Перевёрнутый полумесяц
Шрифт:
— А теперь остается последнее — проверить, насколько далеко зайдет их любопытство и желание попасть в кадр. Сто против одного, что они сунут голову в объектив, если даже я буду на земле!
Иржи ложится на спину, наводит камеру прямо в небо — и над объективом, сомкнувшись, склоняются головы людей. Конец.
Точка съемки номер два. Камера снова наготове, только на сей раз она стоит на балконе большого отеля над центральной улицей. Еще секунда — и мы начнем снимать. В это мгновение в комнату врывается офицер, сверкая золотом погон на плечах.
— Я начальник тайной полиции. Где у вас разрешение на съемки?
— А где у вас закон или
Офицер недоуменно поглядывает то на Иржи, то на Мирека и вдруг заливается смехом.
— В сущности, вы правы!
И, молодцевато козырнув, исчезает.
Мы меняем в камере отснятую кассету. Вдруг за спиной у нас кто-то кричит: «Эй, чехи, смотрите-ка!» — и одним махом задирает на каком-то человеке из толпы пиджак. Мы видим, что на ремне у него висят два пистолета. Стало быть, тайный агент полиции. Разоблаченный краснеет до корней волос, потом бледнеет и ни с того, ни с сего приглашает нас распить с ним бутылочку кока-колы. Ведь он здесь совершенно случайно. Так, мимоходом остановился…
В конце концов съемки города Триполи совсем зашли в тупик. Камера наведена на современный магазин. У стены, не попадая в кадр, сидит чистильщик обуви. Десять человек кричат нам:
— Ноу гуд! Ноу филм! [30]
В видоискателе — стадо американских автомобилей. А позади них бредет с повозкой продавец содовой воды.
— Ноу гуд! Ноу филм!
И пять пар рук закрыло объектив.
В кадре арабские неоновые рекламы.
— Ноу гуд! Ноу филм!
30
Не надо! Не снимайте! (Англ.)
Мы хотели дотянуть до конца хотя бы кинорассказ о триполийских финиковых пальмах. Плоды на деревьях уже запечатлены на пленке. Сборщики плодов трижды обещали прийти и трижды не пришли. Что делать? Снимем по крайней мере продажу фиников на краю рынка, вот здесь, возле аптеки. Выбрали самого чистого продавца фруктов, в белоснежной рубашке. Он даже стал пунцовым от радости, что попадет в фильм. Все приготовления закончены в одну минуту, но… чья-то рука закрывает объектив. Перед камерой стоит строгого вида господин с портфелем. На этот раз пиджак ему никто не задрал.
— Здесь производить съемки нельзя.
— В таком случае не могли бы вы посоветовать, где можно снять фильм о Триполи?
— В вашем распоряжении центральная улица. И парк!
— Добрый совет дороже золота.
Благодарим. И собираем чемоданы. Прощай, Триполи!
Через два часа наступит осень
Хоть через день, но на страницах бейрутской «Дейли Стар» или выходящей на французском языке «Л’Ориент» непременно появляется снимок некоей выдающейся личности, либо прилетевшей, либо улетевшей из Ливана на борту самолета компании MEA. И в каждом случае на снимке должен как фон фигурировать хвост самолета с эмблемой компании — ливанским кедром. Это неотъемлемая часть оплаченной рекламы.
Кедр можно видеть на государственном флаге Ливана, на оборотной стороне монет, на почтовых марках, на фуражках полицейских и на номерах полицейских автомобилей.
Кедр в Ливане окружен безграничным почтением, хотя, кроме валюты, поступающей от туристов, жаждущих узнать, как же, собственно, прославленный
Дело в том, что кедры в Ливане все до одного строго учтены.
Но увидеть живые кедры в Ливане не так-то просто. Хотя они растут в четырех местах, в три из них дороги для моторизованных и вечно спешащих туристов неудобны. В Хадет-эль-Джубе, например, к ним нужно добираться пешком целый час. От посещения кедровой рощицы Джебель-Барук туристское бюро отговаривает, предупреждая, что туда предстоит утомительная поездка верхом, причем лошадей надо заказывать заблаговременно. Таким образом, самой удобной оказывается в конце концов дорога к подлинным кедрам, к заповеднику «Кедры». Их там собралось воедино ровно четыреста, и из всех ливанских кедров они самые ливанские.
Если вы отправитесь к кедрам в промежутке между октябрем и ноябрем, в этом будет своя прелесть: за два часа вы незаметно для себя попадете из теплого бабьего лета в нефальсифицированную среднеевропейскую осень.
В десяти километрах за Триполи дорога начинает круто подниматься в горы. Еще через двадцать километров мы оказываемся перед казино «Семирамис», ровно в тысяче метров над уровнем моря. «Над уровнем моря» здесь можно воспринимать буквально. Кажется, что до сверкающей глади Средиземного моря рукой подать. На нем как бы плавают островки, среди которых выделяется Пальмовый остров. Миниатюрные кораблики направляются в порт Эль-Мина, чуть левее дымят трубы цементных заводов за Чеккой. Совершенно отчетливо виден отсюда монастырь Деир-Нурие, расположенный на площадке ливанской Столовой горы, сквозь которую пришлось пробивать туннель, чтобы сделать возможным сообщение по побережью между Триполи и Бейрутом.
Если около казино «Семирамис», перед его огромными застекленными террасами у нас было ощущение, будто мы быстро перелистали календарь от июля до сентября, то следующие сотни метров подъема перенесли нас в октябрь, а за Эхденом нам улыбнулся ноябрь. Клены и шелковицы стали золотыми, тополя, которые внизу, у моря, стоят ярко-зеленые и даже не помышляют о том, чтобы сбросить свой наряд, здесь уже почти осыпались. Лишь на верхушках у них еще осталось немного пожелтевших листочков, да и те ветер ежеминутно срывает и, крутя, отсылает на землю. О волшебная осень, привет далекой родины! Как долго пришлось нам идти к тебе, чтобы ты напомнила нам четыре времени года! А скоро здесь будет снег…
Председатель общества Мафусаилов
Вид этих кедров вызывает глубокую грусть. Под желтеющими склонами, которые у вершины трехкилометрового Корнет-эс-Сауда образуют гигантскую замкнутую подкову, они напоминают маленькое стадо перепуганных черных коз, точно таких, каких мы видели вчера на базаре, где они покорно сбились в кучу, ожидая своей участи. Кедры сбились в кучу в долине, к краю морены ледникового периода, которая по сей день отмечает самую нижнюю границу последнего в Ливане ледника! Если же смотреть на кедры со стороны дороги, то они как бы превращаются в античный хор, в толпу плакальщиц, скорбящих здесь над усопшими…