Переводчица

Семакова Татьяна

Тихо хмыкаю и выхожу. Почему как будто? Всё в точности так.

Через час звоню в домофон к Минаевой.

— Кто? — спрашивает нервно. — Ди, ты? — молчу и дверь открывается. Нахера спрашивать? Идиотка.

Поднимаюсь на пятый, последний, без лифта, перескакивая через пару ступенек. Стоит у распахнутой двери, при виде меня испуганно округляет глаза, пытается закрыть дверь, но не успевает.

Немного не рассчитал силу и она упала, нелепо раскинув ноги. Брезгливо морщусь и прислушиваюсь. Если живёт не одна, могут быть проблемы.

— Вставай, — говорю сквозь зубы. — Поговорим.

Так больно мне не делал ещё никто. Даже он, даже тогда, в самолёте.

На ресницах не осталось туши, она вся на подушке, душа там же. Грязная, выстраданная, выплаканная, жалкая, истерзанная.

Часам к трём ночи поднялась с кровати дряблой старухой и пошла на кухню выпить. Хотелось спиртного, получилось — холодный кофе. Горький, с кислинкой, совершенно омерзительный на вкус.

Обругала последними словами подругу, влепила ей пощёчину, выставила из квартиры, чуть ли не проклиная вслед, но она совершенно ни в чём не виновата. Только я сама. Моя похоть, которая завладела разумом, моя самонадеянность, моя дерзость, мои давно разбитые, искажающие действительность розовые очки, через которые я упорно продолжала смотреть. Такая наивная глупышка… очередная. Думала, он дверь в душу приоткрыл. Нет у него души и никогда не было. Зря его мать рассчитывала на обратное.

Сначала Таня включила мне запись с диктофона. Успела нажать на запись подходя к моему дому… И я услышала своими ушами весь разговор между Тимуром и Ибрагимом. Разговор, в котором они поспорили, кто круче. У кого хер длиннее, у кого яйца больше. А я с удовольствием раздвинула перед Тимуром ноги. И если бы Ибрагим поднапрягся, битва бы разгорелась нешуточная.

Я пыталась сделать хоть вдох, но она не дала. Тут же призналась, что соврала про тот разговор Жанны с вымышленной подругой. Не было никакой Амелии, она просто вызвала её в свой кабинет и со свойственной ей прямолинейностью заявила, что считает нас с Тимуром отличной парой. Что такая, как я, сможет направить его на путь истинный. Что нужно лишь слегка подтолкнуть нас навстречу друг другу, а дальше сработает сила притяжения. Не, ну сработало, тут надо отдать ей должное. Такую дуру, как я, ещё поискать. Исчезающий вид!

Я резко встала и начала расхаживать по крошечной кухне загнанным в клетку диким зверем. Исчезающий вид… идиотская фраза, которая резанула слух в последнем разговоре с Ибрагимом. Где я ещё это слышала?…

— Пименов… — пробормотала растерянно и первая же мысль — позвонить Соболеву.

Мысль, от которой я впала в ступор на пару секунд, а потом истерично засмеялась. Да я втрескалась в него по уши! Надеюсь, на мне вид действительно исчезнет… врагу не пожелаю.

Ладно, хрен с ним. Допустим, он мудак не распоследний, а последний. И я в самом деле ему позвонила. Что я скажу? Что Ибрагим употребил фразу, которую, по его словам, любит повторять Али, которую, в том числе, произнёс Пименов. Какая тупость! Ладно ещё Али, но Пименова-то я с какой стати подозреваю? Обычный мужичок, звёзд с неба не хватает, в работе не слишком старателен и не слишком внимателен, рядовой клерк. А с другой стороны…

Попыталась вспомнить ограбление в аэропорту. Я видела своими глазами, как к юристу подбежал щуплый турок, как выхватил портфель и толкнул, от чего Пименов приземлился на пятую точку. Допустим, турок был жилистый и сильный, а Пименов не ожидал рукоприкладства, от того и плюхнулся, как мешок с картошкой, но он даже не покачнулся, когда у него отобрали портфель. Чем он его держал? Одним пальцем? В аэропорту? Я своё барахло держу так, что руку сводит от напряжения. Но это я… На столько ватный? Или просто турок очень ловкий?

