Переулок капитана Лухманова
Шрифт:
Они переглянулись и опустили глаза: оба подумали про Огонька.
— Мак, а почему значок у них был такой?
— Означает крепкость дружбы. Смотри, он будто звено от якорной цепи. В морских цепях все кольца такие, с перемычками для прочности. Это даже у нас в городе можно увидеть.
— Ой, где?
— Помнишь якорь и большие весы у стены исторического музея? Там еще каменная доска в память о купеческих плаваниях по Туре… Цепь такая же…
— Весы помню и якорь помню, а цепь… я не обращала внимания…
— В следующий раз взгляни и убедишься. А потом я еще покажу, в одном месте… Ого! Кажется, братец возник…
В
Розовый от холода Мирослав Рощин заглянул в «кубрик».
— Ха! «А мы сидим вдвоем, сидим, как птенчики…» Откуда явление женского существа в суровой мужской обители?
— Это Маша Чешуйкина из пятого «Б». Она оказалось беспризорной, и я спасал ее от крещенских морозов.
— Я вижу, что Маша Чешуйкина. Наконец-то у тебя, Мак, завелись приличные знакомства… Мария, привет!
— У меня все знакомства приличные! Весь наш класс! — вступился Мак за дружный коллектив Андрея Ренатовича Ибрагимова.
— Но здесь не класс, а особый случай…
— Маша, давай поколотим его. У меня одного не получается…
— Мы разбирали елку, — сказала Маша.
— Герои!
— А еще Мак рассказывал про капитана Лухманова и про ТЭК…
— Болтун — находка для шпиона…
— Мир, я разве шпион? — обиделась Маша (наполовину всерьез).
— Я шутю…
— И там же нет никаких секретов! — возмутился Мак. — Ты все это рассказывал в нашем классе на сборе…
— Я ведь уже раскаялся!.. Просто Лухманов — это моя тема. Я отношусь ревниво, когда ее излагает кто-то другой. Тут мое авторское право.
— Авторская жадность…
— Это одно и то же… Я чую запах яичницы. Конечно, вы ее пожарили, стрескали и на мою долю не оставили ни крошки…
— И даже сковородку вымыли, — горько призналась Маша.
— Мир, мы же не знали, что ты придешь!.. Мы сейчас поджарим на твою долю!
— Жарьте! А я вам спою новую песню, которую сочинила Зоечка Вертицкая…
— А-а! Это которая «давайте пусть бомжи и президенты однажды поглядят друг другу в очи»?
— Да. Она в прошлом году поступила на филфак, но продолжает ходить в «Резонансы». Стала решительная, уже не роняет слезы и обрела новый творческий стиль… Пошли на кухню…
Мак и Маша начали возиться у плиты, а Мир взял гитару и устроился на табурете.
— Называется «Педагоги-людоеды»…
И он запел. Мелодия была похожа на старую песенку «С неба звездочку достану и на память подарю», а слова такие:
Вовсе отдыха нам нету, Мы в забот по целым дням: Караулим скверных деток, Чтобы сделать их ням-ням. Раз учительниц не слушаль И упрямился весь день, Мы тебя немножко скушаль За плохое поведень. Посидишь у нас ты в пузе, Где хоть выколи глаза, Одинок, как Робин Крузе, И запросишься назад. В людоедческом желудке Неуютно в темноте, Теснота ужасно жуткий, Да и запахи не те. Ты нам там совсем не нужен, И, гуманности любя, Мы свой пузо поднатужим, Чтобы выкакать тебя. Все захлопают в ладоши, Видя, как ты стал послуш. Будешь ты совсем хороший, Но сперва помойся в душ.— Ну как? — спросил Мир, прихлопнув струны.
— Жуть какая… — Маша помотала головой, и веснушки отбросили крохотные блики.
— Забавно, — сказал Мак. — Только пахнет санузлом.
— Есть немного. Зато здоровая мораль: дети должны слушаться…
— Санузла тут больше, чем здоровой морали…
— Я передам твое мнение Зоечке.
— Только пусть не роняет слезы…
— Не будет. Но поймает тебя и «немножко скушаль»… как я эту яичницу…
— Я пострадаю за правду.
— Друг мой, сейчас это не модно. Нынче на страданья идут исключительно ради прибыли.
— Но не все же…
— Как правило…
— Не «как»… Маша, можно, я расскажу про твою прическу?
— Ты с ума сошел!
— Но почему? Ты ведь мне рассказала, а Миру разве нельзя? Это же героическая история, ради дружбы!
— Мир решит, что я тоже ради прибыли. Ради бинокля…
— Ради Даньки!.. Маш, я расскажу.
— Болтун — находка для шпиона.
— Я шпион, да? — решил обидеться Мир.
— Ну… пусть Мак расскажет потом, без меня…
— Пусть, — великодушно решил Мир. — Дети, яичница была восхитительна!..
— Маша, а с Данькой ты потом виделась? — спросил Мак.
— Я с ним теперь каждый день вижусь, в школе. Он после Нового года перебрался с мамой в город. У них там, в поселке, начались какие-то истории с жилплощадью, отец уехал на заработки, а они сюда, к бабушке… Я специально к Ольге Петровне ходила, просила, чтобы она его в свой класс взяла. Он же тихоня, в другом классе могут затюкать…
В прихожей раздалась громкая птичья трель.
— Мой телефон! — подпрыгнула Маша. — Наверно, папа звонит!.. — Она выскочила за дверь. — Да, папа!.. Да, потому что батарейка села… А ты ведь тоже не отвечал… Нет, не в школе, а у одного мальчика, у Матвея Рощина из пятого «А», он рядом со школой живет… Мак, какой у вас адрес? Папа заедет!.. Папа, это улица Кожедуба, дом три, старинный такой дом, прямо памятник истории. Квартира на втором этаже… Только будь осторожнее: перед домом лопнула труба…
Она запрыгала на скрипучем полу — видимо, натягивала свою высохшую амуницию. Потом сообщила в дверь:
— Папа появится через пятнадцать минут…
Он появился через двадцать — слегка застрял перед могучей наледью, оставшейся от недавнего фонтана. Позвонил, спросил с порога:
— Здесь ли расположено убежище, в котором приютили мою беспризорную дочь?
Он был в курчавой барашковой шапке, и такой же курчавой была его рыжеватая бородка. На ней таяла изморозь. Гостя наперебой заверили, что убежище именно здесь и дочь — тоже.