Перестаньте удивляться! Непридуманные истории

Сарнов Бенедикт Михайлович

Сталин внимательно посмотрел на своего ближайшего друга и соратника и сказал:

— Нам известен этот факт.

Вы довольны?

Марк Осипович Рейзен был любимым певцом Сталина. Давным-давно Сталин услышал его в Ленинграде и перетащил в Москву, сделал солистом Большого театра.

Рейзен постоянно приглашался в Кремль, к Сталину, на домашние концерты. Происходило это так. Накануне концерта ему звонил Поскребышев и говорил:

— Марк Осипович, сегодня за

вами заедут как обычно.

Но в сорок девятом году, когда развернулась кампания по борьбе с космополитами, директор Большого театра слегка перестарался: он уволил Рейзена. И когда раздался традиционный звонок Поскребышева, в ответ на сообщение, что за ним сегодня заедут как обычно, Марк Осипович сказал:

— Я сегодня не в голосе.

— Что такое? Что случилось? — изумился Поскребышев.

— Я больше не солист Большого театра, — сказал Рейзен.

Поскребышев бросил трубку. Через несколько минут он позвонил снова и сказал:

— Марк Осипович, сегодня за вами заедут чуть раньше, чем обычно.

Когда Рейзена ввели к Сталину, ему сперва показалось, что тот в комнате один. Но Сталин трубкой указал ему на человека, стоявшего у стены и белого как стена. Это был директор Большого театра. Обернувшись к нему и указывая трубкой на Рейзена, Сталин спросил:

— Кто это такой?

Улыбнувшись растерянной, жалкой улыбкой, тот ответил:

— Это Марк Осипович Рейзен.

Сталин покачал головой:

— Нэправильно.

Неторопливо прошелся по ковру в своих мягких сапожках, остановился перед директором и сказал:

— Это народный артист СССР, солист Государственного академического Большого театра Союза ССР Марк Осипович Рейзен. Повтори.

Тот послушно повторил:

— Народный артист СССР, солист Государственного академического Большого театра Союза СССР Марк Осипович Рейзен.

Сталин сказал:

— Теперь правильно.

Снова прошелся по ковру, медленно раскуривая трубку. И снова остановился перед директором:

— А ты кто такой?

— Я… я директор Большого театра, — растерянно ответил тот.

Сталин покачал головой:

— Нэправильно. Ты — говно. Повтори.

Тот повторил:

— Я — говно.

— Теперь правильно, — констатировал Сталин. — А это кто такой? — взмах трубки в сторону Рейзена.

— Народный артист СССР, солист Государственного академического Большого театра Союза ССР Марк Осипович Рейзен, — отбарабанил директор.

— Правильно, — согласился Сталин. — А ты кто такой?

— Я — говно! — надеясь, что, может быть, тем дело и обойдется и потому повеселев, чуть ли не радостно сообщил тот.

— Правильно, — снова согласился Сталин. — А это кто такой?

И после соответствующего ответа — снова:

— А ты кто такой?.. Правильно… А он кто такой?.. Правильно…

И так — несколько раз.

Наконец, решив, что урок усвоен, он брезгливо указал директору трубкой на дверь:

— Иди.

Охренев от счастья,

что так дешево отделался, тот, пятясь, удалился.

Сталин обернулся к Рейзену:

— Вы довольны?

Положи на место!

Члены Политбюро обсуждали план реконструкции Красной площади. Авторы плана — для наглядности — представили им искусно выполненный макет, каждая деталь которого свободно двигалась по столу и даже могла быть вовсе убрана. Кто-то подвинул лобное место. Кто-то — переставил памятник Минину и Пожарскому.

И вдруг Ворошилов взял двумя руками макет собора Василия Блаженного, снял его со стола и сказал:

— А что — если так?

Сталин сердито буркнул:

— Палажи на мэсто!

И собор остался стоять на своем месте.

Клим Ворошилов и братишка Буденный

А между тем в то время в нашей стране был самый настоящий культ [1] Ворошилова. Он, конечно, не шел ни в какое сравнение с культом верховного вождя, но все-таки это был самый настоящий культ. Поэты слагали стихи («Климу Ворошилову письмо я написал…»), народ пел песни («С нами Ворошилов — первый красный офицер…»). В день рождения «первого маршала» хоры мальчиков и девочек торжественно возглашали:

1

Разрядка заменена на болд (прим. верстальщика).

Первому и старшему Боевому маршалу Мно-огая ле-ета!..

О городах, названных именем Ворошилова, не стоит даже и говорить, поскольку «свои» города были и у Молотова, и Куйбышева, и даже у гораздо более мелких вождей.

Было почетное звание и значок — «Ворошиловский стрелок».

Сталин был Богом. И как подобает Богу предпочитал держаться «за сценой». (Говорят, что еще на заре своей политической карьеры, занимая пост наркома по делам национальностей, он старался не показываться на глаза сотрудникам, сказав однажды по этому поводу: «Чем меньше будут видеть, тем больше будут бояться».)

А Ворошилов был постоянно на сцене. Что ни год появлялся на Красной площади, верхом на лошади, принимая парад, и это было своеобразным знаком прочности, стабильности всего нашего советского бытия. Другие «вожди» менялись, но Ворошилов оставался неизменным, незаменимым, незаменяемым.

Была даже такая поговорка: «Все нормально, все в порядке — Ворошилов на лошадке».

Культ Буденного был не таким громким, как культ Ворошилова, но и ему тоже самые известные поэты страны посвящали свои стихи: