Перерождение
Шрифт:
– Тебе надо поддерживать репутацию, - поднимаясь на ноги, шепотом произнесла Анна.
Она поцеловала его в щеку и поправила ремень.
– А мне очень идут рога, - прищурилась она, ожидая недовольной реакции мужа.
– Это гадко.
– Гадко в первый раз или твой уровень тестостерона начал падать? – с обидой в голосе произнесла Анна.
– А может мне еще Мари пригласить, вот будет замечательно втроем-то: я, Лера и Мария.
– Делай все, чтобы камеры были прикованы к твоим похождениям, - безразлично ответила Аня и пошла дальше.
Максим поднял взгляд к датчикам. Они едва светили тусклым зеленым
– Ты скоро на пятой появишься? – Макс пошел следом за Аней.
– Через полчаса, может час. Если обнаружу еще одних зеленых удальцов, то точно не раньше чем через час, - отмахиваясь от Максима, ответила Анна.
Макс остановился. Он знал чего ждет от него любимая. Но этого ему больше всего не хотелось делать. Максим собрался с мыслями и нагнал Аню.
– Что ты думаешь о головешке?
– О ком?
– Ну, этот… тот что полностью обгорел.
Аня недовольно посмотрела на Максима. Ей не хотелось отрываться от работы.
– Ничего не думаю. Не я с ним живу, а с тобой.
– Если бы что-то изменилось, Каро сказал бы? – сомневался Макс.
– А ты думаешь что нет?
– Я когда шел к тебе увидел его идущим к воротам. Он был очень озабочен.
– Видимо Мила была не в духе.
– А причем тут она? – Максим присел возле крыльца дома.
– Она звала его сегодня. До обеда это было.
– Странно. Она редко его зовет.
– Но зовет же, - Аня хмуро посмотрела на Макса.
Максим кивнул. Мила действительно изредка, но обращалась к Каро с различными просьбами, а то и вовсе приглашала зайти поболтать. Порой она делала это для того чтобы позлить Комарова, ее соседа по дому.
– Ладно, я пойду, посмотрю на новенького.
– Иди к Лере, - отстраненно выдала Аня.
– Может и зайду, - отмахнулся Макс.
Он быстро скрылся в переулке между домами. Ему не хотелось мозолить глаза своей возлюбленной, равно как и поднимать тему похождений налево. Аня была рада, что Макс ушел. Она любила делать обход своих зеленых владений в одиночестве. Тогда можно быть самой собой и не претворяться. Ведь даже ее постоянные напоминания Максиму о том, что необходимо встретиться с той или иной девушкой вызывали неподдельную бурю негодования у Макса. Он не мог поверить в то, что его возлюбленная названная жена так просто подкладывает его под любую мало-мальски симпатичную девушку.
Аня шла мимо домов. Она закончила долгий осмотр своих посадок в ночных кругах Деревни. Ей не хотелось покидать того сонного спокойствия, которое царит в ночных районах. Они спят, когда все остальные варятся в неспешной болотной жиже. Но дела звали неотложностью, и Аня направилась по переулку на третью улицу. Народу здесь было больше. Но все же не так шумно как на других кругах, удаленных от ночных. Жизнь неспешно бурлила. Ее пузыри в липком, густом вареве медленно лопались в огромном казане. До слуха доносились детские крики. Аня смотрела как по переулкам бегает ребятня. Их вообще в резервации было много. Анна вспоминала, с каким особым рвением адепты соционики инспектировали школы и детские сады. В такие моменты в их глазах сверкали особые искры – с красным отблеском. Аня вслушивалась в крики детей. Они явно поднимали шум не из-за игры. Осматривая очередную посадку, главный цветовод с удовлетворение обнаружила, что много семян так
Крики усилились. Целый детский хор, как стая птиц, которые никогда не прилетали сюда, щебетали наперебой. Аня нырнула в переулок, следуя на звонкое чириканье взбудораженной ребятни. Через два дома от нее, на четвертой улице, стояла толпа из десяти детишек от восьми до двенадцати лет. У некоторых из них в руках были разрисованная бумага. Яркие краски заметно играли в тусклом дневном свете. Ребятня наперебой кричали на двоих мужчин, стоявших перед ним. Того что был среднего роста и просвечивающей лысиной через волосы, Аня узнала сразу – Комаров. Второй, повыше, но постройнее, с лысиной синеватого цвета был мало ей знаком. Однако то, что он принадлежит к серебренникам сомнений не было. Слишком очевидным был факт его яркой макушки головы. Подходя ближе, Анна услышала о чем так яростно спорят дети с мужчинами.
Речь шла о рисунках. Аня приметила пару листов в руках синелысого. Он крепко и небрежно держал их в кулаке. Улыбаясь, он нарочно демонстрировал призрение к детям. Ребятишки требовали вернуть им рисунки. Комаров распалился не на шутку. Он на полном серьезе отчитывал бесноватых, по его мнению детей, за то что они с криками носятся по округе, играя в бессмысленные игры. Чем дольше длилась нелепая перепалка, тем больше внимания она привлекала. Детей становилось больше. Кто-то просто наблюдал, кто-то присоединялся к молодецкой братии. Деревенские взрослые же стояли на верандах и молча наблюдали за звонким представлением.
Как-то незаметно из толпы послышался громкий юношеский голос. Ребятня тут же стихла. Это был Костя Черенов. Ему было около шестнадцати, среднего роста, обычного телосложения с невероятно глубоко посаженными глазами. Смотреть на него было неприятно из-за всегда страшного выражения лица. Для детей он был големом, уродцем и с ним почти никто не водился. Однако когда возникали серьезные споры, откуда не возьмись, появлялся Черный, так его звали ребята.
Услышав голос своего третейского судьи, дети стушевались. Чью сторону он займет на этот раз они не знали. И потому притихли, ожидая скорой развязки. Черный с легкостью провоцировал других на конфликт, пробуждая в них самые разные эмоции.
– Ты что тут забыл, червяк недокормленный, - Комаров был вне себя от того, что перепалка с детьми неожиданно стихла не по его воле.
Черный уставил свои маленькие, тонущие в тени глазниц, зрачки на Комара.
– Что ты зыркаешь на меня?
– Ребенок малый с детьми решил хреном помериться? – со злостью в голосе, но не громко говорил Черный.
– Закрой пасть недоросль, - встрял синелысый. – Или попадет также как и им.
– Что, отшлепаете меня также как вы друг друга вчера?
Дети начинали хихикать. Впрочем, все, до кого долетели слова Черного, не скрывая улыбок, начали вспоминать как в доме Комарова вчера раздавались многозначительные крики.
– Пасть прикрой! – закричал Комаров. – Ты ни черта не знаешь!
– Может я не знаю, молод еще. Но вы-то, поди, уже все смогли друг о друге узнать. И куда бить и как долбить.
Округа заливалась неподдельным смехом. И больше всего смешила реакция Комарова то, как он ведется на слова неоперившегося подростка.