Перевал

Коротеев Николай Иванович

– Зачем же смеяться?
– поглаживая ладонями крепкие колени, обтянутые теплыми подштанниками, раскачивался Утробин.
– Плакать над вами, дураками, надо. Одни нагадили, а вы убирать собрались. Вот пусть он, этот механик, и попашет и попляшет под луной. Ха-ха-ха!

Заматывая на шее шарф, Бажан сказал:

– Ишь, какой идейный противник! Работать тебе не хочется, Селиван. Ведь за пахоту под луной не заплатят. Он бы пошел, если бы заплатили за

особую выработку. Он бы плясал за рычагами - рванул на себя гривенник. От себя гривенник, двинул отвалом - рубль.

– Зачем обижать человека?
– пожал плечами Тошка.
– Старый. Устал он.

– Я устал?
– почти взвизгнул Утробин.- Да я вам сто очков вперед дам! Надо было бы пройти эту трассу за четверо суток вместо недели, как вы колупались, я бы прошел! Днем и ночью вкалывал бы, а прошел! Только ломать горб за чужие грехи - спасибо! Ишачьте сами!

– Шейлок он, - сказал Гурамишвили, перестав мучить ушанку и напялив ее наконец на голову.- Он все меряет на аршин рубля! Не знаю, могли или не могли люди в пургу не пойти на крайнюю меру. Верю - не могли! Лютову верю. Пойду ишачить. И спасибо Лютову - честно признался: надо спасать землю на склоне, реку спасать, тайгу, которая останется без воды, зверей, теперешних и будущих. Знаю: сейчас надо спасать. Сегодня, а не завтра.

Тараторив натянул телогрейку, поправил за пазухой попискивающую "Селгу":

– Сейчас даже не важно - кто виноват.

– Потом поспорим, - поднялся Бажан,- когда речку загоним в русло. Пошли,и плечом откинул полог палатки.

– Он старый человек, - бормотал Тошка, застегивая поверх ватника широкий солдатский ремень.
– Бедный человек...

– Бедный?
– снова взвился голос Утробина.
– Да я тебя с потрохами куплю!

За брезентовой стенкой резко застрелял пускач. Тошка, не желая, видимо, повышать голоса, повертел неопределенно рукой и тоже вышел. Проговорив еще что-то в спину Тошки, Утробин лег на нары и укрылся с головой. Забил второй пускач, потом третий.

Лютов все еще сидел у наспех сбитого стола, тупо глядя на мерно чадящее за проволочной решеткой пламечко фонаря "летучая мышь". Он все еще надеялся, что неожиданно долгий для него разговор - всего лишь упрямое препирательство Селивана. Вот-вот Утробин откинет с головы ватник, может, захохочет, натягивая штаны, и они, все пятеро, отправятся вниз. Они спустятся к перебитым траками и полозьями балков берегам онемевшего от ночного заморозка ручья и наложат на пробоины пластыри грунта и щебня. Они будут работать всю ночь, а когда часам к десяти утра солнце прогреет

склон и юркие талые воды зазвенят по камням, час от часу набирая силу, поток не обрушится в прораны, не станет вымывать на склоне зачатки оврага, чтоб через год или два превратить его в глубокий мертвый каньон.

"Ерунда какая-то...-думал Лютов.- Как это - взял да и повернулся человек неожиданно спиной ко всем? Может быть, мы, конечно, виноваты в том, что произошло зимой. Пурга помешала обдумать как следует дорогу. А цель была рядом - ясная, притягательная, дающая успокоение и отдых. Да, ясность цели не определяет правильность пути". Лютов подошел к Утробину.

– Селиван! А, Селиван!
– громко позвал он. Вскочил Утробин, дико глянул на него:

– Иди, иди, механик! Прибирай свое дерьмо!

– Ты вот говорил - раньше думать следовало...

– Да! Что тебе надо?
– взъярился Утробин.

– Раньше, допреж, значит...

– Ну что! Что? Тетеря! Заладил - "думать", "думать"... Свое за собой я сам подберу. Я! Сам! А чужое не ем.

– Как же ты завтра в глаза ребятам посмотришь? Утробин ухмыльнулся и поводил пальцем перед носом Лютова:

– А это - одно другого не касается. Ясно? Механик!

– Ясно...
– кивнул Лютов.
– Разве я о том?

– А то за такие фортели, ну, коль оставите, статья в законах есть. Слышал? И машину не тронешь. Я за нее отвечаю.

– Знаю...
– Лютов снова покачал головой.
– И я отвечаю тоже.

– Вот и топай, механик. И не буди! Не мешай мне спать мои законные часы! Все!

Рокот одного пускача перешел в утробный рокот двигателя.

Пора, давно пора было уходить Лютову к ребятам. На всякий случай, уж совсем безнадежно, он потоптался у выхода из палатки.

Укрывшись с головой, Утробин не шевелился.

Тогда Лютов вернулся, захватил лампу "летучая мышь" и, не задерживаясь более, вышел.

Площадку у палатки заливал свет фар бульдозеров, готовых к спуску. К Лютову подошли ребята.

– Он, по-моему, просто выдохся, вымотался, - сказал Лютов, кивнув в сторону палатки.

– По-вашему...
– неопределенно выговорил Бажан.
– А нам с ним здесь, на перевале, работать. По-вашему...

– Да, по-моему,-твердо отчеканил Лютов.

– Ладно. Будем считать "по-вашему", - покачал головой Гура-мишвили.Сейчас. А там посмотрим.

– Мне что делать?-спросил экскаваторщик Бубенцов.

– На фонарь. Маяком пойдешь. А я все-таки поведу его машину.