Переворот
Шрифт:
Он вернулся на улицы этого нового мира, названного его именем, в парикмахерские и магазины мелочей, склады с дешевой мебелью и магазины «За пять и за десять», в бары и конторы по продаже недвижимости, каморки, где чинят электроприборы, созданные, чтобы служить без починки, и в киношки, где оцепеневшие зрители таращат глаза на то, как гигантские розовые половые органы трудятся под симфоническую музыку, и всюду Эллелу спрашивал обитателей Куша: «Вы счастливы?» Если они от смущения молчали, или буркали: «А вам-то что?», или вызывающе бросали: «Да», или не менее вызывающе: «Нет», или отвечали уклончиво, он, не отступаясь, говорил: «Те, кто не вполне счастлив, следуйте за мной». И некоторые шли за ним, хотя многие воздерживались,
Вадаль, должно быть, предупредил своих хозяев о грозящей неприятности, так как за запертыми воротами из перевитых проволокой труб стояло несколько вооруженных охранников в форме, а из алхимии нефтеперерабатывающих установок был вызван тубаб. Он был низенький, красный и взволнованный, в рубашке на пуговицах, с закатанными рукавами и несколькими ручками в кармашке. Какие-то ручки протекали, оставив синие пятна. Это был простой клерк, застенчивый инженер, агент агентств, находящихся в далеких стеклянных городах. Он был одного со мной роста и смотрел прямо мне в глаза сквозь очки со стеклами без оправы и проволочную сетку, по которой пропущен ток.
— Вы хотите получить работу? — спросил он.
— Я хочу справедливости. Мы хотим компенсации.
— М-м... по-моему, вы пришли не туда. Верно? — обратился он к появившемуся рядом с ним высокому черному нуару в клетчатом костюме с жилетом из какой-то скользкой синтетической летней ткани, с широкими, как крылья канюка, плечами; в руке он держал дощечку с зажимом.
— У этого сопляка наверняка есть претензия, — сказал черный и, обращаясь ко мне, добавил: — Я тут работаю по связи с общественностью. Так в чем дело, приятель? — Лоб у него был в шрамах, положенных нуарам, но по-американски он изъяснялся гладко.
— Я — Эллелу, — сказал я ему.
— Конечно, а я — О. Джи. Симпсон. И я тебе не нравлюсь.
— Я пришел не за рубашкой. Я пришел, чтобы установить справедливость или все уничтожить.
— Вот как! И что же за справедливость ты имеешь в виду? Большую справедливость, маленькую справедливость или справедливость по-мирному?
— Справедливость для всех. Граждане Куша, что стоят за моей спиной, утверждают, что они недостаточно счастливы.
— Что же тут нового? Они в лепешку разбились, чтобы попасть сюда. Видите ли, я не знаю, как хорошо вы знаете местную ситуацию, но возможностей у нас тут не так уж много. Мы не зовем людей сюда, мы от них отбиваемся. Это экспериментальный проект, мы стараемся сдерживать наши рамки.
Эллелу устал задирать голову и смотреть на бойкого представителя компании.
— С чьего разрешения возник этот проект? — спросил он у толстого белого дьявола.
— Насколько я понимаю, со всеобщего. Мы имеем дело главным образом с министерством внутренних дел. Президент — человек осторожный: он дал городу свое имя, но держится на расстоянии. Первые контракты были заключены до того, как я сюда прибыл, — нас держат здесь всего год: это считается тяжелой службой. Доля моей компании в этой операции ничтожна, но начальство в Техасе имеет слабость к «третьему миру». Председатель совета директоров пришел с фермы, где выращивали репу.
— Этот проект не бизнес, — вставил тот, что отвечает за связи с общественностью,
— Значит, вы не главный начальник? — спросил Эллелу тубаба. — Какое положение вы занимаете?
— Мое звание — инженер, а моя работа — ремонт. Открытие нового месторождения в такую пору — это безумие, лучше работать исправным оборудованием в уже разведанном месте. Я всю жизнь занимаюсь гидравликой и жидкостями. Это просто чудо, что можно выжать из камня, если знать, где его проткнуть. Там, внизу, под куполами, столько воды, что можно затопить Хулюль.
— А нефть? Она хорошая?
— Отличная, — сказал инженер, разболтавшись от облегчения, какое испытывают неверные, когда речь идет о работе, а не о чувствах или идеологии. — Она поступает без напора, так что можно даже ее попробовать. Такой слабой буровой грязи я не видел — разве что в Оклахоме. Вы разбираетесь в нефти? Когда вы расщепляете самую сырую методом Бэртона...
Сотрудник по связи с общественностью прервал его:
— Вы зря тратите время на этого человека. Он же террорист. Его не интересует правдивая информация.
— Так или иначе, — не желая расставаться со сферой своей деятельности, заключил тубаб, — ваш мистер Эзана рад-радешенек — у него есть для этого основания.
Толпа, устав присутствовать при этом техническом разговоре, который все равно никто не слышал, принялась скандировать: «Эллелу, Эллелу...» Сотрудник по связи с общественностью с плечами-крыльями и шрамами нуаров на лбу уловил опасность ситуации, хотя и делал вид, что не узнает президента. По его команде появилась небольшая армия бородатых замученных парней с мотками проволоки и набором электроники — громкоговорителями, трансформаторами, тюнерами. Все это было расставлено на выжженной земле. Когда связь была налажена, сотрудник по связи с общественностью взял в руку микрофон, похожий на фаллос с гландами из мягкой черной резины, дыхнул в него для проверки и, удостоверившись, что он работает, произнес:
— Дамы и господа, рабочие и независимые профессионалы, все граждане Куша, любого племени и цвета кожи: возвращайтесь домой и на ваши рабочие места. Этот безумец, несомненно, вдохновленный религиозными побуждениями, которые он считает истинными, ввел вас в заблуждение, нарисовав картину нереального счастья. Ваши надежды на настоящее счастье, иными словами, на сравнительное отсутствие напряженности и лишений, осуществят не абсолютисты и пророки, способные творить чудеса, а сбалансированные капиталистические инициативы и социалистические посредники. Позвольте иностранному капиталу и опыту приобщиться к вашим природным ресурсам и врожденным культурным формам. — Он бросил взгляд на свою дощечку и продолжал: — Африканский гуманизм ваших предков, в противоположность похожим на муравьиные кучи объединениям Азии и невротическим сублимациям христианского Запада, внушает вам идеалы терпеливого радостного труда, интуитивного здравого смысла и многоканальных родственных связей, которые скорее укрепляют, чем размывают индивидуальность. Не приносите, дамы и господа, свою бесценную личность на алтарь деструктивных затей лжеспасителей. Бога нет, хотя вы вольны поклоняться кому хотите, как вольны заниматься своеобразным сексом с согласным взрослым партнером.
Речь продолжалась слишком долго — не столько для толпы, которая, перестав скандировать «Эллелу», подпала под обаяние оратора сообразно нашей, в основном устной, культуре, сколько для американца, наивно нетерпеливого и с маленьким запасом внимания, а кроме того, жаждавшего самому произвести впечатление славного и сильного человека, не стремящегося «устраивать церемонии» и преисполненного сознания «честной игры»; теперь он взял микрофон у своего разговорившегося помощника и прогрохотал в него: