Перевал Дятлова. Загадка гибели свердловских туристов в феврале 1959 года и атомный шпионаж на советском Урале

Ракитин Алексей Иванович

Здесь остается еще раз пожалеть о том, что премудрые следователи не осуществили детальное изучение следовых дорожек в долину Лозьвы. Если бы это было проделано, то после обнаружения трупов отпечатки на снегу можно было поставить в соответствие конкретному человеку: вот Людмила Дубинина на протяжении 150 м идет вместе с Дятловым, а затем переходит к Золотареву и далее продолжает спуск подле него; а Колеватов все время остается подле Семена Золотарева; а вот Рустем Слободин идет несколько в стороне от остальных туристов и в общем разговоре как будто не участвует… Мы смогли бы увидеть траекторию каждого из участников спуска, и изучение следов очень многое могло бы сказать нам о распределении членов группы по предпочтению мнений в последние часы их жизни. И полученные выводы, думается, неплохо объяснили бы особенности разделения туристов у кедра.

Но — увы! — говорить об этом приходится лишь в сослагательном наклонении.

Завершая разговор о событиях возле палатки и последующем отходе группы вниз по склону, остается указать на еще один важный

момент, постоянно игнорируемый всеми сторонниками «некриминальных» версий. Речь идет о пресловутой «эвакуации тяжелораненых» в долину Лозьвы, деянии весьма трогательном, но совершенно нереальном в той обстановке. Евгений Вадимович Буянов много и пафосно рассказывал о тех чудесах, которые творит с человеком «воля к жизни», и даже приводил какие-то там невероятные примеры из истории альпинизма, из которых следовало, что 1, 5-километровый спуск под гору для девушки с контузионным ранением сердца (кровоизлиянием в сердечную мышцу размером 4 см!) — это такой пустяк, о котором и спорить-то нечего. Из его рассуждений можно было решить, что у уральских девушек это почти хобби такое… Разумеется, Евгений Вадимович скромно умалчивал о некоторых специфических деталях невероятных подвигов альпинистов, назначенных быть примером, а ведь в деталях, как известно, и кроется чертовщинка. Так, он забывает упоминать, что иностранные альпинисты уже в 1970-е гг. всегда имели в своих аптечках амфетамины и анальгетики — это во-первых! а кроме того, они располагали временем для оказания помощи или самопомощи — это во-вторых! При переломах ребер самопомощь сводится к наложению тугого корсета, в простейшем варианте — тугому обвязыванию полотенцем. Без такого корсета не только невозможно двигаться, но нельзя даже чихать или кашлять — боль в груди практически лишает сознания. В случаях с Дубининой и Золотаревым мы видим не просто перелом 5–7 ребер, мы видим множественные переломы, т. е. переломы одного ребра в нескольких местах. Не будет ошибкой сказать, что каждый из пострадавших имел 10–15 или даже 20 переломов. Вся фармакопея группы Игоря Дятлова сводилась к спирту и таблеткам кодеина, а тугой корсет никто пострадавшим не накладывал. Разговоры Евгения Вадимовича о том, что «человек может мобилизоваться», — лишь пустое сотрясание воздуха, обычно о «мобилизации» говорят люди, сами ни разу не пытавшиеся это сделать. Автор этих строк имел перелом двух ребер, и никаких иллюзий по поводу «возможности мобилизоваться» не испытывает. А потому категорически утверждает, что без анестезии и оказания первой помощи человек с переломом даже двух ребер едва способен ковылять и обслуживать самого себя. Поэтому автору совершенно очевидно, что ни один человек, не получивший соответствующей медицинской помощи, не способен с множественными «свежими» переломами ребер пройти 1,5 км под гору.

Но речь даже не об этом — сказанное всего лишь преамбула. Содержательная же часть заключена в тех самых поведенческих моделях, разнообразию которых посвящено несколько абзацев выше. Евгений Вадимович Буянов и прочие сторонники гипотез «некриминального травмирования на склоне» предлагают нам поверить в то, что группа Игоря Дятлова, оказавшись в трудновообразимой стрессовой обстановке, действовала как единый часовой механизм: туристы откопали из-под слоя снега раненых и в едином порыве повели их вниз по склону, ласково поддерживая под руки, оптимистично решив вернуться к палатке позже. Звучит красиво, даже романтично, жаль только, что автор не уточняет, какие именно комсомольские песни распевали дятловцы в эти минуты! Вот только красивый рассказ Евгения Вадимовича звучит совершенно нереалистично. Выражусь сильнее — такого не могло быть в принципе. Просто в силу того, что пресловутый «коллективный разум» работает совсем не так, как хочется господину Буянову.

О чем идет речь? Человеческий коллектив автоматически (или «по умолчанию») принимает лишь самые простые и явные решения: протекает днище лодки — надо вычерпывать воду! До этой очевидной мысли все сидящие в лодке додумаются самостоятельно и приступят к действиям единодушно. А вот уже вопрос «куда грести? и надо ли грести вообще или лучше отремонтировать неисправный двигатель?» вызовет споры. Чем выше интеллект членов группы, чем лучше они социализированы, тем больше вариантов действий в сложных ситуациях, в том числе и парадоксальных вариантов, они смогут предложить и обосновать.

Отличный тому пример, что называется, «в тему», мы видим в истории попыток спасения людей, оказавшихся в небоскребах Всемирного Торгового Центра в Нью-Йорке во время террористической атаки 11 сентября 2001 г. Казалось бы, для всех отрезанных на верхних этажах зданий ситуация после самолетных таранов была очевидна и однозначна: внизу пожар, там огонь и дым, лифты обездвижены, пожарные лестницы не достают… Как спасаться? На первый взгляд, в такой ситуации и выбирать-то не из чего, однако единодушия среди заблокированных отнюдь не наблюдалось: большая часть двинулась наверх, рассчитывая выйти на крышу и эвакуироваться вертолетами, а другая, наоборот, двинулась вниз — в зону пожара. Парадоксальное решение принесло некоторым из этих людей спасение — им удалось пройти через область задымления благодаря тому, что огонь в первые минуты после взрывов самолетов имел очаговый характер и не перекрыл этажи полностью. Эти люди прошли сквозь зону пожара, благополучно спустились и выжили.

А теперь реалистично оценим ситуацию возле палатки в случае «некриминального травмирования» части группы (лавиной,

снежной доской, гондолой аэростата, катящейся авиабомбой, стадом медведей-шатунов, табуном лосей и т. п.). Кто сказал, что немедленно уводить раненых вниз по склону — это оптимальный выход? Можно не сомневаться, что «оптимальных выходов» в стрессовой ситуации, да притом в состоянии острого цейтнота, нашлось бы множество. Точнее говоря, у каждого члена группы был бы свой «оптимальный выход»: один потребовал бы извлечь из палатки ножи и топоры, другой — заявил, что нельзя уходить вниз по склону без обуви, третий — категорически настаивал бы на поисках фляжки со спиртом (ибо необходимо будет бороться с обморожениями!). Евгений Вадимович Буянов, приводя на форумах и в своих книгах примеры гибнувших в горах групп, скромно выносит за скобки одно обстоятельство, весьма существенное для понимания той поведенческой модели, которую выбирали замерзавшие туристы. Обстоятельство это заключается в том, что процесс замерзания и гибели этих групп растягивался надолго, порой на несколько суток. Первоначальный стресс и хаотичность действий сменялись вполне рассудочными целенаправленными коллективными действиями, приводившими в итоге к самоспасению туристов (либо к гибели, но опять-таки спустя значительное время, а не в течение нескольких часов). «Скромность» Евгения Вадимовича вполне понятна, поскольку данное уточнение напрочь убивает все проводимые им аналогии с группой Дятлова.

