Перевоспиталовка
Шрифт:
– А как бы в одноместный попасть? – Федор медленно пододвинул ключ поближе к куратору.
– Никак! – отрезала куратор и вернула ключ на место, – работодатель уже оплатил ваши койко-дни, все остальное за счет государства. Еще раз напомню: любые мешающие занятиям развлечения, в том числе сауна, под запретом. Вы можете бесплатно пообедать в столовой; свободно гулять, но только в южной части санатория, при этом вести себя следует сдержанно и не приставать к персоналу и отдыхающим. Все ясно?
– Предельно. Ну а как тут, скажем, с медициной?
– Вы больны?
– Пока нет.
– Не беспокойтесь, заболеете вылечат бесплатно – если случай не слишком тяжелый, разумеется.
– И на том спасибо. Завтра, говорите, начало?
– Читайте, там все указано!
Федор убрал ключ в карман, закинул в рюкзак выданный куратором инвентарь и отправился заселяться.
* * *
Пятый корпус укрылся отдельно от остальных: на другом конце санатория, неподалеку от озера. Путь к нему оказался неблизким, но ностальгически приятным – зарытый в городскую суматоху Федор, уже позабыл, что есть на планете места, избавленные от автомобилей и людей; все вокруг будто спало, убаюканное ласковым лесным звоном, и в этом царстве сна и покоя он шел не торопясь, вдоволь наслаждаясь вновь обретенным умиротворением, с которым через две недели волей-неволей придется расстаться.
Трехэтажное здание гостиницы больше походило на полузаброшенную сельскую больницу, один в один, о которой писали в новостях, что после закрытия ее облюбовали бездомные и хулиганы; на посеревшем кирпичном фасаде кое-где встречались следы свежей штукатурки и краски – отчего-то розовой; вместо стекол на одном из окон в верхнем этаже трепыхалась черная пленка; возле крыльца пристроились стулья, лавочка и перевернутый шкаф с рассыпанной на нем колодой карт. Внутри гостиница и впрямь оказалась бывшим медкорпусом, пока еще на пути перерождения в жилой. Федор поднялся по лестнице на второй этаж, перекинулся парой слов с другими перевоспитанниками; те, как и он в происходящем пока понимали слабо. Ключ от номера хоть и подошел, но замок поддался не сразу: после нескольких неудачных попыток выяснилось, что на дверь сперва нужно посильнее надавить.
Как столичный пижон, избалованный просторной квартирой со свежим ремонтом, гигантской кроватью и раздельным санузлом, он оглядел номер с недоверием, граничащим с брезгливостью. Облупленные сине-белые стены, две железные больничные койки, раковина, шкаф, штативы для капельниц вместо вешалок, и громоздкий медицинский прибор на колесиках в углу.
Пока не заселился сосед, Федор выбрал койку получше – хотя выглядели они почти одинаково, но даже иллюзия выбора всегда приятна; забросил вещи в шкаф, попытался умыться, но раковина лишь порычала недолго, пустила черную струйку и иссохла.
Душевая в коридоре хоть и работала, но табличка на двери с надписью «инфекционное отделение» немало смутила. Вылезший из душа перевоспитанник поведал что в далекие ковидные времена корпус временно принимал местных больных, и заверил что вся зараза уже давным-давно выветрилась и в подтверждение слов без опаски выпил воды из-под крана.
* * *
После долгой поездки и непривычно свежего воздуха клонило в сон. Федор еще раз с тоской оглядел койку, но все же решил, что привередливость – удел слабых, неспособных к перевоспитанию и раз выпала редкая возможность измениться, важничать не стал; но даже этих внезапных откровений не хватило чтобы спать без белья, матраса и подушки.
Охранник, а по совместительству дворник и гостиничный завхоз, слезно уверил что матрасы пока не доставили не все и нужно идти ругаться в службу размещения. Федор нехотя, но согласился. К куратору тем временем набралась очередь человек в десять, Федор под их суровые взгляды пробрался внутрь. Куратор, не дослушав, сразу послала к Гренкину.
Тот первым делом долго выспрашивал о компьютерах, с пониманием кивал на все замысловатые объяснения, а после оправил на склад, заверив что быстрей сходить самому нежели ждать пока принесут; если вообще собирались – ему во всяком случае никаких указаний в этом направлении не давали.
Склад нашелся неподалеку от проходной. Хозяйничала там Екатерина – женщина невысокая и шустрая несмотря на мягкие бока, приправленные лишним, но вполне уместным жирком. Лицом хоть и глубоко за тридцать, но румяная и миловидная, и как многие пышки общительная и склонная к шуточкам. Спальные принадлежности выдала без лишних вопросов, но тащить предложила самому, для того заботливо приспособила два куска веревки чтобы свернутый в рулон матрас можно было закинуть на плечи как рюкзак.
Федор «надел» матрас, прихватил в одну руку подушку, в другую комплект белья и побрел в гостиницу. Отдыхающие смотрели на него с нескрываемым интересом, иной советовал как лучше нести, другой предлагал найти тележку; особо докучающим вопросами, слоняющимся без дела старичкам, Федор отвечал что идет спать в лес и им того же советовал, мол, для здоровья полезно.
До гостиницы добрался уже без сил, зашел в номер, застелил койку и лег. Перед сном полистал кураторские распечатки. Распорядок дня перевоспитанника разнообразием не отличался: в девять подъем, завтрак по желанию (платный), до двух лекции, практические занятия или экзамены, затем час на обед, после два часа свободного времени (с припиской что лучше потратить их на самообразование, хотя на какое именно не уточнялось), до семи снова занятия и в десять отбой.
Будильник показывал полвторого – Федор решил, что неплохо бы перекусить перед сном, благо от гостиницы до столовой всего две минуты ходьбы.
* * *
Дверь «Столовой № 1» украшало броское объявление:
«Прибывшим на перевоспитание приходить строго в часы, обозначенные внутренним уставом санатория. Пришедшим на обед не в очередь, дотационное питание отпускаться не будет!!!»
Внутри просторного зала, обставленного по всем канонам доперестроичного общепита, под энергичную музыку навроде испанского фламенко немногочисленные посетители опустошали тарелки и отгоняли от них мух.
За прилавком суетились два повара в засаленных некогда белых передниках. Судя по сферическим животам сходного радиуса, одинаково широким носам и узеньким от пухлых щек глазкам, повара приходились друг другу родственниками, скорее всего братьями. Те кое-как протискивались по узкому коридорчику между прилавком и стеной с дверью, за которой виднелась кухня; то и дело задевали друг друга отчего постоянно переругивались.
Богатством ассортимента братцы не радовали, на первое: болотного цвета гороховый или жиденький борщ с тоненькими коричневыми жилками вместо мяса; морковный или капустный салаты; на второе: болезненно белое пюре или вымоченные в подсолнечном масле поджаренные макароны, к ним сомнительный бифштекс или низкосортные «бумажные» сосиски; на десерт сливовый кисель в граненых стаканах и небрежно слепленные пирожки размером чуть меньше артиллерийского снаряда.