Вот, всегда так!!! Стоит мне только задуматься всласть!.. Ух-х, как настойчив этот мир, даже — назойлив, в неуемном стремлении так или иначе до меня добраться… Вот и сейчас он постучался ко мне, но я, все же, наскоро додумаю начатое, довспоминаю. Расстались мы со Снегом достаточно тепло: ножей, секир и проклятий в спины друг другу не метали, он на запад, я в противоположную сторону. Да только лень мне было закорюки выписывать в поисках имперской дороги, и я попросил своего коня, Горошка, следовать прямо, по довольно ровному и относительно сухому бездорожью. Горошек не любит мне возражать, потому как любые строптивости отдаются ему в
бока и в губы, от шпор и узды, а бывает, что и кулаком меж глаз приласкаю, чтобы снять все наши с ним разногласия, но по-пустому Горошек никогда мною не наказывается, и поэтому привык к совместной жизни и, как мне кажется, даже любит меня. А почему бы и нет? — всегда сыт, напоен, ухожен, сбруя самая лучшая, нигде ничего ему не натирает, подковы всегда сам ему ставлю, бережно, точно… Отвлекся. Идем мы не спеша, но быстро, хорошей рысью, от меня лишь магическая защита его ногам от возможных нор и провалов. Наконец, сделали привал, с костерком, с перекусом: я вяленое мясо ем, ключевой водой запиваю, Горошек щиплет под ногами пожухлую дрянь, пытаясь извлечь ту, что помягче. Морщится, понимает, что не овес — да куда деваться? Я же не полезу в овсяные торбы посреди вполне съедобных трав? Горошек травку уминает, я кротко созерцаю пространство. До вечера недалеко, но пока не смеркается. Если не мешкать — можно будет переждать ночь в одном из трактиров на имперской дороге, с ужином, с перинами, со всеми удобствами. В трактирах, правда, любят деньги брать за предоставляемые услуги, но с деньгами у меня полный порядок: путнику за месяц не пропить, при умеренном образе жизни. То есть мне на неделю — пожалуй, хватит, но эту неделю еще нужно прожить в существующем мире. Не станет этого — попробую отыскать какой-нибудь иной. А пока — созерцаю, раздумываю о судьбах людей, демонов и богов, о четырех направлениях Морева, о возможных воплощениях оного, гадаю о том, чье оно порождение… И вдруг понимаю, что близлежащие кустарники, достаточно густые, чтобы в них прятаться, наполнились тайнами, злоумыслом и осторожным движением! Не все, а некоторые, те, что к нам с Горошком поближе! Вот те на!.. отдохнули, называется. Сижу я обычно боком к огню, левым или правым, иногда спиною, но чтобы обоими глазами в костер таращиться — очень редко. Вот и сейчас — грею правую щеку и правое ухо, а сам глазами осторожно так позыркиваю, чтобы лихие люди меч не сперли… Заодно и дальше озираю. Хорошо прячутся эти самые!.. Даже Горошек — фыркает, что-то чует, но, покамест, особой тревоги не проявляет. Угу. Магическое зрение без труда помогло мне определиться: оборотни, так называемые красные оборотни. Я бы их назвал рыжими, оно было бы куда точнее, да против молвы и обычая не попрешь, пусть будут красные. Точно, мир катится кубарем неизвестно куда, и никакого Морева не надобно! Вот уже и оборотни стали выползать на свет дневной! Красные к этому делу гораздо более стойкие, нежели обычные; порою и серые, и черные, потеряв терпёж, бегут охотиться, не дожидаясь темноты, а все же это наглость, я считаю: коли ты демон — веди себя как демон, если нежить — держись соответственно. Оборотень? — и у тебя свой обычай предусмотрен, уж ежели боги соблюдают правила для себя, то каким-то там оборотням и подавно следует обитать на своем куске времени и пространства. Красные эти — ловкачи: всего на десяти полных шагах от моей стоянки, а Горошек только-только волноваться начал… О… даже жевать перестал, сейчас заржет. Нет, уж, дорогой, не порти мне заката! Нет никого, не-е-ет, пусто вокруг, тишина, спокойствие, неважнецкая, но вполне съедобная трава. Про запас ее навернуть перед вечерним походом — самое милое дело! Успокоился мой Горошек, травинку за травинкой поклевывает, а я глаз с меча не спускаю: меч-то штука дорогая, да ковал мне его не какой-нибудь пьяный помещик в обмен на рассказы о дальних странах, но сам Чимборо, бог и покровитель кузнечных и огневых ремесел! Уж не помню толком — с чего он так расщедрился? То ли подпоил я его, то ли в кости обыграл, облапошил обманным образом — но меч мне сварганил на славу: чуток легковат для двуручного, однако рубит, колет и спину натирает — будь здоров как! Мой Чернилло, великий меч мой, получше будет, хотя бы потому, что я его сам ковал, но Чернилло вынимать среди смертных — неуместно. Против Морева — попробую непременно, а среди трав, гор, долин, городов и весей — сойдет и симпатичнейшее творение наивного увальня Чимборо.