Отход группы вниз по склону Холат-Сяхыл без верхней одежды, рукавиц, обуви и оружия являлся отнюдь не оптимальным вариантом спасения раненых, даже если поверить в то, что ранение Золотарева, Дубининой и Тибо-Бриньоля действительно произошло в палатке в силу неких некриминальных причин. Может быть, кто-то и занялся бы этим бессмысленным делом, но кто-то непременно отказался бы тратить силы и время на это самоубийственное занятие и остался бы возле палатки с целью добыть брошенные там вещи. Даже под угрозой схода новой лавины. Потому как сойдет ли новая лавина или нет — неизвестно, а вот без валенок, рукавиц и ватников смерть последует неминуемо! И изображать дело так, будто туристы этого не понимали, значит заранее оглуплять их, принижая их здравый смысл и смекалку.

Туристы, конечно, своеобразные люди, но даже у них безусловные рефлексы имеют ту же иерархию, что и у остальной части разумного человечества. Страх смерти — самый мощный из безусловных рефлексов, управляющих поведением существ, способных к высшей нервной деятельности. Если бы возле палатки туристам из группы Игоря Дятлова не грозила безусловная смерть, они бы не ушли от нее всем составом — кто-то бы обязательно остался. Был бы этот человек один или таковых оказалось бы несколько, мы не можем знать доподлинно, да это и неважно. Важно то, что никакое «общее решение группы» или «беспрекословный приказ Дятлова» не смогли бы побороть упомянутый рефлекс.

Однако, как мы видим, этого не произошло — группа ушла от палатки в полном составе и в относительном порядке. Значит, страх смерти для туристов был связан именно с пребыванием возле палатки. Значит, ночь в лесу, по их мнению, давала им больший шанс на выживание, чем пребывание в лагере. При всем богатстве воображения и гипотез нельзя не признать, что источником подобного страха мог быть только криминальный фактор.

При движении вниз по склону дятловцы некоторое время могли пользоваться фонариком, но на удалении 400–450 м от палатки батарея последнего разрядилась и он был брошен в районе 3-й каменной гряды. Там его впоследствии и отыскали поисковики. Эта часть пути, видимо, была пройдена группой быстрее всего — сказывались как общее возбуждение и вызванный этим выброс адреналина в кровь, так и наличие источника света. Однако после того как фонарик был брошен, дальнейшее движение группа осуществляла уже в темноте. Следует уточнить, что темнота не была абсолютной, ведь даже ночью в заснеженном лесу можно различать ближайшие предметы ввиду их контрастности со снегом, однако темп движения группы резко замедлился. Кроме того, по мере спуска к границе леса на пути дятловцев все чаще попадались карликовые деревца, требовавшие перестроения группы с целью их огибания, что вносило дополнительное торможение. Если на преодоление первых 400 м у группы ушло около 5 минут или даже меньше, то следующие 600 м потребовали уже минут десяти или даже четверти часа (и это вполне разумная оценка). Где-то там, на удалении около 1 км от палатки отстал от группы и упал в снег Рустем Слободин.

Рустем потерял сознание и соответственно способность самостоятельно двигаться примерно на 20-й минуте с момента травмирования, что вполне соответствует картине полученной им черепно-мозговой травмы. Хорошо известно, что люди, перенесшие тяжелейший нокаут и получившие смертельную закрытую травму мозга, могут прийти в себя и некоторое время демонстрировать удовлетворительное самочувствие (до тех пор, пока внутричерепное кровоизлияние не начнет давить на мозговые оболочки). Футболисты могут продолжить игру, боксер — может рваться в бой… хорошо известны видеозаписи спортсменов, получивших в ходе соревнований смертельные черепно-мозговые травмы, но при этом демонстрирующих некоторое время полное самообладание и внешнее благополучие. Через 10–20 минут оно заканчивается вызовом сначала врача команды, а затем — бригады парамедиков. Это явление кажущейся бодрости уже фактически умирающего человека иногда очень точно называют «отложенной смертью». Кстати, на скорость развития процесса существенно влияют двигательная активность пострадавшего и температура окружающей среды — и то, и другое замедляет рост кровоизлияния.