Переводы

Лившиц Бенедикт Константинович

ЛОРАН ТАЙАД

(1854-1919)

ПОСВЯЩЕНИЕ

Он хвалит свой товар, но сдержанно: народ Зевак во всем готов увидеть повод к сплетням. «Слоноподобная Венера! Только вход Не разрешается несовершеннолетним!» Безусые юнцы, солдатики, легко В предложенную им уверовав программу, Проходят под навес, где предъявляют

даму – Сто пятьдесят кило, затянутых в трико. Один из простаков, объятый страстным пылом К гигантской женщине, совсем прирос к перилам И делает свой взнос вторично торгашу, Как вдруг из темноты, неотразимо-томен, Желая ободрить его, басит феномен: «Ты можешь трогать всё – ведь я не укушу!»

АЛЬБЕР САМЕН

(1858-1900)

* * *

Ночное празднество в Бергаме. Оттого ли, Что мягким сумраком весь парк заворожен, Цветам мечтается, и в легком ореоле Холодная луна взошла на небосклон. В гондолах медленно подплыв к дворцу Ланцоли, Выходят пары в сад. За мрамором колонн Оркестр ведет Люли. При вспышках жирандолей Бал открывается, как чародейный сон. Сильфид, порхающих на всем пространстве залы, Высокой пошлостью пленяют мадригалы, И старых сплетниц суд не так уже суров, Когда, напомнивши о временах Регентства, Гавотов томное им предстоит блаженство В размеренной игре пахучих вееров.

ГИЙОМ АПОЛЛИНЕР

(1880–1918)

СУХОПУТНЫЙ ОКЕАН

Я выстроил свой дом в открытом океане В нем окна реки что текут из глаз моих И у подножья стен кишат повсюду спруты Тройные бьются их сердца и рты стучат в стекло Порою быстрой Порой звенящей Из влаги выстрой Свой дом горящий Кладут аэропланы яйца Эй берегись уж наготове якорь Эй берегись когда кидают якорь Отлично было бы чтоб с неба вы сошли Как жимолость свисает с неба Земные полошатся спруты Какое множество средь нас самих себя хоронит О спруты бледные волн меловых о спруты с бледным ртом Вкруг дома плещет океан тебе знакомый Не забываясь даже сном

ГАЛАКТИОН ТАБИДЗЕ

(1892-1959)

МЭРИ

Дрожь твоих ресниц я видел, Мэри. Ты в ту ночь стояла под венцом И, как осень за порогом двери, Никла опечаленным лицом. Вздрагивая, трепеща, мигая, Вкруг горело множество огней, Но чело твое, о дорогая, Было свеч таинственных бледней. Купол, стены облеклись в сверканья, Роз струился легкий аромат, Но, уже устав от ожиданья, Женщины молились невпопад. Ты клялась не сознавая, Мэри, Скорбь свою не в силах превозмочь, И сегодня я уже не верю, Вправду ль ты венчалась в эту ночь. Кто-то, перстня растеряв каменья, Горестно оплакивал его. Сирый и достойный сожаленья, День был не похож на торжество. Торопливо вышел я из храма, Но куда? Отяжелел мой взор. Ветер выл на улице упрямо, Злобный дождь хлестал меня в упор. В бурку я закутался плотнее, Мысль одна терзала сердце мне… Вдруг – твой дом. Бессильно цепенея, Тут же прислонился я к стене. Так стоял я долго. Надо мною Черных тополей шуршала мгла, Шелестела сумрачной листвою, Крыльями взлетевшего орла. Но о чем шептались ветви в небе, Нам обоим, Мэри, невдомек; Знаю лишь: не мне сужденный жребий Уносился с ветром, как поток. О, скажи: навеки неужели Радость озаренья отошла? Все ль мои мечты отшелестели Крыльями взлетевшего орла? Почему на небо так глядел я, Словно свет зари мне мог помочь? Почему «Могильщика» запел я? Кто мою услышал «Я и ночь»? В сердце, чуждом людям, чуждом миру, Частый дождь усиливал тоску, И заплакал я, подобно Лиру, Брошенному всеми старику.