Переворот (сборник)
Шрифт:
— Я думаю, все предельно ясно. Преступный бизнес отрабатывает новый маршрут на Запад.
— Мне жаль, мистер Старцев, но я вынужден возразить. Если вы считаете, что это обычный транзит, вы ошибаетесь.
Ньюмен произнес эту фразу и замолчал, ожидая реакции Старцева. А тот неожиданно согласился.
— Верю вам, поскольку сам в этой области новичок. Однако попрошу доложить ваши резоны.
— Видите ли, мистер Старцев, не стоит предполагать, будто я гадаю. Не боясь показаться нескромным, скажу, что двадцать лет опыта у меня за плечами. И этот опыт подсказывает: проторив тропу через ваши земли, наркомафия начнет их освоение. Тем более почва для этого у вас существует. Некоторое социальное разочарование общества, утрата частью его духовных идеалов, появление на руках населения больших свободных денег — это те самые причины, которые
— Необходимость в этом сотрудничестве наши специалисты ощущают давно, — сказал Старцев. — Тем не менее существуют идеологические предубеждения. Долгое время у нас рассматривали Интерпол не как организацию уголовной полиции, а как некий международный орган политического сыска.
— Тем больше у вас было причин для вступления. С драконом легче сражаться, оказавшись у него внутри.
— Что поделаешь, милиция у нас, как и все в обществе, зависима от идеологических догм.
— Печально, мистер Старцев. Уголовная полиция такая служба, которая должна старательно соскребать с себя идеологическую шелуху. Нет буржуазной, нет социалистической преступности. Она единая — уголовная. Как едино в мире зло. А вы долгое время обманывали себя якобы существовавшим превосходством вашей системы. Вроде бы она самая справедливая. Она не порождает преступности. Вы обманывали других и в то же время себя самих.
— Вы себя так не обманываете? — спросил Старцев, впервые не сдержав раздражения.
— Может быть, — сказал Ньюмен. — Может быть. Только я этим не грешен. Наш мир далек от идеалов справедливости. Роскошь и нищета, сила и слабость, высокий взлет духа и полная бездуховность — все в нем перемешано, перепутано. Но я служу закону. Плохой он или хороший — другое дело. И, если закон нарушен, я в равной мере готов надеть наручники на лорда и на бродягу. Преступность мне ненавистна. Я не хочу критиковать ни ваши законы, ни то, как они соблюдаются. Это не мое дело. Скажу одно, ваши клише о всеобщем равенстве мешают обществу понять неопровержимую истину. А она в том, что большие деньги наделяют их обладателей властью. Это не укладывается в теоретическую схему, которую вы держите в уме. Но это факт. Все в жизни упирается в деньги. Я не думаю, что ваш строй внес что-либо новое в это дело. Однако, чтобы добиться успеха, нужно видеть правду, либо не браться за дело.
— Вы правы, суперинтендант, — сказал Старцев со вздохом. — Деньги — сила многогранная. С одной стороны, созидающая, с другой — деструктивная. Мы с деньгами боролись, но безуспешно. Они победили. Большие деньги меняют взгляды тех, кто их заполучил. Хотим мы того или нет, но у этих людей появляется не только желание заполучить власть. Они получают возможность сделать это. Тут я с вами, мистер Ньюмен, полностью согласен.
— Отлично, полковник. Мы с вами поладим. Я бы не смог работать с человеком, который в угоду идеологии закрывает глаза на правду. Теперь о деле. Мне кажется, джентльмены, вы не до конца представляете всю его юридическую сложность.
— Представляем, — сказал Волков. — Поэтому и попросили прислать к нам человека, который бы помог довести все до конца.
— Благодарю, — сказал Ньюмен и приветливо улыбнулся. — Тем не менее я попытаюсь обрисовать некоторые сложности.
— Разве факт контрабанды, тем более в таких размерах, не делает решение вопроса простым, как яйцо?
— Даже у яйца два конца, — опять улыбнулся Ньюмен. — Обвинению принадлежит острое, адвокатуре — тупое. Неизвестно, на какой конец поставит дело суд. Ради этого и ведется весь процесс. Впрочем, для вас в деле есть положительный момент. Это то, что сюда приехал я.
— Браво, сэр! — воскликнул Стариков. — Мы об этом положительном моменте уже догадались сами. Теперь получили подтверждение.
— Глас-ност, — сказал Ньюмен. — Пе-рес-тройка.
