если считать за хорошее, что я сумел подстроить его отъезд и замену западного Морева на южное - тогда да. Ни мне, ни тем более богам не ведомо - что случилось бы с юным князем, узрей он взрослым разумом своим то сияние, что однажды сидело на безгрешной руке младенца... Думаю, для него лично ничем хорошим это бы не закончилось. Но меня бы сие расстроило, а может - и разгневало... На южном рубеже вероятность подобного события была ниже, чем на западном - и я, с помощью несложных (для меня несложных)

магических подтасовок, спровадил его на юг, в удел маркизов Короны, благо были для того действительные повод и причина... Лин-Докари остался жив, чему я, пожалуй, рад... Он мчится мне навстречу, я уверен, что и объятия бы мне раскрыл, несмотря на сословную разницу в теперешнем нашем положении, и обращался бы не свысока, но с полным уважением, почитая во мне старшего и наставника... Нет, я не в настроении встречаться с ним. Быть может где-нибудь потом, в еще оставшемся недалеком будущем... Встретимся и засмеемся, глядя друг на друга, и обнимемся, выбивая ладонями пыль из дорожных камзолов... Он мне, конечно же, расскажет свой чудесный сон, в котором он повстречался со мною и я научил его летать... Но сон прошел - и наяву ничегошеньки у него не выходит, а так бы хотелось, так бы мечталось... Уж он и так пытался, и этак, и в древние свитки зарывался, и у матушки совета спрашивал... И я, быть может, недоверчиво подначивая Лина-Докари, уговорю его попробовать показать мне - как именно он пытался колдовать на полет... Он даст себя уговорить, попытается и у него внезапно все получится, и он взлетит, и будет кувыркаться хохоча, над пустынной дорогой... И он будет счастлив, а я доволен своею шуткой, доставившей ему счастье... Нет, только не сегодня. Пусть мы разминемся. Мой путь лежит на северо-восток, мимо славного города Шихана, вот я и буду его держаться, не отвлекаясь на встречи... Хочу созерцать пустынную дорогу, раннюю зелень подступающей весны, ненадежную полуденную синеву сырого неба, черные, слегка шерстистые уши моего верного коня Мора - вот они, тихо и чутко пошевеливаются прямо перед моими глазами...

– Ты чего, Мор? Заснул, что ли? Вперед, вперед!

– Вперед, вперед, Черника! Мы с тобой гонцы Его Величества, или черепахи? И-ий-эх!..

Юный рыцарь во весь опор мчится по имперской дороге, но очевидно, что быстрый мах его лошади отнюдь не обусловлен государственной необходимостью поспешать, нет, просто всаднику и лошади прискучило трусить по пустынной дороге: валуны, деревья, облака - очень уж медленно движутся навстречу, а окоем и вовсе застыл... Возвращаться, когда поручение полностью выполнено, можно и без спешки, но именно обратный путь хочется подрезать и ускорить... и еще ускорить, ведь дома его ждут...

Внезапно юный рыцарь натянул поводья, поставив Чернику на дыбы, и вперился в стоящий у дороги засохший бук столь грозным взглядом, что даже кора и листья в ужасе попадали бы с него, но широченное, в два обхвата, дерево было давно и безнадежно голо, от корней до обломанных сучьев...

– Мешок не трогать! Это жреческий, а не твой! Ни когтем, ни зубом, ни взглядом! Ты - понял, или ты - не понял???

Словно бы в ответ, откуда-то сверху зазвучало самое душераздирающее завывание на свете.

– Слезай, да поживее, более ни к чему не прикасаясь. Не то остатки твоего хвоста выдерну с корнем и скормлю Чернике! Да, Черника?

Вороная кобыла смущенно захихикала в ответ: ей бы лучше овса, торбочку-другую, но если хозяин посчитает нужным проучить, наконец, этого зубастого и когтистого нахала...

Истошный рев с дерева окончательно выцвел в жалобное хныканье:

– Ооо-хи-и-и... За что?.. Он бежал впереди и никого не трогал, бежал и подпрыгивал... бежал и подпрыгивал... И не обратил внимания, что впереди это мертвое дерево, откуда ни возьмись... Не выпусти он когти вперед себя - расшибся бы насмерть! А так уцепился - и повис, весь дрожа! Да-а-уу! Если он случайно и задел зубом за мешок, то потому лишь, что сам об него ударился головой... Никто его не любит... Все его подозревают и обижают, и возводят напраслину...

– Ай, горемычный сиротинушка! А языком ты решил дырку в мешке зализать, да? Гвоздик, я больше не шучу. Быстро вниз, не то отстанешь навеки.

Охи-охи как ни в чем не бывало спрыгнул с дерева, встряхнулся и присоединился к уносящемуся прочь маленькому отряду, состоящему из трех неразлучных друзей: человека Докари Та-Микол, вороной кобылы Черники и волшебного зверя охи-охи Гвоздика.

