Шрифт:
Там, на западной границе, вдали от Океании и двора, внезапную смерть государя переживали менее остро, чем в столице, хотя — кто как… Юный и бесшабашный, однако же умный честолюбивый Керси Талои, к примеру, понимал, что если удастся упрочить, или пусть даже сохранить свое положение в свите императора Токугари, то его будущее заиграет куда более яркими красками, нежели в недавних мечтах. Какое еще, к демонам, Морево, когда перед ним такие горизонты открылись!.. А вот Когори Тумару тосковал втихомолку. Нет, сановник не боялся ни отставки, ни немилости от нового владыки: что будет — то и будет… Но — печальный рубеж обозначился, во всей своей неприглядности. Раньше у него были некие защитные шоры на думах, против неумолимого Времени: 'Старый-то хрыч подревнее будет — а твердо на
Разное думали посланцы государевы, но жили и действовали в походе слаженно и четко, прежде заведенным порядком: Когори Тумару — за все в ответе и всему голова, остальные беспрекословны; Керси Талои — исполнителен и ловок, не имея строго определенного круга обязанностей затыкает, собою щели и недостатки в войсковом быту: он и вестовой у его высокопревосходительства, и караулы проверяет, и по обозам старший. У другого бы дворцового счастливчика голова бы кругом пошла от предвкушения близкого будущего, а рыцарь Керси — внешне тот же самый Керси, словно бы и не догадывается, какими завистливыми глазами на него смотрит войсковая гвардейская молодежь… Ничто не застает Керси врасплох, нипочем ему ни изнурительная служба, ни презрительное фырканье тех, кого он по службе вот-вот обгонит… Чуть утро — Керси уже на коне, в поля помчался, охотиться, либо упражняться в боевых умениях. В глазах отвага, на устах улыбка или песня… Какая еще усталость? — не ведает он никакой усталости! И только близкий, самый надежный друг его, молодой князь Докари Та Микол, совершенно свободный от мук зависти придворной и служебной, увидел и почувствовал, какое смятение, какой ужас поселился в душе у Керси, когда тот узнал, что в расположение войска вот-вот прибудет его светлость маркиз Короны Хоггроги Солнышко, бывший удельный повелитель для бывшего своего пажа Керси Талои! Захочет ли он разговаривать с… перебежчиком… или вообще — поглядит ли в сторону того, кто… кто… нет! Он не предатель, он не совершил ничего предосудительного для воина и дворянина! Да, сменил повелителя, такое бывает, тем более что нынешний повелитель — не враг маркизу Короны, отнюдь не враг, а напротив: это Его Высочество престолонаследник, а ныне Его Императорское Величество Токугари Третий!
Ну, так и что из этого, что ныне он при Его Величестве?
Его светлость маркиз Короны сызмальства взял мальчишку Керси, тридевятого сына из дома Талои, в пажи, потом в оруженосцы, потом представил оруженосца Керси на венчание в рыцари, отправил в столицу, с тем расчетом, чтобы на южных границах, далее и на долгие годы вперед, в любой битве, бок о бок с маркизом станет одним лихим рыцарем больше… Убежал рыцарь, остался при дворе. Встретятся они лицом к лицу, взглянет маркиз на него, усмехнется и… Да лучше бы зарубил! И зарубил бы — кто с его светлости спросит? Когори Тумару с ним ссориться ни за что не станет, а Его Величество — тоже, разве что за самоуправство пожурит своего бывшего приятеля, крутого на поступки, но бесценного и безраздельно верного слугу… Смерть все-таки лучше позора, пусть рубит! О, как боялся Керси этой встречи! С каким душевным трепетом стоял в то утро в жиденькой шеренге рыцарей, встречающих маркиза! Но — обошлось!
Его светлость, поравнявшись с Керси, изволил узнать и даже остановился с улыбкой:
— Рад за тебя.
Керси, как положено, тут же сделал шаг вперед.
— Конечно, жаль, что так вышло, но… Служба есть служба, здесь, как и везде. Окреп, гляжу, мясца поднабрал. — Маркиз хлопнул Керси по плечу, и у того едва колени не подломились от тяжести удара, словно дерево упало! Но это была открытая улыбка от его светлости, чистая улыбка, без коварства и подспуда! — Тури тебе приветы шлет, особо просила меня не забыть, дважды повторяла, и какую-то там вышивку в подарок, но посылка сейчас в обозе, после найду. И не забывай родные края, понял? И честь нашего уроженца высоко держи!
