Перейти грань
Шрифт:
Однажды на верфи он разговорился со столяром, который сооружал шкафчик и полки в одной из кают «Ноны». Кто-то из клиентов «Алтан Марин» рекомендовал его как высокого профессионала, и он полностью оправдывал эту характеристику. Браун был им очень доволен. Его добротная и искусно выполненная работа по дереву придавала «Ноне» вид прочного и надежного судна, что было немаловажно для морального состояния во время плавания. Столяра звали Джордж Долвин. Он носил очки в металлической оправе и старомодный зеленый козырек над глазами; седеющие волосы были забраны
В тот день Браун принес с собой больше тысячи долларов, чтобы частично расплатиться с ним. Он обычно получал деньги без всякой ведомости, так как наниматели доверяли ему на слово.
– Я весьма доволен тем, что вы делаете, – сказал ему Браун, отсчитывая купюры. Долвин положил деньги на дно своего ящика с инструментом. Обычно он все делал молча, однако на сей раз, видимо, был настроен поговорить.
– Я рад, что мои поделки отправятся вокруг шарика. Потом вы сможете засвидетельствовать мне, как они вели себя.
– У вас есть своя лодка? – Браун тоже был не прочь поговорить: этот мастер был ему интересен.
– Была, красавица, – ответил Долвин, – да сплыла к властям.
Браун предположил, что эта конфискация как-то связана с контрабандой наркотиков, и не стал больше задавать вопросы. Однако Долвин разоткровенничался.
– Федералы забрали ее за неуплату налогов. После войны во Вьетнаме.
– Понятно. – Браун неопределенно кивнул.
– Я построил ее в Ярмуте, это в Новой Шотландии. Я туда перебрался, когда пришла повестка в армию, а работать продолжал на того же подрядчика. Женился. Выстроил ее своими руками всю – от киля до рубки, в семьдесят седьмом перегнал ее в Кейп-Анн. Кто-то, должно быть, выдал меня или что-то в этом роде. Бывшая жена, наверное. Сам я попал под амнистию, а вот лодку ублюдки заграбастали.
– Не повезло, – заметил Браун и, сам не зная почему, добавил: – Мне пришлось побывать там.
Долвин быстро спросил:
– Во Вьетнаме? Кроме шуток?
– Никаких шуток. В течение четырех лет.
– Наверное, повидали немало ужасного?
Брауну послышалась растерянность в его голосе. Он пожал плечами.
– Что вы там делали? – Долвин спросил это таким тоном, что Браун почувствовал, что их разговор может принять трудный оборот.
– Теперь это не имеет никакого значения, не так ли? – ушел он от ответа. – Все это позади.
– Да. – Долвин вроде бы согласился, но тут же снова задал тот же вопрос, словно хотел выведать какие-то прегрешения Брауна. – Так что же вы делали там?
– Мне не положено распространяться на эту тему. – Браун улыбнулся. Это было правдой, хотя та электроника, с которой он имел дело там, сейчас уже не представляла собой секрета.
Долвин обрабатывал наждачной бумагой кромку выдвижного ящика.
– Ну не смешно ли? Вы занимаетесь там работенкой, о которой нельзя даже говорить, а амнистировать почему-то должны меня и лодку должны забирать у меня.
– Я не занимался там ничем предосудительным, – сказал
– И вам не надо было убивать людей?
– Там шла война.
– И деньги в карманы корпораций, – заметил Долвин – И чины офицерам.
Перед ним был типичный янки и первоклассный работник, и Браун заставил себя стерпеть его слова.
– Насколько мне известно, – продолжал столяр, – там шла самая настоящая бойня.
В голосе Долвина явственно звучал металлический скрежет. Тут Браун понял, почему все вокруг держались от него на расстоянии.
– У вас неверные сведения, – без нажима возразил ему Браун.
– Сомневаюсь, – не согласился Долвин. – И очень серьезно.
Вид поседевшей шевелюры Долвина почему-то вывел Брауна из себя. Не зная сам зачем, он пустился в объяснения.
– Там всегда предполагалось действовать по правилам. Существовали правила поведения в бою. Они иногда нарушались – либо в горячке боя, либо по преступным мотивам. Но правила оговаривались в каждом приказе.
Долвин опустил свой инструмент и вскинул голову, как будто собирался запеть.
– Правила поведения в бою, – передразнил он его с ехидной усмешкой. Брауну показалось, что Долвину удалось воспроизвести даже его интонацию. – Пря-авела поведения. Будет врать-то! Вы прямо как Никсон. Вы, наверное, до сих пор думаете, что это была благородная борьба! Ну прямо-таки Рональд Рейган! Какие там к черту правила поведения в бою!
– Вы не знаете того, о чем говорите, – упорствовал Браун. – Вам известно о войне во Вьетнаме не больше, чем свинье о воскресенье. Вы не имеете права судить о ней.
Долвин остолбенело молчал. А Браун спрыгнул с настила и пошел купить себе бутылочку кока-колы в автомате у конторы завода. Он пил, стоя у края причала, и, скосив взгляд через бухту, смотрел в сторону Джерси. День был жаркий, подернутый дымкой и без какого бы то ни было подобия ветерка с моря. «Никому никогда не нравилось слышать правду по поводу их мнений, – думал он. – Они ценят свои мнения очень высоко, потому что это все, чем они располагают». Брауну уже не раз приходилось высказывать этот довод, и он всякий раз убеждался, что он не нравится людям.
Больше всего Брауну не хотелось, чтобы при спуске его судна на воду кто-то таил против него злобу. Собираясь на «Нону», он прихватил вторую бутылочку для Долвина, чтобы хоть как-то сгладить впечатление от неприятного разговора. К тому же он был отходчив и не помнил долго обид. Столяра он нашел все таким же неприступным посреди отсека «Ноны», в котором, казалось, все дышало враждой.
– Почему бы нам не поговорить о чем-нибудь другом? – предложил Браун. Долвин неотрывно смотрел в днище трюма «Ноны». Браун пожал плечами оставил бутылочку на настиле. Его несколько смущало то, что он вспомнил о «правилах поведения в бою». На самом деле они значили не так уж много. И какое-то суеверное чувство настоятельно требовало от него загладить эту ссору, какой бы неприятной и провокационной она ни казалась ему.