Возвращался рыцарь Докари издалека, от самых восточных окраин необъятной империи. Скорее всего, это было последнее поручение ему, как посланнику: государь обронил в беседе один на один, что желает обновить командование гвардейскими полками, и некоторые влиятельные рыцари хотели бы видеть князя Докари полковником "крылышек", гвардейского придворного

полка. Он не против разумных советов, и после возвращения рыцаря Докари к этому вопросу вернется. Быть может, посоветуется с отцом Докари... У Докари голова кружилась сладко, всякий раз, стоило ему вспомнить тот разговор с государем... О, он не подведет! И отец, конечно же не будет против такого назначения - ибо честь велика, что ни говори! И Уфани будет счастлива! Хотя бы потому, что они гораздо больше времени смогут проводить вместе... пока не начнется очередной поход. Гвардия - на то и гвардия, чтобы всегда быть впереди, и на кончике меча нести свое право быть гвардией! Но... До этого дня следовало дожить, доскакать... Странное творилось там, на востоке: вроде бы и мирно вокруг, но неспокойно, неприветливо... Постоянные ливни с грязью, ураганы, что ни день - мелкие землетрясения - и так с самого конца осени... Еще дальше на восток - очевидцы утверждают, что там безлюдная пустыня, образовавшаяся после извержения Горы, но этого рыцарь Дигори не проверял, ибо оный подвиг не входил в его служебные обязанности и не был предусмотрен по времени. Личный гонец Его Величества Токугари Первого добрался до владений графа Лавеги Восточного, где и был принят им хлебосольно и с превеликой радостью! Первым делом граф прочел личное письмо императора, которое тот соизволил начертать собственноручно, и тотчас же после этого - письмо от старинного друга, закадычного друга, собутыльника и соратника, а ныне владетельного князя Дигори Та-Микол, отца императорского посланца. И только потом уже представил его своей жене и многочисленным дочерям. Самые старшие из юных графинь метали в рыцаря убийственные взгляды, он лишь вежливо улыбался в ответ.

Трое суток рыцарь Лавеги - предварительно испросив, как это и предусмотрено вестовым артикулом, разрешения у императорского посланца и получив его - писал собственноручное подробнейшее донесение императору: "Об обстановке на наших восточных рубежах владений Его Императорскаго Величества и людских настроениях в оных, и обо всем протчем сопутствующем оному, а также и погоде зело преудивительной". Под градом лил с его сиятельства, пергаменты он крушил проворнее иного дровосека в лесу, один за другим!

– Доки... Ты это... Видишь ли, давненько я пергаменты чернилами не пачкал... А ну как ошибки? Под самый нос Его Величеству?

Рыцарь Докари весело рассмеялся и поспешил успокоить старого графа:

– Ваше сиятельство, дядя Лагги, ради всех богов, не беспокойся на сей счет: Его Величеству отлично известно, что самые верные соратники и слуги его отнюдь не те, кто стилусом пребодро чиркают, сочиняя проповеди столичным бездельникам и оды прекрасным дамам, но те, кто провел всю свою жизнь в бою и в походе, не выпуская из рук меча и секиры. Его Величество лично, устным порядком, запретил мне вмешиваться и править твои донесения, ибо Его Величество не желает, чтобы хоть кто-нибудь, включая самих богов, встревал в доверительную беседу с вернейшими и ценнейшими слугами Империи, друзьями и сподвижниками его отца.

Граф Лавеги покраснел до ушей от удовольствия и едва не пустился в пляс, на глазах у восхищенной родни и слуг:

– Его Величество прямо так и сказал?

– Слово в слово! При всех! Я, кстати, уже вчера вечером послал вестового птера с собственным донесением, о том, что я благополучно добрался до владений вашего сиятельства и пользуюсь гостеприимством вашего прекрасного дома.

– Что ты... какие у меня владения... Самые главные мои владения - это моя жена и мои дочери красавицы... Вот у батюшки твоего - вот там да, все уделам удел, а у меня... Но ты не думай, Доки, я не завидую и не ропщу: это моя земля, мои владения, мои охотничьи угодья, ими я весьма доволен и лучшего не желаю... Так ты, говоришь, женат уже?

– Женат и очень счастлив.

– Эх... гм... поздравляю, конечно! Зверь у тебя - ну просто загляденье! И как ты его не боишься?

– Увы, Дядя Лагги, он меня тоже не очень-то боится... Гвоздик!.. А за уши!?

– Слуг не обидит?

– Исключено, дядя Лагги!

– Тогда оставь ты его, не строжи, пусть побегает вволю: одной уткой больше, одной меньше, пойдем, я тебе сад покажу, а потом грот у пруда, а потом конюшню с горульней... Да когда же обед, раздери меня демоны!!! Голодом хотите уморить нас с князем?..

Еще во время первой совместной трапезы, граф Лавеги с огорчением заметил:

– Доки, моя кухня явно тебя не устраивает...

– Что вы, ваше сия...дядя Лагги! Наоборот, все очень вкусно! Ты ж видишь, что я ни разу от добавки не уклонился!

– Вижу, что кушаешь ты хорошо, как это и подобает рыцарю, но вот вино... Может, ты к другому привык - так скажи, я немедленно велю послать за свежим, любым, каким ты пожелаешь?

Юный рыцарь засмеялся, так, как это он умел делать, то есть, мягко и не обидно для собеседника: