Переучет
Шрифт:
– Но названия ты могла и перепутать.
– Нет.
– Нина, я там вообще не бывал, так что на меня сердиться смысла нет.
– Это чудовищно несправедливо.
– Конечно, немного несправедливо. Еще она обвиняет тебя в трусости, что ты не пишешь о политической ситуации, не обозначаешь свою позицию, говорит она.
– Не обозначаю позицию?
– К счастью, «Классовую борьбу» никто почти не читает.
– Но ее небольшая аудитория – как раз мои читатели, я всегда это чувствовала.
– Может быть, в какой-то степени ты и права, хотя не на все сто, но читатели сразу увидят, что это абсурд…
– Вам не следует планировать мероприятий с участием автора в день выхода книги.
– Теперь это обычная практика.
– Нет, не делайте так. Инстинкт велит забиться
– Я тебя понимаю.
– Это непомерная нагрузка. Растолкуй при встрече отделу продаж.
– Я хорошо тебя понимаю. Я им скажу. Так до вечера?
– Да.
– Слушать, как ты читаешь, всегда большая радость, Нина, всегда.
– Понятно.
– Кстати, в «Нашей стране» тоже прошла рецензия.
– И?..
– Ну, христианская аудитория всегда тепло принимает твои стихи.
– Так что, рецензия положительная?
– Ну, не то чтобы прямо положительная-положительная, но и не отрицательная, и нашим, и вашим, так бы я сказал.
– То есть скорее отрицательная?
– Мне так показалось. Они написали, что это мелковато.
– Мелковато?
– Так они выразились. Что взгляду не хватает глубины, а в вариациях недостаточно вариативности.
– Угу.
– Ты расстроилась?
– Не знаю.
– Не расстраивайся. Все еще может пойти хорошо. В любом случае твои читатели привыкли мыслить самостоятельно.
– Ты меня утешаешь.
– Выше голову, Нина. Это ты переживешь. До вечера!
– Мм.
– И удачно выступить в «Академкниге».
– Спасибо.
– До скорого.
– Пока.
Нина так и осталась сидеть на диване. Выпустить книгу в свет всегда было для нее делом нелегким, но с годами стало еще труднее оставлять незнакомым людям свободу понимать ее книги правильно или превратно, приглашать их искать точки пересечения, параллели и связи, которых, может, и нет вовсе. Все это непросто… Встреча читателя с текстом прекрасна, коли они совпали, но болезненна и травматична, если все пошло наперекосяк. Невыносимо, что твой текст может спалиться от чужих домыслов, раздутых упорным желанием вычитывать в тексте то, чего там нет. К тому же книжный обозреватель сродни ходячей пороховой бочке. В первые годы немного подобострастный, он вскоре осознает свое положение и влюбляется в свою маленькую власть. Но авторитет критика держится на его беспристрастности, хотя бы видимой. Беда в том, что беспристрастность сопрягают, причем и сами критики, с эксцентричностью – шепот-то могут и не услышать. И вот уже аргументированный разбор уступает акваторию мнению, безапелляционному, громкому, в ход идут вырванные детали, текст исчезает из поля зрения, он не важен, а важно, что думает о тексте критик. Рецензия для критика – окно в мир. Это Нина всегда пыталась сказать всем, кто готов слушать. В рецензии критик наживает себе имя и положение, и чем тверже формулировка, тем тверже и положение. Осторожные за и против? Ну что за скукотища! Иное дело эпатировать публику спорными суждениями, стащить творца произведения с пьедестала и первым заявить, что король-то – голый. Нине не просто трудна мысль, что кто-то выбирает себе поприще критика, нет, такие люди кажутся ей жалкими. Зарабатывать на жизнь, разбирая чужие произведения, на создание которых часто потрачены годы, – задача странная и сложная. Особенно принимая во внимание, что производящий разборы, может, никогда не пытался сам создать что-то из ничего. Испечь пирог из яблок, вообще-то, ерунда, написала когда-то Нина, придумать само яблоко, вот это – да. Снова звонит телефон. Наверно, Като хочет рассказать еще об одной плохой рецензии, думает Нина и не берет трубку. Пусть позвонит. Но звонят еще раз, Нина тянется взглянуть на номер, незнакомый. Она простодушно думает, что наконец вот он, прорыв. Звонят из «Академкниги». Говорящий представляется Бьёрном Хансеном, долго извиняется и говорит, что они, к сожалению, вынуждены отменить сегодняшнюю встречу с читателями, потому что в магазине переучет. Нине должны
Что-то тут не стыкуется. Может ли она позволить обращаться с собой подобным образом? Неужели она докатилась до положения человека, выступление которого организатор может отменить по собственному почину? Она задумывается. И решает, что нет. Нет, черт возьми. До этого она не докатилась.
