Перевёрнутый мир
Шрифт:
Она присела на пенек, слегка покрытый мхом. Чижик по-прежнему тихо рычал на нее и суетливо бегал вокруг. Но незнакомка не обращала на пса никакого внимания. Это еще больше злило Чижика, ведь его не боялись.
— Ну-ну, успокойся, дружище. — Я схватил его за ошейник и силой усадил возле себя. — Вот так, сидеть и молчать. Здесь все свои.
Чижик мгновенно успокоился, хотя по-прежнему недоверчиво поглядывал на незнакомку. Он не считал ее своей.
— Вас все так легко понимают — с первого слова?
— Здесь — все. Чей лес — того и пень.
Девушка
— И люди тоже?
— Люди… Пожалуй, нет… Хотя я мало знаю людей.
Я осторожно принялся доставать из золы печеную картошку. Чижик радостно завилял пушистым хвостом, принюхиваясь к горьковатому запаху и облизываясь.
— Нет, Чижик, первое угощение — гостю. Так положено. Будете? — Я поднял голову и стал откровенно рассматривать девушку.
Вообще-то я не мог не признать, что она была красива. Но красива какой-то запрограммированной, положенной, правильной, что ли, красотой. Словно кто-то заложил все данные новомодных журналов в компьютер, который в итоге и выдал «на-гора» нынешний стандарт красоты. Большие пухлые губы, раскосые светлые глаза, вздернутый носик, длинные ноги и тоненькая фигура.
— А знаете, — рассмеялась она, — вы типичный представитель лесного братства — лесник или егерь. Я другого и не представляла. Этакий бородатый, огромный, слегка неуклюжий мужик с обветренным лицом и грубыми руками.
Вот тебе на! Оказывается, я не менее стандартен. Впрочем, в этом люди мало отличаются от растений и животных. Нас легко можно классифицировать по родам и видам. Мир очень мал и не так разнообразен, как это может показаться на первый взгляд. Я это понял давно и именно здесь, на природе. Лес давно стал для меня моделью нашего мира. Тот же покой и те же войны. Те же хищники и те же жертвы… И гораздо позднее, в многомиллионном городе я убедился в своей правоте.
А сейчас я рассмеялся, и мой смех затерялся в кронах пробуждающихся деревьев.
— Вы смеетесь надо мной? — надула пухлые губы девушка.
— Нет, скорее над собой. Оказывается, не только люди, но и мысли довольно стандартны. Мы с вами такие разные, а подумали об одном и том же.
— Ага, понятно, значит, вы с первого взгляда меня разгадали. И кто же я?
— Скорее всего, актриса, — не раздумывая, ответил я. — Или, возможно, модель… Хотя нет, вам, наверное, нравится постоянно во что-нибудь играть. Так, сейчас вы играете роль заблудившегося в лесу путника, внезапно встретившего местного аборигена.
Девушка рассмеялась и откинула упавшие на лицо пряди светлых волос.
— А вот это нечестно, — капризно заявила она. — Вы прекрасно знаете, что здесь находится Дом творчества актеров. Поэтому ничего вы не угадали, а просто знали.
Да, я это знал. Поскольку охранял лесной заповедник и для них, и от них. И, частенько обедая в столовой актерского пансионата, наслушался много высокопарной болтовни о блеске, порывах, вдохновении и бурной жизни. Равно как и о разочарованиях, обидах и отчаянии. И то и другое было мне чуждо. Всякий раз, когда какая-нибудь знаменитость (которую я, как правило, не знал, хотя должен был знать) говорила мне усталым тоном: «Вы знаете, я вам завидую. Всю жизнь прожить в лесу… Возможно, в этом и есть счастье. Не то что мы, грешники… Все суетимся, толкаем друг друга локтями и не находим времени побыть одному…» Я думал, что побыть одному всегда найдется время. В такие минуты мне хотелось сбежать от этого непонятного, суетливого, далекого мира в свою маленькую сторожку к верному другу Чижику, единственному, кто меня всегда понимал. К единственному, кого понимал я…
Впрочем, если быть справедливым до конца, то мне нравились многие обитатели этого дома. А с некоторыми я даже дружил. Мне доверяли тайны, зная, что дальше лесной сторожки они не уйдут.
Так, одна премилая старушка в большой яркой панаме как-то сказала, что ее мечта — сделать для меня костюм лесного бога. Она была костюмершей. Бывшей костюмершей. И не раз повторяла:
— У вас прекрасные данные для кино. Вы так естественны, молодой человек! Так просты! Как сама природа. Ведь когда мы ее снимаем на пленку, она ничего не играет. И, как правило, ее роль получается лучше всего.
Я смеялся в ответ и отчаянно кивал головой.
— Нет уж, Марианна Кирилловна, только не кино. Мое кино здесь. — Я обводил рукой свои зеленые владения. — И вы тоже часть этого фильма. Мне этого предостаточно.
— А жаль, — вздыхала бывшая костюмерша. — Город так портит людей. Особенно актеров. Они теряют ориентацию, чересчур легко разбрасываются своими мыслями и убеждениями. И в итоге превращаются в кукольных персонажей. За них приходится думать и за них придумывать жизнь. А это уже другой театр…
Марианна Кирилловна была единственным человеком, от которого мне не хотелось бежать. Напротив, каждый год я с нетерпением ожидал ее приезда. В наших местах она появлялась с точностью до одного дня. В своей огромной ярко-красной панаме. И в ее номере всегда красовался неизменный букет сирени. От меня. Как и все люди леса, я был немного сентиментален. И хотя не любил ломать кусты, для костюмерши делал исключение каждый год. В день ее приезда. Это была моя сирень, полыхающая пышными красками под окном сторожки. Эту сирень Марианна Кирилловна особенно любила. И всегда принималась искать цветок в пять лепестков в букете, неизменно находила и — по примете — съедала, чтобы сбылось какое-то желание.
— Какая варварская примета, — смеялась она приглушенно. — А как приятно. И главное, веришь, что твое желание обязательно сбудется.
— И сбывается?
— Вы знаете, Даня (она так называла меня), как ни странно, на вашей сирени я загадываю одно-единственное желание. Уже который год. И оно непременно сбывается. Так что берегите эту сирень. Она в некотором роде — мой талисман.
— А что вы загадываете, если не секрет?
— Секрет, безусловно! Хотя и довольно предсказуемый. Какое может быть желание в моем возрасте?! К тому же при моем абсолютном одиночестве.