Пересыхающее озеро

Индридасон Арнальд

Синдри смотрел на отца.

— Ее интересовало, как у тебя дела. Как у тебя дела!

Эрленд молчал.

— Если бы ты знал, какая она была до того, как стала принимать наркотики, — продолжал Синдри, — если бы ты знал ее такой, какой ее знал я, у тебя был бы настоящий шок. Я давно не встречался с ней, и когда увидел, на кого она стала похожа… мне захотелось…

— Кажется, я сделал все, что мог, чтобы помочь ей, — ответил Эрленд. — Только вот возможности ограничены. И когда понимаешь, что у человека на самом деле нет никакого желания выпутаться…

Он так и не договорил.

— Она была рыжеволосой, — произнес Синдри. — В детстве. Густые рыжие волосы, мама говорила,

что это ей досталось от тебя, от твоей семьи.

— Я помню ее рыжие волосы, — улыбнулся Эрленд.

— В двенадцать лет она коротко подстриглась и выкрасила волосы в черный цвет, — продолжал Синдри. — С тех пор она красит их черной краской.

— Зачем она это сделала?

— Их отношения с мамой не были простыми, — заметил Синдри. — Со мной мама обращалась совсем не так, как с Евой. Возможно, из-за того, что Ева была старше и напоминала ей тебя, а может быть, потому, что она была шумной, гиперактивной. Рыжеволосая и слишком подвижная. Она выводила из себя учителей. Мама перевела ее в другую школу, но стало только хуже. Еву дразнили, потому что она была новенькой, а она устраивала разные гадости, чтобы привлечь к себе внимание, донимала других детей, рассчитывая, что таким образом ее примут в компанию. Маму миллион раз вызывали в школу.

Синдри закурил.

— Ева никогда не верила маминым россказням о тебе. Во всяком случае, она так говорила. Они с мамой ругались, как кошка с собакой. Ева была мастером в том, чтобы завести маму, упомянув твое имя. Говорила, нет ничего удивительного, что ты ушел от нее, что никто не может жить с нашей матерью. Ева защищала тебя.

Синдри посмотрел по сторонам, держа сигарету в руке. Эрленд указал ему на пепельницу на столе. Втянув в себя табачный дым, Синдри уселся к столу. Он успокоился, и напряжение спало. Сын рассказал Эрленду, как Ева сочиняла истории о своем отце, когда уже достаточно подросла, чтобы задавать вопросы о его поступках.

Дети ощущали озлобленность матери по отношению к их отцу, но Ева не верила тому, что та говорила, и придумала свой собственный образ папочки, который меняла сообразно ситуации. Выдуманный ею характер поворачивался совсем другими гранями, нежели портрет, нарисованный матерью. Дважды Ева сбегала из дома, чтобы найти отца. В девять и одиннадцать лет. Она врала подругам, рассказывая, что ее настоящий папа вовсе не один из тех типов, которые ошиваются около ее матери, и что он живет за границей и всегда, когда возвращается домой, привозит ей дорогущие подарки. Но она не может их показать, потому что папа не разрешает хвастаться. Другим она врала, что у отца огромный особняк и что иногда она ездит погостить туда и получает все, что хочет, потому что он настоящий богач.

По мере взросления и созревания истории об отце становились более реалистичными. Как-то раз мама упомянула, что, насколько ей известно, их папаша по-прежнему работает в полиции. Вопреки всем трудностям в школе и напряженной обстановке дома после того, как Ева лет с тринадцати-четырнадцати стала пить пиво, пристрастилась к табаку и попробовала гашиш, она всегда знала, что отец где-то в городе. Со временем желание разыскать его ослабло.

Возможно, лучше просто фантазировать по поводу дорогого папочки, поделилась она как-то с братом. Ева думала, что встреча с отцом может стать еще одним разочарованием.

— Само собой разумеется, так и получилось, — подвел итог Эрленд.

Он уселся в кресло. Синдри забрал свою пачку сигарет.

