Переводчица из «Интуриста»

Я живу в старом ленинградском доме на самом последнем этаже. Лифта у нас нет, и, когда по лестнице поднимается человек, эхо отдается высоко под сводами. Я бегу по лестнице быстро, а потом останавливаюсь и слушаю, как там, наверху, гулко отдаются мои шаги. Я живу в этом доме всю свою

Три раза я повертываю ключ в замке, потом широко распахиваю дверь и стою на пороге секунду, разглядывая комнату. Это у меня старая блокадная привычка. Потом иду к окну и смотрю, начался ли дождь. Дождь каплет неуверенно, чуть-чуть, но люди уже раскрыли зонтики и торопливо шагают по тротуару: красные, зеленые, черные зонтики. Качаются зонтики, торопятся неизвестно куда. Домой спешат или на свидание? Ой, люди, ничего-то вы не знаете! Живете себе в полной неизвестности. А меня на работу приняли! На самую настоящую работу! С окладом и ответственностью. Я теперь, как и вы, буду по утрам торопиться, и соседи будут удивляться, что это со мной случилось, что я такая точная. Я буду работать семь часов в день и дважды в месяц буду получать зарплату. И если когда-нибудь, люди, вы спросите меня: «А вы учитесь, девушка?» — я засмеюсь в ответ: «Что вы! Я работаю. Работаю переводчиком в „Интуристе“». И когда мы расстанемся, вы будете удивляться про себя: «Подумать только, такая молодая и уже работает переводчицей в „Интуристе“!»

Пере-вод-чик! Пере — приставка, вод — корень, чик — суффикс. Чудный суффикс «чик»! Чик-чирик. Птицы прилетели. Чик-чирик. Весна наступила. Чик-чирик. Меня взяли на работу.

В гостинице — зеркальные двери. У дверей стоит швейцар в костюме, расшитом золотыми галунами. Но мы ходим на работу не через эту дверь, а через маленький служебный вход сбоку. Там сидит табельщица, и там мы обязаны вешать свои номерки. У меня тоже есть номер: жестяная бляшка с цифрой 17.

Весною переводчики «Интуриста» готовятся к началу сезона. Они изучают город, музеи, метро и прочие достопримечательности. Это, конечно, интересно, но уж очень это напоминает мне студенческую жизнь. Когда по утрам мы выходим из гостиницы и веревочкой тянемся к Эрмитажу с тетрадками под мышками и когда, застыв у картины, судорожно записываем все, что рассказывает нам экскурсовод, — ну это же форменное студенчество! А студенчество меня уже тяготит. И все же приходится записывать и про колорит, и про игру света и тени.

«Богатство красок, необычайно жизнерадостный колорит картин, непревзойденное мастерство художника подтверждают…» Что «подтверждают» — мне никогда не суждено узнать. Валя, моя соседка, наклоняется ко мне и шепотом спрашивает: «Не хочешь смыться?» — «Конечно, хочу!» Она кивает в сторону, и, когда группа переходит к другой картине, мы тихонько выскальзываем из зала.

До чего же хорошо на улице! И гораздо теплее, чем в музее. Нева очистилась ото льда, и на волнах лениво покачиваются солнечные зайцы. Лоснится не просохшая после дождя набережная.

— Я все это знаю, — говорит Валя, — в прошлом году слушала эти самые лекции, сдавала здесь экзамены и даже работала с туристами, но потом меня уволили. С окончанием сезона. Здесь, на этой работе, никогда не знаешь наверняка, что с тобой будет после окончания сезона.

— Ага, не знаешь, — отвечаю я. И молчу, потому что греет солнце и настроение у меня самое благодушное.

Валя снимает шапку, встряхивает головой и становится похожей на одуванчик: такая она тоненькая и такая у нее пушистая светлая голова.

— В отделе кадров обещали, что в этом году меня обязательно оставят. Хотя бы в бюро обслуживания. Думаю, что на этот раз они не обманут. Конечно, мало радости сидеть круглый год в бюро, но что поделаешь… Раз я не могу жить без «Интуриста». Зайдем в «Пирожки».

