ПЕРЕСТРОЙКА В ЦЕРКОВЬ
Шрифт:
— Но ведь это как будто непедагогично?..
— Ну, это пусть тоталитарная секта «рисует»: «Вот, попадешь к нам, получишь все блага земные и небесные, Христос тебя любит, ты спасен» и так далее. Я должен честно сказать, что быть православным тяжело. И действительно тяжело, со всех точек зрения.
Но если Вы честны перед Богом в своем поиске, то ищите Православия, потому что Православие — это Истина, но не думайте, что Вы здесь комфорт какой-то найдете: душевный, интеллектуальный, человеческий, культурный. Может, все это приложится, не знаю. Но гарантий нет. Скажем так: Голгофа гарантированна, а Фавор — нет.
Впрочем, Вам я признаюсь, что в этой моей позиции есть толика «провокации». Если Вы говорите подростку, что вот это трудно, почти невозможно, то он именно за это и возьмется. А если
— Вот теперь видно, что Вы рассуждаете как педагог.
— Дело не в педагогике, а в честности. Я просто знаю, что нельзя зазывать в Церковь, заманивать. Я очень боюсь, что проповедь может превратиться в идеологическую пропаганду. Чтобы этого вырождения не произошло, нужно понимать, что обращает людей Господь, а не ты лично. И нужно быть готовым к поражению.
— Каково Ваше отношение к духовным учебным заведениям для мирян?
— Я за то, чтобы как можно больше людей получали богословское образование. Правда, при виде студентов-богословов у меня все чаще возникает тревога: «Что и как они расскажут о Православии?». Как ревнуют любимую женщину, так я ревную Православие. Знаете, бывают у людей любимые стихотворения, и тебя коробит, когда кто-то в твоем присутствии твое любимое стихотворение читает: «Но оно же не так звучит!». Вот так же мне бывает больно, когда я вижу, как мое любимое Православие превращают во что-то безумно скучное или полицейское.
— Какое место в жизни молодого христианина занимает аскетика?
— А вы думаете, что аскетика — для старцев? Как раз молодому человеку аскетика нужна больше, чем старику.
— А есть какие-то особенности в современной аскетике?
Мне всегда странно видеть книжки с названием «Грех и покаяние последних времен». В этом я вижу какое-то позёрство. Чем наше время в духовном смысле отличается от предыдущего? Ведь Православие обращается к той глубине человека, которая не имеет отношения ко времени и к культурам. Мы все грешим одинаково. Люди не научились грешить иначе, чем в I или X веке. Даже интернет-грехи не исключение. В XVI веке Интернета не было, а «порносайты» были. Подростками всех веков правят гормоны. И если парень сексуально озабочен, что он делал в XVI веке? Матрицу его поведения описал Николай Гумилев:
Как мальчик, игры позабыв свои, Порой следит за девичьим купаньем. И, ничего не зная о любви, Всё ж мучится таинственным желаньем.
Пацаны знали, когда и в какую баню пошли девки, и занимали наблюдательную позицию за ближайшим сугробом. В этом смысле ничего не меняется.
Когда говорят, что мы в особые времена живем, это некая форма оправдания. И у человека, который считает, что грешит иначе, чем другие, это уже тонкая форма гордыни — я хоть в чем-то, да другой.
— Отец Андрей, как, на Ваш взгляд, правильно говорить с человеком о грехе и добродетели? Безусловно, лучше учить жизненным примером, но бывает, что человек маловерующий начинает изливать тебе душу. Как говорить о грехе, чтобы не звучать ханжой? Чтобы окружающие не относились к православному так, что, мол, у Васи одни 10 заповедей на уме.
— Во-первых, надо знать, с каким человеком можно о грехе говорить, с каким — нет. Если человек первым ставит этот вопрос, тяготится своим грехом — тогда можно, а если человек счастлив в состоянии греха, опьянен грехами и страстями, то приводить его в чувство проповедью — все равно, что пьяному рассказывать о высшей математике. Вместе с тем радость от греха проходит, приходит иное отношение…
Во-вторых, важно иметь в виду различие в понимании слова «грех» в среде церковной и нецерковной. Был такой замечательный случай: в Прощеное воскресенье священник выходит на амвон и говорит: «Братья и сестры, накануне Великого поста мы должны простить друг друга. Простите и вы меня, я тоже грешен, помолитесь обо мне».