— Вряд ли она такая уж ранимая со своим боевым раскрасом на лице, — заметил Эрленд. — Ева все время наступает на одни и те же грабли. У нее никогда нет денег, поэтому она вешается на дилеров, болтается вместе с

ними, и даже несмотря на то что они вытирают об нее ноги, ее тянет к ним.

— Я попытаюсь поговорить с ней, — пообещал Синдри. — Но думаю, что Ева все еще надеется на то, что ты придешь и спасешь ее. Сдается мне, она на последнем издыхании. Сестра часто попадала в переделки, но такой, как сейчас, я ее никогда не видел.

— Почему она подстриглась в двенадцать лет? — спросил Эрленд.

— Ее кто-то поймал и гладил по волосам, делая недвусмысленные предложения, — объяснил Синдри.

Он выпалил это не раздумывая, точно в его памяти скопилась куча подобных примеров.

Синдри скользнул взглядом по библиотеке в гостиной. Квартира была просто завалена книгами.

Эрленд застыл, как статуя с холодными мраморными глазами.

— Ева говорила, что ты все время копаешься в историях, связанных с исчезновениями людей, — перевел разговор Синдри.

— Да, — отозвался Эрленд.

— Это из-за твоего брата?

— Возможно.

— Ева мне как-то сказала, что твое исчезновение из ее жизни многое определило для нее.

— Мда, — сказал Эрленд. — Даже если люди исчезают, они не обязательно умирают.

В его мыслях всплыл черный «Форд-Фолкэн», припаркованный перед центральным автовокзалом Рейкьявика. На одном из колес машины не хватало колпака.

Синдри не собирался оставаться на ночь у отца. Эрленд предложил постелить ему на диване, но сын отказался и попрощался. После его ухода Эрленд еще долго сидел в кресле, размышляя о своем брате и Еве Линд, о том немногом, что он помнил о ней, когда она была еще ребенком. Ей было всего два года, когда он ушел от них. Слова Синдри о дочерней любви к отцу задели его за живое, и его тяжелые отношения с Евой представились ему в новом и печальном свете.

Даже после того как после полуночи он погрузился в сон, его брат, Ева, Синдри и он сам не выходили у него из головы. Ему приснился удивительный сон. Он и его дети, втроем, ехали в машине. Дети сидели на заднем сиденье, а он за рулем, но Эрленд не знал, где они находятся, поскольку все вокруг было залито таким ярким светом, что он не узнавал местность. Вместе с тем ему казалось, что машина вроде бы движется вперед и ему нужно управлять ею как можно осторожнее, поскольку вокруг ничего не видно. Эрленд поглядывал в зеркало заднего вида на детей, сидящих на заднем сиденье, но не мог различить их черт. Он понимал, что там Синдри и Ева, но их лица были размытыми, как будто он смотрел через ткань. Эрленд уверял самого себя, что это не могут быть никакие другие дети. Еве, должно быть, не больше четырех лет. Он заметил, что брат и сестра держатся за руки.

Из включенного радио раздался завораживающий женский голос, который пел:

Знаю, ты придешь ко мне под вечер…

Вдруг перед ним возник гигантский грузовик. Эрленд попытался просигналить и нажать на тормоз, но ничего не вышло. Он посмотрел в зеркало заднего вида — дети исчезли. С него как гора с плеч свалилась. Эрленд взглянул на дорогу. Грузовик приближался с неимоверной быстротой. Столкновение было неизбежно.

И тут он с удивлением ощутил чье-то присутствие у себя под боком. Эрленд посмотрел на пассажирское кресло и увидел Еву Линд, которая там сидела и, улыбаясь, смотрела на него. Она уже больше не была маленькой девочкой, но оказалась молодой женщиной отталкивающего вида в замызганном синем плаще, с сальными волосами, синяками под глазами, впалыми щеками и черными губами. Она улыбалась, широко открыв рот, и Эрленд заметил, что у нее не хватает зубов.