Мы заходим в пирожковую, пьем кофе и едим пирожки. Мы молчим. Каждый думает о своем. Я думаю о том, как мне повезло! Через какие-нибудь две недели мне дадут туриста или группу туристов, я весело улыбнусь им и скажу: «Здравствуйте, господа!» Мы пойдем по Невскому, потом поедем в лакированном ЗИЛе вдоль набережных, пройдем по музеям, будем смотреть в театре самый лучший балет, а потом будем прощаться на аэродроме. «Как жаль, что мы расстаемся! Как приятно было познакомиться с таким образованным, с таким знающим гидом! Никогда вас не забудем!.. Прощайте… До свидания…» А потом, может быть, даже песня. Да, да, я сама слышала, как однажды какие-то туристы пели в автобусе песню, посвященную своему переводчику, и смеялись, и махали руками, и кричали что-то, а он стоял на тротуаре растерянный и растроганный. Я, конечно, не растеряюсь. Я улыбнусь скромно и скажу… Что я скажу?..

— Ну, ты готова? Идем. С капустой самые вкусные. Правда? Ну что ты смотришь, как будто с неба свалилась?

— Поздравляю. Тебя отправляют.

— Куда отправляют?

— Как куда? По туру. Я слышала разговор в Центральном бюро. Сказали, что назначат тебя. Ты сходи и узнай. Нет, лучше погоди. Тебя вызовут, наверное. Да ты раздевайся, раздевайся, что стоишь?

Я стою неподвижно около раздевалки, и дождь с моего зонта стекает прямо на ковер. Я смотрю то на Валю, то на темное пятно на ковре и ничего не понимаю. Почему меня, недоучившуюся и неопытную, посылают по туру? И что значит по туру? Далеко ли это? Нет, Валя что-то напутала.

— Да нет же, уверяю тебя, слышала собственными ушами. Говорят, некого послать. Соколова и говорит: «Ну что ж, раз некого послать, пошлем Майкину». Слышала собственными ушами.

…Вот, значит, как это все быстро случилось. Никаких двух недель. Сегодня! Может быть, даже сейчас. И с целой группой. Но я почему-то больше трушу, чем радуюсь.

Я снимаю пальто. Потом поднимаюсь на второй этаж и захожу в комнату переводчиков. Сейчас, вот только я переступлю порог этой комнаты, меня вызовут к старшему переводчику. Я начинаю волноваться. Вдруг на меня посмотрят и решат, что я еще недостаточно зрелый товарищ. Я волнуюсь все больше и больше.

— Майкина, в кабинет к управляющему!

Кто это сказал, я не знаю. Я только растерянно оборачиваюсь к Вале и спрашиваю:

— Кто это управляющий?

Валя смеется:

— Управляющий — это управляющий. Помнишь, я показывала тебе внизу вчера вечером? Толстый такой. Иди вниз на первый этаж и налево. Там его кабинет.

Управляющий, высокий тучный человек, легко и свободно движется по кабинету. Кажется, что ему не составляет никакого труда носить большое и плотное тело и делает он это с удовольствием. С таким же удовольствием он говорит, тщательно разделяя слова, округляя фразы и делая многозначительные паузы. Во время пауз он останавливается передо мною и смотрит на меня внимательно и спрашивает: «Понятно?», а я стараюсь выглядеть солиднее и киваю головой: понятно. Управляющий смотрит на меня еще несколько секунд, и за это время мысли, обгоняя одна другую, проносятся у меня в мозгу. Я думаю, что он, наверное, догадывается, как я неопытна, растерянна, и, наверное, сомневается, можно ли доверить мне столь ответственное дело.

Ну конечно, я уже вижу, что он начинает сомневаться. Вот сейчас скажет мне… Но управляющий ничего не говорит, а продолжает шагать по кабинету от двери к окну. Я вздыхаю с облегчением. Пронесло! И снова вслушиваюсь в красивый спокойный голос управляющего:

— В группу ваших туристов могут попасть самые разные люди, и доброжелательные, и сочувствующие нам, и наши откровенные враги, наши недоброжелатели. Но и с теми и с другими вы должны вести себя с достоинством, ни на минуту не забывая, что вы представляете в глазах этих людей советский народ.