«Кое-кто хотел не влезать…» — ненавязчиво

напомнил внутренний голос, от которого я тут же беспечно отмахнулась. Хоть мозги займу и не буду думать о том, что об меня вытерли ноги.

Ещё эта нелепая опечатка в договоре. Почему её не заметил второй юрист? Или заметил, но промолчал? Он тоже под вопросом, но Ибрагим наверняка проверил его в первую очередь. Или знал об опечатке с самого начала и просто тянул время, хотел подольше пообщаться с Тимуром, проверить его на прочность. Ладно, допустим, Пименов намерено отпустил портфель, осел на землю, а после сделал вид, что хочет догнать негодяя. Нелепую ошибку в самом деле мог пропустить второй юрист, сосредоточившись на условиях соглашения, а Пименов сделал её намеренно. Та его фраза, что теперь уже и не докажешь, что в электронной версии было корректно, теперь кажется сказанной не просто в пустоту. За столом он сидел рядом с Тимуром, вполне мог изловчиться и подсыпать ему что-то, да и себе, чтобы не попасть под подозрение. К тому же, продолжать переговоры без юриста было глупым. То есть, финальная цель — сорвать сделку. И она вполне вписывается в разговор двух турков в саду.

Кажется логичным. Но поделиться соображениями не с кем.

«Иди спать, детектив недоделанный» — вздыхает внутренний голос и я покорно выключаю свет.

Встаю чуть свет и первым делом звоню Тане. На нервах я наговорила ей столько мерзостей, что стыдно было от одного воспоминания, но её телефон оказался недоступен. Позвонив ещё несколько раз, поняла, что лучше притащиться лично, с вином и покаянным видом.

Лучше делать хоть что-нибудь, иначе погружусь в пучину отчаяния, в своё болото, утопая глубже с каждой новой попыткой выбраться.

Душ, кофе, быстрые сборы и беглый взгляд на часы. Семь утра. Пока доеду, будет восемь и можно будет купить бутылку примирения. Бухать в восемь утра? Выходит, не вино, а шампанское.

Ухмыляюсь дуратским мыслям и выхожу из подъезда, кутаясь в вязаный кардиган. Без труда узнаю новую машину Тимура. Теряю запал, теряю ощущение времени, вновь теряю себя. Подхожу ближе и смотрю через слегка запотевшее стекло на его умиротворённое лицо.

Спит, откинув спинку кресла.

— Ты идиот, Соболев… — говорю сквозь слёзы, — какой же ты идиот.

Делаю над собой усилие и иду к остановке. Не буду его будить. Не буду стучать в приоткрытое окно. Не буду унижаться. Не буду просить объяснений. Не буду! Хочу, чтобы инициатива исходила от него. Хочу, чтобы пришёл ко мне, постучал в дверь, чтобы молчал, не находя правильных слов, чтобы путано объяснялся, решившись, сравнивал с блинами и ещё Бог весть с чем, не важно. И не важно, что им движет. Тупое животное желание, стыд или искреннее чувство, смутное, размытое.

Я подожду. Я не тороплюсь. Главное, что он чувствует хоть что-то.

— Передавайте за проезд! — недовольный голос кондуктора вызывает глухое раздражение.

Алло! Это твоя работа! Кому передавать, в салоне рейсового автобуса длинною в жизнь три человека помимо меня! Включая тебя, старая карга!

Через минуту подходит и буравит меня презрительным взглядом. Молча отдаю деньги, молча получаю сдачу, сую в сумку и думаю, в кого превратилась. Нервная, озлобленная, остро реагирующая на любые, даже самые незначительные, жизненные трудности. В печали захожу в супермаркет неподалёку от Таниного дома, покупаю две бутылки шампанского и одну коньяка. Иду к ней с намерением нажраться до потери пульса, долго и безрезультатно звоню в домофон, через двадцать минут проскальзываю в подъезд с собачником, звоню в звонок, стучу в дверь.