Переводчик
Шрифт:
...Зильбер! что с тобой?! тебе плохо? да? нет? просто так? точно? Ладно, извини: я отвлекся. Нечаянно...
я вдруг почувствовал приближение приступа, хотя это очень странно, что в такой момент, потому что я ведь с приступом как с приставом живу давно, можно сказать, всю жизнь, я хорошо его изучил и знаю все его повадки и приметы и эти как их предупредительные знаки зачем за что же щас мне эта пустота деленная на ноль пружина ужаса раскручивается в манной каше скуки лицо теряет форму начиная с губ. Страх мой расползается. Еще немного и я не смогу больше сдерживать его в себе. Он прорвется наружу и растечется грязной лопнувшей медузой, забрызгает все вокруг среди бела дня в толпе народа. Рта я уже открыть не в силах, мычу только сквозь зубы нормально идем идем скоро уже, а ноги-то ватные, пот холодный, все кончено. Мне хочется крикнуть ей беги
...Это, радощч м'ое, улица Казанова, дай-ка лапку... у пани очень мягкая ладонь... нет, нет, старик Джакомо, трахавший все что движется, как, кстати "трахаться" по-польски?.. да, ладно тебе, мы же типа филологи!.. как?.. пердолич?... тоже красиво... нет, великий узник тюрьмы Пьомбо тут ни при чем... ты читала его книгу "Моя жизнь"?.. зря, рекомендую! тем более, что в предисловии упомянут мой друг Носик, он, видишь ли, определил все венерические болезни, которыми страдал Казанова, но эта улица не в честь него, просто каза нова значит "новый дом" по-итальянски... Носик?.. жил здесь, а теперь в Москве, мир, к счастью стал широким - живи где хочешь, а мы ведь за это дело, можно сказать, кровь проливали... нет, нет, это я фигурально, но молодость, в общем-то, положили... помнишь: не ма вольнощчи без солидарнощчи!?.. ах да, конечно, ты была тогда совсем еще крошкой. Хочешь посмеяться?
– я польский начал учить в восьмидесятом из-за Солидарности, думал: доберусь до Варшавы, а оттуда - в Израиль... ага, всегда хотел... осторожно! обрати внимание на этот колышек, к нему раньше привязывали ослика возле странноприемного дома, а теперь об него спотыкаются симпатичные девушки, если их кавалеры вовремя не... о-па! какие люди и без охраны! Видишь вон того розовощекого пана с к'уку, ну, в смысле, с косичкой? Это - экскурсовод Володя Мак. Он водит популярную экскурсию "Булгаковский Иерусалим", но большинство туриство желает, главным образом, засмотреть церковь, в которой венчались Пугачева с Киркоровым, а это уже, так сказать, постбулгаковский Иерусалим. Я Маку говорю: бери за это отдельные деньги, а он говорит: не могу, - застенчивый ужасно!.. Конечно, сходим - когда я приду в отпуск из армии. Я Мака попрошу, он нас возьмет бесплатно... Да, Малгоська, да, я - солдат! А у нас в Израиле для солдата, знаешь, что главное?
– чтобы его далекая любимая ждала! Будешь ждать?.. Класс! Я рад! А, может быть, Малгоська, мы связаны одной судьбою?.. Да я и сам еще не знаю какой. Посмотрим. Это-то и интересно. В этом, может, и заключена интрига...
Куда мы идем?.. Мы к Юппи домой идем, вот куда. Эйнштейн уже там, ждет... Что?.. Рассказать тебе про моих друзей? Ты знаешь, я бы с удовольствием. Только, боюсь, ты не поймешь все эти быстротекущие реалии нашей жизни, которая... поймешь?.. уверена?.. Ну ладно, хорошо. Тогда, слушай:
Телега "Верные друзья"
Давным-давно в один из дней слякотного московского месяца нисан я оказался в кабинете директора ДЭЗ номер двенадцать недалеко от Белорусского вокзала. Мне было двадцать лет, я ушел из дома. Я насмерть разругался с родителями и решил податься в дворники, потому что дворникам в центре давали коммунальное жилье. Техник-смотритель Вера Павловна полистала мой паспорт, узнала из него, что, хотя я выгляжу как чурка, я не чурка, а еврей; поинтересовалась, буду ли я работать на совесть или нам придется скоро расстаться; и дала заполнить анкету и листок бумаги для заявления. Сама она вернулась к прерванному разговору с директором. "Так вот, я и говорю: зла не хватает! Не хватает зла! Ну, не хватает зла и все тут!"
На миг мне почудилось, что Вера Павловна просто сетует на нехватку зла, как жалуются на нехватку кадров или стройматериалов.
