Перевертыши
Шрифт:
– Да, нет же! Не отказываюсь! Но, знаете, мне не нравится получать часть зарплаты в конверте, я предпочла бы целиком официальную.
– То есть ты хочешь сказать, что ты вся такая чистая, честная и порядочная, не отказываешься от денег в конвертике, но не желаешь участвовать в уголовно наказуемых деяниях, связанных с добыванием этих денег. Я правильно понял? Поправь меня, если что не так. Ты предпочитаешь, чтобы каштаны для тебя из огня таскали другие. Я ничего не переврал? И дурак Абубякиров вполне для этой роли сгодится.
Опускаю голову, изучаю дырку в линолеуме. Интересно,
Конечно, он прав. Я не в силах отказаться от левых денег, но при этом не хочу принимать участие в их добыче, транспортировке и хранении. Все так и есть.
– Танюша, ты пойми, – интонация Рината Асхатовича становится душевной. – Нас поставили в такие условия. Мы дочерняя компания. Головная утверждает наш бюджет, рассчитывая, что мы выполним определенные функции. Но зарплаты согласовывает в таком размере, чтобы они непременно были ниже, чем у них. А ни один уважающий себя специалист просто не согласится работать за такие мизерные деньги. Вопрос стоит так: либо мы не справляемся с возложенными на нас обязанностями, либо мы «помогаем» специалистам Головной компании немного перераспределить средства, зарабатываемые, между прочим, нами. Если я не буду доплачивать людям в конвертах, они просто уйдут. Несомненно, придут другие, но на меньшие деньги придут соответствующие специалисты.
Пока слушаю, вспоминается, как устраивалась на работу. Мне предложили оклад раз в десять меньший, чем тогда был у мужа. И это при том, что у Валеры в те времена зарплата была средней руки. И согласилась я на это безобразие только потому, что вообще не имела после института никакого опыта, но зато очень хотела вырваться из дома после нескольких лет отсидки с детьми. К счастью, через пару-тройку месяцев мне начали выдавать конвертик. И это существенно повысило мой статус в семье, поскольку по началу желание работать за такие деньги воспринималось обычной блажью.
Все, что я сейчас умею, пришло со временем – опыт нарабатывала у нас в Компании. Так что шефа по части уровня специалистов, согласных на чистый оклад без конвертов, очень хорошо понимаю.
Шеф еще что-то долго и нудно объясняет, чего и без него понятно, тем более что Штатное расписание в моем ведении. Я без него в курсе, как тяжело вносятся в него изменения, причем самые простые и безобидные. Смотрю на часы, время неумолимо приближается к пяти, а мне надо еще допечатать его тронную речь, а главное, подготовиться к приходу гостей.
– Ладно, Ринат Асхатович, я все поняла и готова исправиться. Давайте разворачивать сверток и попробуем все уместить, – мне безумно стыдно, что начала выеживаться и, честно говоря, я сейчас благодарна шефу, что он достаточно деликатно поставил меня на место. Другой размазал бы тонким слоем по поверхности моего рабочего стола. Да еще ногами потоптался бы.
Следующие несколько минут мы слажено распределяем, точнее, запихиваем наличность в бронированный шкафчик. Пачки банкнот аккуратно занимают практически все пространство сейфа.
– Глянь, можно было бы даже и побольше вложить, – шеф удовлетворенно окидывает взглядом результат нашей совместной деятельности. – Кто знает
– Не знаю, но думаю, что все. Люди же видят, куда я убираю их трудовые книжки. Мне даже никогда не приходило в голову скрывать его наличие и местоположение.
– Хорошо, поставим вопрос по-другому. Кто имеет доступ к нему?
– У меня есть единственный ключ. Когда устраивалась на работу, он уже был один. Мне сказали, что второй экземпляр давно утерян.
– Это плохо. Вдруг, он у кого-то на руках.
– Ну не знаю, за четыре года ни у кого не засветился.
– Ладно, кто имеет доступ в твой кабинет?
– Один ключ у меня, другой у Вероники, третий у Веры Викторовны, уборщицы.
– Тань, сходи забери у Веры Викторовны ее ключ, а я заберу у Вероники.
– А как мне объяснить уборщице, с чего это я вдруг забираю у нее ключ?
– Ну придумай, что-нибудь! – Абубякиров недоуменно пожимает плечами, – скажи, что где-то посеяла свой. Завтра вернешь, скажешь, что нашла, за стол упал. Проблем-то.
Действительно. Вот уж если я не умею врать, то и придумать-то ничего не могу.
– Какая у тебя ручка красивая. Добротная, – шеф берет со стола незамеченную мной ручку Ильи.
– Это не моя, это Лагин забыл. Надо будет ему позвонить, что не волновался, у него бзик на канцелярию. Обожает красивые ручки, карандаши, ластики…
– Скользкий тип, – неприязненно произносит Ринат Асхатович, открывая дверь.
Шеф выходит, а я бросаюсь скорее допечатывать его речь. Теперь мне еще надо сбегать на первый этаж к уборщице, а потом уже заняться столом.
В семнадцать десять заканчиваю завтрашнюю речь и несусь к шефу. Вероника докладывает, что он вышел. Радостно залетаю в кабинет и кладу ему на стол распечатанные листки. После этого сразу несусь на первый этаж к Вере Викторовне.
Пожилая женщина только-только пришла на работу. Она всегда убирается по утрам и вечерам то есть, когда кабинеты пустые.
– Верочка Викторовна, мне срочно нужна Ваша помощь. Не могу найти ключ от своего кабинета. Вот оставила открытым – скорее дайте мне, пожалуйста, Ваш. Я либо свой найду, либо завтра дубликат сделаю и Вам верну, – запыхавшись, выдаю скороговоркой, таращу для важности глаза, чуть ли ногами не перебираю.
– Танечка, бери, золотко. А как убраться-то у тебя сегодня?
– Вера Викторовна, сегодня у меня сабантуй допоздна. Так что все-равно не уберетесь. Тогда уж завтра. А сегодня я сама как-нибудь. Ладно? Спасибо Вам, спасительница Вы моя.
– Да уж что-то прямо поветрие какое-то: то Илюша потерял свой ключ, то ты.
– Лагин? Серьезно? – известие удивляет.
Сколько знаю Илью, столько поражаюсь его аккуратности и педантичности. Представить, что он посеял такой важный предмет, как ключ от рабочего кабинета, невозможно. Иногда, когда я вижу, как он раскладывает по местам свои вещи, подтачивает и без того острые карандаши, стряхивает со стола и одежды невидимую обычным людям пыль, мне становится по-человечески жаль его жену. Я так и представляю, как он ходит дома по комнатам и своей холеной рукой указывает на брошенную не на своих местах одежду, оставленные капли на раковине или невымытую посуду.