Перейти грань
Шрифт:
«Что мы должны сказать, – вопрошал новоявленный Бор, – о частицах, проделывающих свой путь в мнимом времени? Как время может быть мнимым? Тем не менее может. Поскольку мнимое время оказывает влияние на континуум в такой же степени, как и так называемое реальное время. Как мы можем говорить о путях, проделанных в мнимом времени?»
Голос затерялся среди помех. Этой ночью Браун не мог заснуть. Боль в натруженных и сбитых пальцах не мешала ему размышлять о мнимом времени – это было все равно что вспоминать о чем-то давно знакомом. При этом казалось, что у всего была какая-то захватывающе-таинственная подоплека,
39
Новые здания стояли среди болот на поросшей лесом возвышенности, которая называлась Крейвенз-Пойнт. Их было пять, все по тридцать и более этажей, белоснежные внутри и снаружи, сверкавшие стеклом. Интерьеры были отделаны кафелем и алюминием в стиле модерн, одновременно внушавшем надежду и ввергавшем в ностальгию. Они показались Стрикланду чьим-то затерянным миром, ожидавшим возвращения своих обитателей.
Комплекс хорошо смотрелся на фоне январского дня. Джерсийские зольники были скрыты недавно выпавшим снегом, а бухта серебрилась хрусталиками льда. Зимнее небо казалось высоким и чистым.
В фойе на первом этаже главного коммерческого корпуса Стрикланд снимал вернисаж. Тематика выставки была морская: картины изображали буксиры, верфи, пришвартованные траулеры, сухогрузы под парами в ночи. «Они по-настоящему воздушные», – подумал Стрикланд о картинах. От них веяло одиночеством и еще чем-то пугающим. Художник, пожилой литовец с грубым и чувственным лицом, был некогда моряком советского торгового флота, ему удалось перебраться в Штаты, где его пристроил у себя Джек Кэмбл. Отец Энн всегда был готов помочь жертвам коммунизма, к тому же он коллекционировал картины маринистов. Часть сияющих новизной зданий принадлежала ему, а выставка была устроена в честь завершения их строительства. Среди гостей находился Гарри Торн. Сняв и записав все, что считал необходимым, Стрикланд отослал Херси на автофургоне в Нью-Йорк.
Застать Энн одну, после того как ушел ее отец, было нелегко. Работа была сделана, и Стрикланд мог позволить себе довольно продолжительное время наблюдать, как вокруг Энн вьются толстомордые джентльмены в темных костюмах. Они подносили ей белое вино, и она пила его стакан за стаканом. Когда Энн оказалась одна у аркообразного окна, выходящего на залив, он подошел к ней.
– Чем-то напоминает Гинденбург.
– Чем же?
Стрикланд пожал плечами.
– Те же силовые линии. Политика. Нью-Джерси остается фактом.
– Мы будем разрушены и сожжены?
– Я не знаю, – признался Стрикланд. – Вам здесь нравится?
– Мне нравятся картины. Что бы вы там ни говорили. При чем здесь политика?
– Конечно, – согласился Стрикланд. – Больше нет никакой политики.
– О Боже! – воскликнула Энн. – Неужели вам не дает покоя то, что эти люди владеют собственностью? Что художник литовец? Вот уж, действительно, вы последний из большевиков.
– Что вы делаете сегодня вечером? Вы заняты?
– Я
– Не совсем. Есть одно место по дороге, которое я хотел показать вам.
Она посмотрела на него с любопытством.
– Что это за место?
Гарри Торн отделился от очередной группы гостей и подошел к ним. Он посмотрел на Стрикланда с выражением, которое на поверхностный взгляд могло показаться любезным.
– Он всюду, этот малый.
– Я всюду, – согласился Стрикланд, – а вот вас редко где встретишь, господин Торн. Что слышно от Хайлана?
– Как пишут газеты, – сказал Торн, – мистер Хайлан находится в бегах, что может вполне соответствовать действительности.
– Что все-таки произошло, как вы думаете? – спросил его Стрикланд.
– Мы можем никогда не узнать, что произошло. Я не могу отвечать за Мэтти Хайлана. Но каждый, кто имел со мной дело, будет иметь его и дальше.
– Чудно как-то все вышло, – заметил Стрикланд.
– Чудно еще и то, что ваш подручный снимал меня на пленку без всякого предупреждения и разрешения.
Мне бы хотелось, чтобы подобное больше не повторялось.
– О'кей, – пообещал Стрикланд. – Извините.
– Хорошо, что я повидал капитана. – Торн обратился к Энн, имея в виду ее отца. – Мы с ним старые друзья, знаете ли. – Не взглянув на Стрикланда, он отвел Энн в сторону и стал что-то настойчиво нашептывать ей на ухо.
– Мой шофер отвезет вас домой, – услышал Стрикланд. – Я позвоню вам. Нам надо поговорить.
Когда она вернулась, Стрикланд принес ей еще вина.
– Вы нравитесь Торну.
– Он друг папы.
– Ему бы хотелось стать и вашим другом.
– Он расположен ко мне. – Ее язык слегка заплетался. – Думаю, что это неплохо. Он прочно стоит на ногах. Железный малый, как сказал бы папа.
– Послушайте, мне надо обсудить фильм. Может быть, поговорим? Как насчет того, чтобы поехать со мной?
– Я должна возвратиться.
– Зачем?
– Дела всегда найдутся.
– Пойдемте. Я на машине. Мне надо, чтобы вы помогли мне поразмышлять.
Она бросила на него смелый и в то же время какой-то отсутствующий и обеспокоенный взгляд, словно собиралась приняться за проблемы, никоим образом ее не касающиеся.
– Куда мы поедем?
– Это по пути. И совсем недалеко отсюда.
– Ладно, – согласилась она. – Я подброшу вас на машине Гарри, если это вас устроит.
Прощаясь с упитанными чиновниками и политиками, собравшимися в мезонине, Энн всем подряд предлагала подвезти их. К радости Стрикланда, никто не принял ее предложения. По пути она зашла в женский туалет первого этажа. Дожидаясь ее возвращения, он поднял глаза наверх, где проходил банкет, и увидел, что с лестницы на него смотрят два мордоворота.
Шофер был тот же, что возил их в Нью-Йорке. Его все так же отделяло от них затемненное стекло перегородки. Он вел машину на очень высокой скорости. За окнами мелькали пустоши центрального Джерси.
– Какое последнее сообщение от Оуэна? – поинтересовался Стрикланд.
– Он в пятидесятых широтах, к северо-востоку от южных Гавайских островов.
– Надеюсь, он использует аппаратуру, – заметил Стрикланд.
Они смотрели на мелькавшие за окнами ели и линии электропередачи.
– Вы боитесь за свой фильм? Что он не будет смотреться?