Ну… если уж совсем быть честным, то я не уверен, что кому-то из оборотней по плечу или по руке будет мой меч. Вряд ли кому удастся даже просто его схватить, не покалечившись… Нет, не против грабителей и крадунов я его стерегу, а просто выбираю миг, чтобы вовремя его подцепить и нанести удар: загадал про себя — успею ли перерубить на лету, в прыжке, вдоль, хотя бы одного? А сам сижу — простак простаком: вот тебе спина, вот шея, вот руки, ноги — на, на кусай! Хорошо рассчитал, сам великий Санги Бо не сумел бы лучше устроить засаду, но… Как это всегда бывает с глубокими мыслителями — перемудрил, все сам себе испортил! Поскольку привал был короток, то вещи я не вынимал и не раскладывал, почти все они лежали в седельных сумках, в собранном виде. А со мною были только котелок с водой да кожаный мешочек с запасом вяленого молочного мяса. Ну и вещи, которые в дневное время всегда при мне: одежда, обувь, сбруя мечевая, сбруя секирно-поясная… Всё. Как я уже пояснял — меч с ножнами и перевязью лежал предо мною, в пределах досягаемости руки, а под ним, в виде подставки или подкладки, пояс с секирою, с ножами, с кинжалом, с кнутом. Шапку я в рукав камзола воткнул, а сапоги — просто к костру поставил, не сушиться — они у меня непромокаемые, а так… погреть. Опять же, чтобы и пальцы на ногах отдохнули… вольно пошевеливаясь под порывами свежего ветра… Проклятые сапоги, они-то меня и подвели! Я было в превеликой простоте своей и наивности потянулся за ними — беззаботно, вытягивая далеко вперед голую и очень вкусную шею… Ну, думаю: ловко придумал, уж тут ни один порядочный людоед не выдержит, скакнет крупным скоком! А я его на лету делить буду… Пык! — и рассыпались в труху все мои хитрости! Не судьба мне встретить вечер в невинных забавах!
Оборотень-вожак, на которого я нацелился, перевел взгляд на сапоги мои — а они из нафьих шкур! Нафьих! Мне-то они просто удобны своей непромокаемостью, но оборотни хорошо знают: им нафа не ободрать, а наоборот — сколько угодно! Наф оборотня жрет, хотя и по крайности, с превеликой голодухи; и оборотни нафа — тоже могут сгрызть на уничтожение, но лишь скопом на одного и без корысти, защищаясь. Рассмотрели, мерзавцы, кожу на сапогах, глянули повнимательнее на человека — морок с них и сошел: как дунут врассыпную мои неудавшиеся поедатели — только писк на всю округу!
Сообразили негодники, вспомнили своим недоразумом главное: зовут меня Зиэль, и не такой уж я и человек.