ПЕРЕСТРОЙКА В ЦЕРКОВЬ

Кураев Андрей

— Ваша популярность необычна не только в Православной среде. Чем она вызвана? Откуда такой интерес к вам со стороны светских журналистов?

— Когда вышла моя книжка «Как делают антисемитом», я полагал, что на этом мои контакты с федеральными телевизионными каналами закончатся. Но этого не произошло, хотя какая-то пауза на некоторое время возникла… А вообще иногда мне кажется, что с некоторыми из наших знаменитых журналистов нужно общаться как с собаками. В хорошем смысле этого слова! Я сам собачник — собак люблю, а кошек ненавижу. Более того, считаю, что по своим грехам я в следующей жизни сам стану собакой. И собаками не обзываю никого. Но просто есть такое правило общения с собаками: ты можешь говорить им любые слова, самые гадкие и мерзкие — ей это не важно, а важна интонация. Ты можешь говорить: «сволочь ты рыжая», «гадина ты безумная», — но с доброй интонацией. И собака реагирует на это положительно. Так и журналисты реагируют не на содержание, а на общую красоту речи. Им важно, чтобы речь была динамичная, с шутками, с парадоксами. Они готовы за это и Дугина терпеть, и Жириновского, и меня…

— Вас не раздражает, что вы вписались в этот сомнительный ряд? Вам это легко дается?

— Для

меня это форма послушания. Есть слова апостола Павла: «Любовь всему верит». Когда я иду на какую-то телевизионную передачу, я понимаю, что скорее всего самое главное в моем выступлении вырежут. Но если это «обрезание» будет хоть немного аккуратным, что-то из моих слов все же дойдет до зрителя… И потому я не отказываюсь от телеэфиров.

— И все же ваше подыгрывание молодежным аудиториям вызывает осуждение у церковных людей…

— Подыгрывание? Подлаживание? Вы зайдите в Интернет, наберите в любом «поисковике» мою фамилию — и посмотрите, сколько ругани несется в мой адрес со всех сторон. Дело же не в том или ином слове, а в содержании. Неужели я корёжу и цензурирую православие ради того, чтобы понравиться кому-то? Есть ли какие-то прогибания в моих текстах перед врагами и оппонентами Церкви? Язык, форма, место, аргументы — могут быть у меня необычными. Но главное содержание моей жизни и проповеди все же церковны.

— Кстати, готовясь к нашей беседе, я зашел в Интернет и посмотрел, что и как

0 Вас пишут. Только за последние две недели нашел более ста упоминаний о Вас в прессе. Но в этом числе был фельетон про вас в «Крокодиле» [1050] , фельетон же в ультра-православном «Русском вестнике» [1051] , а из «Известий» узнал об обещании руководителя пресс-службы Духовного управления мусульман Поволжья подать на Вас в суд [1052] . В петербургской газете «Дело» некий студент, пишущий о себе как о «глубоко православном человеке», защищает от Вас самого Пушкина [1053] . Такое обилие критики, причем с самых разных сторон Вас не напрягает?

1050

С ними Бог // Крокодил. M., 2007.9 aBrycTa.

1051

Богомолец А. Курица на теле-, радиои интернетнасесте // Русский вестник. M., 2007.16 августа

1052

Клин Б. Сами вы не местные // Известия. M., 2007. 20 августа, artide3107377/]

1053

Королев Е. Попрание образа попа // Дело. СПб., 2007.20 августа

— Митрополит Кирилл однажды в похожей ситуации утешил меня напоминанием восточной мудрости: палкой бьют только по тому дереву, на котором есть плоды.

Надо терпеть. Я же знаю, лет через 30, когда меня уже не будет на этой земле, семинаристы будут писать диссертации на тему «Миссионерская методика диакона Андрея Кураева». А пока приходится в самой церковной среде доказывать, что само миссионерство нужно.

А пока я уже привык к акустическим помехам и уже почти не удивляюсь, когда узнаю, что сказал-то я одно, а кто-то услышал нечто совсем иное.

Вот в семинарии мне ребята подарили шпаргалку, заготовленную ими к моему экзамену. Как-то в догматическом экскурсе я им сказал, что среди притчевых рядов, описывающих тайну нашего спасения Христом, в церковной традиции есть и «теория обманутого обманщика» (ад думал, что поглотил человека-Христа, а встретил Христа-Бога). В шпаргалке же читаю — «теория обманутого мальчика».

