Перепутья

slip

Одним движением большого пальца Гай снял пистолет с предохранителя.

Без Мюнцера он в жизни бы не сообразил, как отключить эту проклятую сигнализацию.

Он прикрыл левый глаз и прицелился.

Мюнцер просил только одного в обмен, но как вернуть этот долг – Гай не мог даже представить.

Щелчок спускового крючка.

Возобновить выполнение протокола 12-Фобос было невозможно. Остановить появление проходов было невозможно.

Звук выстрела разрезал вечернюю тишину – и спустя мгновение к нему добавился треск разбитого стекла.

Оставалось только надеяться, что Нонний Бальб не станет задавать лишних вопросов. Почти так же бессмысленно, как полагаться на благоразумие Катона.

Еще один выстрел – еще одна разбитая бутылка.

Ноутбук Марка-младшего оказался защищен паролем. Дети его не выключали – и повторный ввод не требовался, но стоило ему разрядиться…

Выстрел. Звук разбитого стекла.

Ноутбук Марка-младшего лежал в рюкзаке мертвым грузом.

Выстрел. Щелчок. Патронов в магазине больше не было.

Он поставил пистолет на предохранитель и спрятал обратно в кобуру. Может быть, ему и нужно было выпустить пар, но не ценой бесценных сейчас патронов.

То, что отбрасывало тени на стене еще никогда не было настолько реальным.[5]

[1] Идея мультивселенной вообще не новая, встречается в греческой философии с 5 века до н.э.

[2] Живой? (?)

[3] Так странно… Я так давно не видел живых. (?)

[4] Все-таки живой. А я уж было начал сомневаться. (?)

[5] Отсылка на пещеру Платона. Это важно, поэтому сноской.

Беглец (Альберт VI)

С каждым поворотом дорога становилась все шире и шире, давая надежду на то, что они движутся в правильном направлении. Назвать их строй колонной было сложно даже в пьяном угаре, но во всяком случае никто пока не потерялся – и это само по себе было маленькой победой.

Женщины-рабыни с кухни старались держаться поближе к ним с Агросом и Галеном. Не учавствовавшие в восстании, даже не знавшие о восстании, они просто побоялись оставаться один на один с отрядами, которые неизбежно придут разбираться с его последствиями. Сальные реплики, которые отпускали в их сторону многие другие рабы напрягали даже Ала, хотя не имели к нему никакого отношения, - и их выбор был понятен.

Странно. По всему, что он знал, по всему, во что он верил, все должно было быть совсем не так.

Благородные рабы не должны были так относиться ни к кому – тем более, к тем, кто был с ними в одной лодке.

– Так ты, получается, раньше был хозяином Ликаона? – шепотом спросил Ал у бредущего рядом Галена.

– Получается так, - растерянно кивнул тот.

Они были вынуждены вести разговор на пониженных тонах. Может быть, Алу и было наплевать, кто здесь римлянин, кто грек, а кто германец, кто свободный, а кто раб – но для остальных это имело несоизмеримо большее значение.

– Ты не помнишь? – еще тише переспросил Ал.

– Не совсем, - Гален помотал головой, - Лицо помню. Помню, что он на меня работал. Все остальное как в тумане.

– Тогда почему ты так на него набросился?

Гален ответил не сразу. С самой смерти Ликаона он стал каким-то заторможенным и потерянным, и слова приходилось вытягивать из него буквально силком. Если бы не Ал с Агросом, любая относительно организованная структура развалилась бы даже не появившись – и сейчас остатки их бунта прятались бы по близлежащим лесам, ожидая, пока их поймают и развесят на крестах вдоль дороги.

– Он меня предал, - наконец, отозвался Гален, - Не спрашивай. Это все, что я помню.

На его каменном лице не читалось ровным счетом ничего. Он мог быть искренним, мог безбожно врать – понять это не представлялось возможным.

– Почему он тебя предал? Ты плохо к нему относился? – словно утопающий, Ал цеплялся за любую соломинку, что не позволила бы стройной и непротиворечивой картине мира разрушиться окончательно.

Гален крепко задумался. Глубокая морщина прочертила его лоб.

– Не знаю. Не помню. А если бы и помнил – моя память слишком дырявая, чтобы ей доверять, - сдавшись, Гален развел руками и попробовал улыбнуться. Получилось плохо.

Неловкая попытка похлопать его по плечу закончилась очередным прострелом в раненной руке. Чертова рана казалась поверхностной, но болела так, как будто дозорный пробил руку до кости. Наверное, нерв задел.

– А зовут-то тебя как на самом деле? – спросил Ал, когда, вместе с резкой болью ушло безудержное желание то ли зашипеть, то ли выматериться.

Гален снова завис. Его взгляд уперся в чистое, без единого облачка, дневное небо и, не смотря себе под ноги, он предсказуемо через несколько метров споткнулся о выступающий булыжник на дороге.

Встряска вернула его в себя:

– Альбин, - серьезно начал он, - Только никому. И под никому я имею ввиду, - он с опаской покосился на отставшего отчаянно зевающего Агроса, - Вообще никому.

– Хорошо, - кивнул Ал.

Он мог сколько угодно пытаться отрицать реальность, но реальности было на это наплевать.

– Марк, - тихо, на грани слышимости сказал Гален, - Меня зовут Марк. Номен[1] не помню.

Убивший хозяина грек-раб Гален - он был для остальных рабов своим в доску и мог даже претендовать на лидерство, чем и воспользовался. Свободный римлянин Марк, который затесался среди них по стечению неудачных обстоятельств – он в мгновение ока стал бы для них одним из тех, кого они так ненавидели и никакие прошлые заслуги не имели бы значения.

Взгляд скользнул по толпе вокруг. Целые и раненные, идущие самостоятельно и те, кого несли на носилках – все они выглядели одинаково счастливыми и довольными. Если не понимать, о чем они говорили, было легко попасть в лапы иллюзии. Легко уверовать, что вот оно, торжество справедливости.