— Так точно, ваша светлость!!! —
Тем временем, маркиз дошагал до его высокопревосходительства, вытянулся во весь огромный рост, загородив плечищами холодную утреннюю зарю и половину мира, доложился по-военному, однако, не как начальнику, а как старшему.
— Здорово, здорово, Хоггроги Солнышко! Ждали тебя, маркиз, как немногих ждут. Их Величества… тот и другой… боги да упокоят его сердце… оба постоянно о тебе справлялись!
— А что обо мне справляться? Вот он я, ваша светлость. Спешил, не мешкал.
— Так, это всем понятно, что маркизы Короны — самые прыткие маркизы на свете, ан все равно — столько почтовых птеров я извел на пустые донесения, ты бы только знал! Как дорога?
— Обыденно, ваша светлость, без происшествий. Полдороги слякоть — остальное осень. А тут как? Не началось еще?
— Тебя ждало, Хогги. Пойдем да потолкуем ко мне в палатку… Нет, это поразительно! Как тебя увижу — всё! На отца ты тоже похож, без спору, но — вылитый дед, Лароги Веселый! Как гляну — чуть ли не слеза прошибает, потому что — сама юность предо мною, моя собственная юность, в то время как я уже протухший мешок с фаршированной тургунятиной.
Но эти излияния герцог продолжил немного погодя, уже у себя, в походном жилище.
Палаткой герцог называл просторный шатер, сделанный на старинный воинский образец: восьмиугольный, с одним островерхом, сшитый из прочнейших яшерных шкур, там и сям тронутых нерастаявшим с рассвета инеем. Отапливался шатер в две печи, с выводными трубами по бокам западной и восточных стен. Там же стояла и жаровня, битком набитая только что приготовленным жареным мясом. Расселись как равные, на складных скамьях, друг напротив друга.
Маркиз ощупал внимательным взглядом широченные плечи герцога, его необъятное брюхо и нашел сравнение с протухшим мешком несколько преувеличенным.
— Что ты ржешь, Хогги? Я ведь серьезно говорю: вид — это одно, а вся требуха, с мозгами, с сердцем и душой — это совсем другое. Состарился. Есть хочешь?
— Не откажусь, ваша светлость.
— И поменьше церемоний, дорогой маркиз, по крайней мере, когда посторонних нет.
— Признаюсь честно, дядя Когори, — жутко жрать хочу! Запахи у тебя в шатре — что надо! И ящерное, как я чую, и молочное! И зелень как раз та, что я люблю! Скакал я сюда — все пытался путь спрямить — да зацепил краем Плоские Пригорья, да увязалась за мною банда охи-охи, морд этак в двадцать…
— На Пригорьях? Странно… Далеко же они забрались по холоду.
— Тем не менее. Мне-то что, отбился — а Кеченю всю ляжку исцарапали, и преглубоко… Конь мой — Кечень. Пришлось мази втирать, да толкового жреца искать, ибо колдун из меня никаковский… Однако, — Хоггроги поторопился продолжить, чтобы из собеседника не успели выскочить неодобрительные замечания по поводу выбора пути, — я дорогою выкладки в уме проводил, поскольку иного-то дела все равно нет, кроме скачки, так вот — все равно выгадал чуть-чуть на спрямлении. Ну, и на том, что не ел последние сутки. А примчался, оглядываюсь — сонная тишина кругом, никаких судьбоносных событий.
Когори Тумару яростно потер волосатые пухлые руки, одну об другую, и первым выхватил с жаровни ароматный, истекающий красным 'мясным' соком шмат молочного мяса.
— Налетай, Хогги, бери сам, у меня в походе все просто, без мажордомов. Вот тебе доска, вон там хлеб в корзинке. Вода в кувшине, кубки рядом. Без вина скучновато, но его нет и долго еще не будет, поскольку поход приравнен к военному. Хотя, был короткий роздых, в замке у одного моего старинного друга: ух х и гульнули! Что спешил — хорошо, даже отлично, ибо до непосредственного наступления Морева, если судить по гаданиям и руководящим письмам от… — Когори Тумару показал полуобглоданной костью в потолок палатки, — время еще не пришло, но подготовиться к нему по всей науке — едва-едва нам его хватит, времени-то. Кстати, пока твой обоз подойдет — можешь у меня в палатке жить.