В МГУ однажды я сказал, что для Боэция латинское слово persona означало маску, «звучащее через». Потом же в конспекте увидел, что по моему авторитетному уверению слово persona означает «звучащая челюсть».

Встречаясь с отчетами журналистов о моих лекциях и пресс-конференциях постоянно вижу, что шутки они воспринимают как серьезные декларации.

Есть у людей и личностные и мировоззренческие мотивы для глухоты и деформаций.

О законах церковной (или общечеловеческой акустики) можно составить представление из сличения двух рассказов об одном и том же событии в жизни одного и того же человека. Авторами обоих рассказов являются митрополиты. Говорят они об истории обращения одного мальчика.

Первая версия — рассказ митрополита Антония (Сурожского). Про себя. «Я открыл Бога подростком, раньше Он не существовал для меня. Я открыл Его, когда не искал Его. Возможно, Он нашел меня. На волейбольном поле ко мне подошел наш руководитель и сказал, что наступил Великий пост и приглашен влиятельный священник, чтобы поговорить с нами, мальчиками. И моя реакция была очень неблагочестивой: я не верил в Бога, мне не было никакого дела до Церкви, погода была прекрасная, я боготворил волейбол и не намерен был никого слушать. Руководитель мой был мудрым человеком. Он не стал говорить, что беседа будет полезна для моей души, — на это я ответил бы, что души-то у меня нет. Но он сказал: «Ты представь, что священник (это был отец Сергий Булгаков) разнесет о нашей организации по Парижу, если никто из вас, мальчиков, не придет на его беседу. Я не прошу тебя слушать, но хотя бы побудь там». Я подумал, что пойду из лояльности по отношению к моей организации. Я сел в угол с намерением не слушать, но, к сожалению, отец Сергий говорил громко, а то, что он говорил, так меня задело и возмутило, что я стал слушать все внимательнее. Нас воспитывали как будущих спасителей России: вернуться в Россию, если нужно, с оружием в руках, чтобы спасать Россию от коммунизма; или, если коммунизм переродится и умрет, вернуться со всем знанием, всем опытом, какие мы сможем накопить за годы, проведенные на Западе. Это говорило о мужестве, об

ответственности, о жертвенности. А тут нам предлагали проповедь кротости, смирения, прощения — все, что мне казалось совершенно чуждым тому, что было нашим идеалом, и не отвечало нашему стремлению спасать родную страну, ради которой мы жили, учились, тренировали себя физически, умственно, нравственно. Я слушал со все возрастающим чувством гнева и, когда беседа кончилась, не вернулся на волейбольное поле, а помчался домой и спросил у матери, есть ли у нее Евангелие, чтобы проверить, с твердым намерением: если в Евангелии говорится то же самое, что я слышал, я выброшу Евангелие, сорву нательный крест и покончу даже с внешними проявлениями своего христианства. Я был хитер и, так как слышал, что Евангелий — четыре, решил, что одно из них короче; для начала я просчитал главы и, обнаружив, что короче всех Евангелие от Марка, решил читать его. И я не заметил, что попался, потому что это Евангелие было написано для молодых язычников вроде меня. Оно было обращено к римскому молодняку. И когда я начал читать, оно было остро и доходчиво. Но меня убедили не доводы. Между началом первой и третьей глав что-то произошло. Мне как-то пришлось это рассказывать, и мне сказали совершено прямо, что я сошел с ума и с тех пор я сумасшедший. Я не стал этого отрицать, но принял как таковое. Потому что, пока я читал, мне вдруг стало совершенно ясно, что по другую сторону стола стоит Христос. Это не было видение, я ничего не видел, ничего не обонял, не слышал, но была абсолютная уверенность в реальном присутствии Христа по другую сторону стола. И тогда я откинулся на стуле и подумал: если Христос жив и стоит тут, то все, что говорит о Нем Евангелие, — правда… И я начал читать там-сям, без системы, и напал на отрывок, который оказался для меня очень важным и так много значил для меня все эти годы: место в Евангелии от Матфея, где говорится, что Бог светит Своим солнцем на добрых и на злых. И я снова задумался: Бог любит равно добрых и злых, Он не делает различия между ними. И, если я хочу быть с Богом, я должен научиться не различать. Это было очень значительное переживание, потому что мой опыт жизни до тех пор был очень тяжелый для мальчика моего поколения. Было голодно и бездомно, но еще хуже была отверженность. К десятилетнему возрасту я научился считать всех окружающих опасностью, жизнь — джунглями, населенными хищниками; и, чтобы выжить, надо стать жестким и бесчувственным, как сталь. И вот — заповедь… Помню, я сказал себе: я хочу быть с Богом, и даже если все вокруг меня — враги, что бы они мне ни сделали, я буду любить их даже ценой собственной жизни. Разумеется, я не прожил так, но это была непосредственная, решительная реакция четырнадцатилетнего подростка. И, когда на следующий день я вышел на улицу, я смотрел на толпу, которая торопилась на поезд, и думал: они могут меня ненавидеть, они могут сделать со мной что угодно, но я хочу быть с Богом, и, что бы они ни сделали, я буду продолжать их любить… Позже я встретил доказательство этому. Вернее, я встретил это доказательство раньше, но тогда не понял его. В одном из ранних лагерей для детей, где я был, когда мне было десять лет, был священник, который казался нам глубоким стариком, хотя ему было лет тридцать, и у него было свойство, которого мы не могли себе объяснить: он любил нас всех, мальчиков, равно, и его любовь никогда не колебалась. Когда мы были "хорошие", его любовь была ликованием; когда мы были злы, его любовь становилась острым страданием, но это всегда была та же любовь — глубокая, нежная, но такая крепкая, неколебимая. Я не понял тогда, что вижу икону, живую икону Бога» [1054] .