Вечером из резиденции, которую ему отвели, Ньюмен заказал телефонный разговор с Лондоном. Трубку взял Дик Блейк.
— Что там у вас, Дик? — первым делом спросил Ньюмен, а выслушав ответ, весело засмеялся. — Нет, Дик, можешь говорить смело. Я не в плену. Нет, не на Лу-бьян-ке. Нет. Мы здесь работаем как надо. С полным доверием. Итак, говори. Что? Да, записываю. У нашего подопечного
— Есть какие-нибудь указания для меня, Нед?
— Да, Дик. Поинтересуйтесь, что собой представляет фирма «Фуд продактс лимитед». Не пугайтесь, если обнаружите, что она фиктивная. И главное, надо выяснить, какое отношение к ней имеет наш испанский друг.
— Я сделаю это, Нед.
— О’кей, Дик!
19… Сентябрь. Кашкарчи
Поезд медленно подошел к платформе и остановился. Вагоны дернулись. Загремела сцепка, лязгнули буфера. Сходя со ступенек, Суриков ощутил знакомые железнодорожные запахи — лекарственный дух креозота, которым дышали новые шпалы, прогорклую копоть пригоревших тормозных колодок и гнилостное смердение близкого общественного туалета. Жарко пригревало солнце.
Одинокие пассажиры, приехавшие в город, уныло разбредались кто куда. Выйдя на привокзальную площадь, пыльную и пустынную — ни такси, ни автобусов, — Суриков огляделся. Город почти не изменился, и все в нем выглядело таким, каким было в дни далекой пограничной службы. Может быть, только молодых деревьев прибавилось, а старые стали выше и гуще. В кучке навоза, оставленного ишаком перед закрытым киоском «Союзпечати», копошились сизые голуби.
Две улицы являли здесь собой социалистическую витрину обновленного Востока — проспект Фрунзе, протянувшийся от вокзала до окраины, за которой начинались хлопковые поля, и проспект Ленина, пролегший от головного арыка, прорытого у подножия холмов, переходивших в предгорья, до болотистой поймы узкой, умирающей от безводья реки. На асфальтовой крестовине двух проспектов располагались парадные здания, занимаемые местной властью — монументальная коробка райкома партии, обнесенная колоннадой, словно Парфенон. Рядом высился роскошный, утопающий в зелени дом райисполкома. Тут же — стеклянный куб универмага «Бахор», который торговал не столько из-за прилавков, сколько из-под них через черный ход, и огромный кинотеатр «Шарк юлдуз», никогда не дававший полного сбора. В глубине квартала за густым фруктовым садом белело строгое здание отдела внутренних дел, прокуратуры и самого справедливого в районе народного суда.
Два проспекта исчерпывали парадные потребности города, и потому все остальное, по чему могли пройти ишаки и одиночные пешеходы, здесь просто именовалось улицами. Застроенные без плана глинобитными хибарами с плоскими крышами, с подслеповатыми окнами, без канализации, теплой воды, без газа, обнесенные высоченными глухими стенами — дувалами, — они скрывали от глаз мира правду о трудной противоречивой жизни горожан. Именно здесь обитали «хозяева» района, которые с поразительным единодушием в дни выборов отдавали голоса за людей сановных, крепили славу и множили властный блеск двух центральных улиц.
Прямо со станции Суриков отправился в отдел внутренних дел, куда, как он знал, позвонили о его прибытии.
— Вы к кому? — поинтересовался молоденький сержант милиции, придирчиво осмотрев документы Сурикова.
— К начальнику, — ответил Суриков.
— Значит, к товарищу подполковнику Бобосадыкову, — поправил сержант. — Третья дверь направо по коридору.
Кабинет Бобосадыкова был просторный, светлый, со стенами, отделанными лакированными деревянными панелями. Два широких окна, забранные прочной кованой решеткой, снаружи густо затягивали плети какого-то вьющегося растения. За спиной начальника, сверкая золоченой рамкой, висел портрет Горбачева — парадный свадебный вариант человека, лишенный индивидуальности и малейших признаков возраста. Слева на стене размещалась план-схема города, вычерченная и растушеванная опытным художником. В дальнем углу стоял остекленный шкаф, наполненный спортивными сувенирами — аляповатыми алюминиевыми кубками, хрустальными вазами. Суриков сразу отметил — в комнате не было ни единой книги — ни в шкафу, ни на книжной полке, которую украшал горшок с цветком, ни на столе начальника.