Первый этап
Станция метро в двух минутах, но Нина решает идти пешком. Ей нужно проветриться, время не поджимает. В такие дни, как сегодня, общественный транспорт не актуален. Тело искрит нервозностью, оно порывисто и импульсивно. Нина сосредоточена на самоконтроле. И она не готова перемещаться на таких колесных средствах, где она управляет своими передвижениями через вторые, если не третьи руки. В сумке, помимо «Босфора», лежит губная помада насыщенного бордового цвета, мобильный телефон, наушники и еще около двадцати предметов, ни в коей мере не связанных с нашим повествованием. Выходя, Нина прихватывает три пакета с отсортированным мусором, зеленый, голубой и белый, чтобы выбросить их в пункте сбора отходов при садовом товариществе. Но в последний момент замечает, что блюдечко Юсси пусто, ставит мешки на землю, берет блюдечко, возвращается в дом, споласкивает блюдечко, ставит его рядом с мойкой и тщательно моет руки, она непременно так поступает после контакта с иглокожим, мало ли какую заразу он разносит.
Возле баков с отходами стоит на коленках педант Грегерсен и с помощью триммера пытается сделать и так идеально гладкий переход от газона к каменной площадке еще более незаметным. Интересным в Грегерсене Нина считает его слепоту. Она повидала в жизни немало педантов, но не слепых. Не видя ни травы, ни камней, Грегерсен одной рукой нащупывает, что надо состричь, а в другой держит триммер. И добивается потрясающих результатов. Коммуна несколько раз награждала их садовое товарищество за содержание сада в идеальном состоянии, грамоты стоят дома у Грегерсена.
Он обосновался тут еще до потери зрения, знает каждый куст и каждую тропинку и передвигается довольно бодро. Пока длится сезон, он неохотно покидает границы товарищества. А зимой, слышала Нина, сидит взаперти в какой-то панельке в восточных районах и тренькает на гитаре. Зато у Грегерсена очень тонкий слух. Несмотря на жужжание триммера, он слышит, или как-то иначе улавливает, шаги Нины по гравию и выключает свою машинку.
– Нина, это ты? – спрашивает он.
– Не понимаю, как ты можешь меня узнать, – отвечает Нина.
– Я различаю вас по походке, – объясняет Грегерсен. – Вот про тебя все небось думают, что у тебя легкая, летящая походка, а вот и нет, Нина, ты ступаешь тяжело, с затиром, потому как ты человек сердитый.
– Так человеку и положено, – отвечает Нина.
– Хотя зверюшек любишь, это правда. Кстати, тут один мужик по радио сказал, что от ежей один вред.
– Чушь какая!
– Например, в Шотландии ежи воруют яйца у птиц отряда ржанковых, и это постепенно стало огромной проблемой, ржанковые на грани вымирания.
– У нас тут не так много ржанковых.
– Мы все равно должны держать руку на пульсе.
Нина выбрасывает пакеты, Грегерсен снова включает триммер, но тут же выключает.
– У тебя сегодня книжка выходит?
– Да, сегодня.
– Напомни, как она называется?
– «Босфор».
– Точно. Странное название.
– Пожалуй. Я над ним особо не думала.
– Но симпатичное.
Грегерсен в очередной раз включает свой триммер и в очередной же раз выключает, чтобы напомнить Нине о заседании правления через два дня. Вопрос важный – остановить планы молодой пары из дома двадцать четыре отгородить на своем участке уголок отдыха с помощью высокого плетня.