1054

Митрополит Антоний Сурожский. «Если мы не стали новыми, то пора начать все сначала…» Доклад на ежегодной епархиальной конференции //Русская мысль. Париж, 1998.6-12 августа.

Это рассказ самого Владыки в 1998 году. В таком же виде я слышал его от митрополита и в 1988-м.

Второй рассказ — митрополита Питирима о пути митрополита Антония:

«С митрополитом Антонием мы в хорошей близкой дружбе уже около пятидесяти лет… Он рос в безрелигиозной среде, и более того, считал себя убежденным атеистом. Когда ему было одиннадцать лет, он где-то услышал разговор о христианстве, 0 Евангелии, и вмешавшись, заявил, что, по его мнению, религия и Церковь — это все чепуха. Кто-то из взрослых сказал ему: «Слушай, ты все это отрицаешь, но ты сам-то хоть что-нибудь знаешь?» — «Нет, не знаю и знать не хочу!» — «Это неправильно, — ответили ему. — Если ты что-то отрицаешь, ты хотя бы должен знать, чту именно ты отрицаешь». Ему стало досадно, а надо сказать, что он всегда был очень самолюбив — до сих пор. Тогда он решил: «Пусть я это и не признаю, но вот, возьму и назло всем прочитаю Евангелие!». Придя домой, нашел на полке Библию, стал смотреть. Все книги показались ему слишком длинными, он выбрал самое коротенькое Евангелие — от Марка, — а взявшись читать, прочитал залпом и, закрыв книгу, подумал: «Какие же эти христиане сволочи, — это я говорю с его слов — что, имеют такую книгу, а живут не так, как в ней написано!». Так он впервые задумался над текстом Евангелия» [1055] .

1055

Александрова Т.П. Суздальцева Т. В. Русь уходящая. Рассказы митрополита Питирима. СПб., 2007. С. 290.

Сопоставление этих двух рассказов дает горький повод для раздумий над тем, как человек (а порой и Церковь) с годами сам мифологизирует свое прошлое. Или же — для не менее горьких раздумий над тем, как рождаются сплетни и клеветы в церковной среде.

— Отец Андрей, за Вами закрепилась репутация миссионера нового времени — необычный стиль, смелость мысли, контакты с рокерами. Эта новизна раздражает некоторую часть, так сказать, консервативного духовенства. Иной раз Вас называют «попсой российского Православия», иной раз «рационалистом», «ревизионистом» и «еретиком»…