Переворот (сборник)
Шрифт:
— Чем скорее, тем лучше, — сказал чернобровый капитан, сидевший ближе других к начальнику. И снова все засмеялись. Бобосадыков оставался серьезным. Он веселел только в тех случаях, когда шутил сам. Дав людям посмеяться, подполковник сурово сдвинул брови.
— Какие вопросы у вас к нам, товарищ Суриков?
— Раз уж вы сами заговорили о наркомании, меня интересует, много ли на территории района потребляющих зелье?
Подполковник насторожился.
— Можно подумать, товарищ Суриков, что милиция отвечает за то, что они существуют.
— Я этого не говорил. Меня просто заинтересовало количество. Предположение об ответственности
Бобосадыков успокоился. Во всяком случае внешне. Улыбнулся:
— У нас, уважаемый, привыкли на милицию вешать все подряд. План по водке выполняет торговля, а перевыполнение по алкоголикам ложится на милицию. Наркоманы берутся неизвестно откуда, а считают, что они наши.
Суриков пожалел, что задал вопрос. Бобосадыков явно не был тем человеком, с которым можно сотрудничать открыто и честно. Вытекала его пассивность из лености и нежелания заниматься делом или из иных каких-то причин, разбираться не было времени.
— Мне обещали гостиницу, — напомнил Суриков, показывая, что не намерен задерживать внимание высокого собрания. — И человека в помощь.
— Если обещали, сделаем, — сказал Бобосадыков, — Что у нас есть для гостя, Рахимжон Умарович?
Чернобровый капитан, сидевший ближе других к начальнику, встал.
— Все готово, Юнус Нурматович. Гостиница «Сетара». Бронь заявлена.
— Вот видите, все готово. И помощник для Москвы у нас нашелся. Это для нас у Москвы кое-чего не бывает. Но вы здесь не виноваты, верно? Поэтому человека вам дадим. Молодого специалиста.
Бобосадыков посмотрел на своих сотрудников и заулыбался.
— «Афганца» дадим. Смелый герой нашего народа.
Торжествующий, вальяжный, чисто выбритый, пахнущий французским одеколоном — двадцать пять рублей пузырек — подполковник глядел на собравшихся, как добрый просвещенный эмир глядит на верноподданных членов государственного собрания — дурбара. Все они у него умны, хитры, изворотливы, подай им палец — вытянут из тела весь скелет до последней косточки, но все равно он возвышается над ними, потому что здесь нет умнее, хитрее, изворотливее человека, чем он сам. Все это твердо знали, и когда он сказал: «дадим «афганца», заулыбались, удовлетворенно и одобряюще закивали головами. Что-то свое, особое стояло за этим и доставляло присутствующим удовольствие.
— Вы сейчас, товарищ Суриков, идите прямо в гостиницу. Устраивайтесь. Лейтенант Вафадаров к вам зайдет.
В гостинице Сурикова встретили как старого знакомого: едва он назвался, его провели в номер на втором этаже, даже не потребовав документов.
— Пожалуйста, — вежливо сказала дородная администраторша в пестром шелковом платье с национальным узором. — Устраивайтесь.
Она открыла двери, тряхнула могучей грудью и уплыла по коридору.
Суриков вошел и оглядел номер. Это был узкий пенал с одним окном, которое выходило во двор. Дверь справа от входа вела в душевую, совмещенную с туалетом. В небольшой нише слева от окна стояла узкая пружинная кровать с никелированными шарами на железной спинке. На постель было наброшено розовое тканевое покрывало. На нем, поставленная на угол, наподобие египетской пирамиды, высилась подушка. Вдоль правой стены, занимая большую часть номера, громоздился желтый фанерный шифоньер пенсионного возраста. У окна размещался стол, покрытый таким же розовым покрывалом, что и кровать. На столе умещался графин с круглой пробкой, граненый стакан зеленоватого бутылочного стекла, каменная
Открыв окно, запиравшееся на два шпингалета, Суриков выглянул во двор. Первое, на что обратил внимание, была близость пожарной лестницы к окну. Поднявшись по ступеням, можно было сделать шаг в сторону и заглянуть в номер или даже забраться в него. Внизу под стеной двор загромождали предметы, скорее всего принадлежавшие ресторану, — ящики, бочки, картонные коробки.
Присев на шаткий, скрипучий стул, Суриков вдруг увидел, что на прикроватной тумбочке, прижатый круглым основанием настольной лампы, лежал голубой конверт. Аккуратным детским почерком на нем был выведен адрес «Товарищу из Москвы. Лично». Суриков достал складной нож, приподнял лампу и лезвием подвинул пакет к себе. Таким же образом, не касаясь бумаги рукой, открыл незаклеенный клапан. Внутри увидел несколько сторублевых купюр. Новеньких, совсем не обмятых.
Суриков задумался. Все, что происходило сегодня, заставляло выбрать безошибочную тактику. При этом следовало исходить из двух соображений. Во-первых, его появление здесь, хотя цели приезда никто пока точно не знает, пришлось кому-то сильно не по вкусу. Во-вторых, нахальная открытость, с которой ему пытаются всучить деньги, говорит о том, что рука, их дающая, ничего не боится и даже не считает нужным таиться. Наверняка о конверте знает коридорная прислуга и дородная администраторша, открывавшая ему дверь. От внимания коммунальных работников редко укользают самые мелкие подробности жизни и поведения постояльцев, а здесь играли по-крупному и открыто.
Достав из кейса газету, Суриков расстелил ее, сдвинул на лист ножиком конверт и завернул его. Положил пакет в кейс и отправился на улицу Дзержинского, где располагался уполномоченный КГБ.
— Капитан Эргашев, — протягивая руку, представился Сурикову подтянутый молодой человек в кипенно-белой рубахе, смуглолицый, с глазами вдумчивыми, проницательными. — Вот уж не ожидал вас увидеть у себя так быстро.
— Все же ожидали?
— Нас предупредили о вашей миссии. Просили по возможности помогать. — Эргашев помолчал, облизал губы. Добавил поясняюще: — Если попросите, конечно. Так что слушаю вас.
— В принципе, товарищ Эргашев, я бы мог решить этот вопрос в отделе внутренних дел, но у меня к ним нет доверия.
— Так сразу? — спросил Эргашев и укоризненно покачал головой. — Вы же здесь всего один день.
— Да, вот так сразу. Я не сомневаюсь, что там работают и честные люди. Но есть, должно быть, и нечестные. Пусть один на все управление, но есть. Вы понимаете, что даже маленькая дырка в большом чайнике портит дело.
Суриков достал из кейса газетный сверток. Осторожно развернул его. Эргашев спокойно наблюдал за движениями гостя.
— Здесь пятьсот рублей. И записка: «Нашему другу подарок. От друзей». Друзей у меня здесь нет, — произнеся эти слова, Суриков запнулся. Подумал и добавил: — Во всяком случае, пока. А деньги от них уже появились.
Эргашев иронически улыбнулся.
— Зря волнуетесь. Друзья у вас объявились хилые. Ценят вас не высоко. Пятьсот рублей — это на табак.
— На табак?! Два моих оклада.
— Размеры подарков от друзей в окладах не измеряют, — голос Эргашева звучал насмешливо. — Мне, например, сразу прислали пять тысяч.