"Представляете: захожу во дворик на Фадеева, гляжу, картина: устроился, голубчик, на солнышке! Ящики, значит, картонные подстелил, телогрейку под голову, лопату в угол, книжку раскрыл и бутылка пива у него в луже охлаждается. Ну прям' аристократ, етить!"
Живая прелесть описанной сцены тронула меня. Я отложил ручку и с интересом принялся слушать, что было дальше.
"Я ему: у тебя совесть есть? Совесть у тебя есть, тунеядец?! А лед на Брестской кто будет колоть?
Вера Павловна вздохнула тройным страдальческим вздохом, приняла у меня заявление с анкетой и повела показывать жилье. Мы обогнули пивную, ей оставалось уже недолго до превращения в андроповский павильон с автоматами "квас"; пересекли двор, старательно обходя мотки кабеля и разной величины металлические трупы; толкнули раздолбанную дверь подъезда и поднялись по классически заплеванной лестнице на второй этаж, - "вот ваше жилье, а напротив у нас милиционеры, которые по лимиту, значит". Вера Павловна позвонила в ту дверь, которая наша. После обременительной для экранного времени паузы послышались, наконец, шаркающие шаги. Из того, как долго они приближались, я заключил, что квартира большая. Щелкнул английский замок, и на пороге возник Юппи.
Нет, на пороге возник, конечно же, не Юппи. На пороге возник Алик Йоффе, хотя я и этого тогда еще не знал. Я только почему-то сразу догадался, что это тот самый коллега, который аристократично остужал бутылку пива в подручной луже. В Юппи он превратится через несколько лет, в Израиле, на курсе молодого бойца, потому что из-за отсутствия значков для гласных в нашем ненормальном языке, все без исключения командиры и другие офицеры наших душ будут читать его фамилию неправильно и не будут понимать, почему ограниченный русский контингент роты давится хохотом.
Но, когда мы с Юппи вспоминаем наше знакомство, то он о себе тоже теперь думает уже как о Юппи, а не как об Алике Йоффе. Как и для меня, хронологический порядок событий для него местами нарушен. А, может быть, вообще, наши представления о собственной жизни это то, как мы расставляем события? Может быть, Малгоська, все вообще сводится к композиции? И в таком случае каждый из нас просто сам себе композитор, и какую музыку мы по жизни пишем, ту и слушаем. А старые друзья хороши тем, что можно слушать вместе избранные фрагменты...
– Вот ваш новый товарищ, - представила меня Вера Павловна. Юппи застенчиво кивнул: "Здрасьте..."
"Это что еще там за товарищ?" Голос раздался из проема справа, в котором я интуитивно верно определил вход на кухню. Вслед за голосом оттуда неторопливо выплыл Эйнштейн в косоворотке, с чашкой чая и "Беломором". Он оглядел меня очень откровенно, чтобы не сказать нагло, шумно отлебнул из чашки, сплюнул грузинскую чаинку и со значением произнес: "Ага!.." Я не выдержал и спросил: "Что "ага!"?
– Да так, ничего. Добро пожаловать в жидоприемник!
– Ой, ну как тебе не стыдно!
– вздрогнула воспитанная в интернациональном духе техник-смотритель, и, пытаясь скрыть смущение, засуетилась: "Комната твоя, Мартын, дальняя, вон та, мальчики тебе покажут, введут тебя понемногу в курс дела... ну, кажется, все, пошла я... ах, да, чуть не забыла: политинформация - в девять утра, каждый понедельник, после утренней уборки, а уборка, стало быть, есть утренняя и вечерняя, и два раза в месяц надо снимать показания счетчиков - воду и электричество по участкам, Альберт тебе объяснит, как это делается, правда ведь, Альбертик, ты же физик у нас?.." Альбертик снисходительно кивнул: "Будьте покойны, Вера Пална, все объясним аж до пятой цифры после запятой!" "Ну, ребятки, устраивайтесь!" Дверь за незлой усталой женщиной закрылась. Мы пошли пить чай на кухню.
Какая же это все-таки была огромная квартира! Говорят, раньше в ней располагались мебилированные номера. Похоже, что так. Четыре просторные комнаты выстроились в ряд стена к стене; в трех жили мы, а в четвертой холодной, без батареи, какие-то умельцы еще до нас собрали из паркета кропотливыми усилиями стол для пинг-понга. (за этим столом я и сегодня обыграю хоть чемпиона мира, хоть кого, потому что знаю все паркетные неровности, впадины, выступы и мелкие шероховатости). Три туалета обеспечивали независимый комфорт жильцов, хотя ванной, к прискорбию, не было совсем. Но зато кухня воплощала своим размахом соборную мечту российской интеллигенции, которую, как и положено, и в этом нет уже, кажется, больше иронии, символически обозначали три жида.