Через некоторое
— Батюшка, оказывается, у вас любовница есть!
— Какая, откуда, с чего вы взяли?
— Да уж нет, не отпирайтесь теперь, сами признались ведь!
— Когда это я признался?
— Да вот сами в Прощеное воскресенье вышли и сказали: «Простите, я тоже грешен».
Для людей малоцерковных слово «грех» нередко связано исключительно с миром плотских отношений: даже супружеское общение на их взгляд, по мнению Церкви, является грехом. Для православного человека понятие греха намного шире, чем нарушение заповедей целомудрия, а для некоторых людей это оказывается новостью — узнать, что грех в их жизни присутствует. До этого времени они по-другому квалифицировали ту или иную особенность своего характера [1117] .
1117
Другой пример пастырского «переноса» гораздо более страшен. Юный Дмитрий Брянчанинов (будущий святитель Игнатий) в годы учебы в Инженерном училище пришел на исповедь к законоучителю училища, протоиерею Алексию Ивановичу Малову. Исповедающийся сказал духовнику, что он борим множеством греховных помыслов. Духовник, поняв исповедь по-своему, заподозрил воспитанника в преступных политических замыслах и счел себя обязанным довести об этом до сведения начальника училища генерал-лейтенанта графа Сиверса. Лютеранин по вере, граф вместе с инспектором училища генерал-майором бароном Эльснером, совершенно не понимавшим русского языка, призвав Брянчанинова, подверг его строгому допросу: в чем именно заключаются его замыслы, которые он сам признал преступными или греховными. Немалого труда стоило разъяснить немцам-лютеранам различие между преступными замыслами и греховными помыслами, но аскетические понятия не были вразумительны для лютеран, и тень подозрения была наброшена на юношу-подвижника. За Брянчаниновым стали следить. Неудачный выбор духовника имел крайне неблагоприятные последствия: юноша заболел и, по словам отца Михаила Чихачева, «никогда уже после этого не поправлялся» (Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского. M., 2002. С. 33).
Мне очень нравится квалификация грехов в древнеегипетской «Книге мертвых». Там на суде богов человек должен был для оправдания себя клятвенно заверить богов, что грехов он не совершал. В этой книге приводится список грехов и есть среди них такой: «Я не просыпался по утрам с мыслью о том, как дать больше работы моим рабам». Я думаю, что сегодня на рабочих столах многих боссов имеет смысл поставить такую табличку, своего рода исповедание. В этой книге упоминается и грех безразличия, грехнеобразованности, между прочим, грех бескнижности: человек не дает труда своим мозгам, не тренирует их.
На мой взгляд, грехом является неуважение к русскому языку, особенно для христианина: если ты не владеешь всеми дивными богатствами русского языка, высоколитературного, поэтичного, то это проявление нецеломудрия. Господь дал тебе слово, и нужно этим даром владеть. Самый трудный для дрессировки орган в нашем теле — это язык. И тем более им нужно владеть: не с точки зрения того даже, чтобы чего-то не говорить, но с точки зрения того, что если ты начал что-то говорить, то будь добр, потрудись, найди адекватные слова, чтобы выразить то, что ты хотел, чтобы не быть непонятым, и чтобы то, чем ты хотел кого-то порадовать, не обернулось бы в конце травмой для человека.
Мир грехов очень разнообразен, и здесь не может быть универсальной инструкции, как и о каком грехе с кем разговаривать. Слава Богу, что таких пособий у нас нет.
— Часто в православной литературе рассказ о грехе соединяется с рассказом
0 жизненных его последствиях, допустим, сделаешь аборт — больше не родишь, изменишь мужу — может потом ребенок болеть. Насколько это правильно: в том случае, когда понятие «грех — не грех» человеку не важно, имеет ли смысл приводить какие-то еще аргументы, чтобы оградить его от и вправду печальных последствий?