Периферийный авторитаризм. Как и куда пришла Россия
Шрифт:
Так или иначе, конкурентные и авторитарные системы власти примерно в равной степени распространены сегодня в окружающем нас мире, и вывести закон, по которому они формируются и порою меняются на противоположные, на мой взгляд, не удалось никому – во всяком случае, не удается сделать ясно и убедительно.
Конечно, теорий на этот счет имеется огромное количество. Более того, стихийно сформировавшееся неформальное сообщество профессиональных экономистов-политологов перебрало чуть ли не все возможные варианты взаимосвязей между типами политических систем и такими факторами, как уровень доходов и богатства, темпы экономического роста и его качество, фаза экономического цикла и др., формулируя разнообразные гипотезы и присваивая им собственные имена [2] . Однако на каждую гипотезу находится
2
Желающие могут, например, обратиться к статье С. Гуриева и О. Цывинского «Ratio economica: Демократичный кризис», где дается далеко не полный, но обширный перечень таких гипотез («Ведомости», 28.08.2012, №161 (3175)).
Более того, в ряде случаев не всегда удается привести четкую грань между конкурентной и авторитарной системами власти. Хотя бы уже потому, что существует достаточно много «пограничных» состояний, когда однозначной монополии одной группы на весь властный ресурс в обществе нет, но преимущество правящей группы в распределении ресурсов в обществе настолько велико, что противостоящие ей группы реально не могут выступить в роли эффективных сдержек и противовесов. В этих случаях классификация той или иной конкретной системы может зависеть от субъективных оценок наблюдателей и их личных пристрастий. Кроме того, как я уже говорил, ситуация может достаточно быстро меняться, и момент перехода из одного состояния, одной логики функционирования системы в другую бывает трудно уловить и зафиксировать.
Наконец, любого, кто стремится видеть ситуацию объективно и мыслить в серьезных категориях, излишняя категоричность суждений и приверженность к крайним, сильно окрашенным в эмоциональном отношении формулировкам (типа «антинародной диктатуры» или «тирании») или же к размашистым историческим аналогиям – должна, как минимум, настораживать. Стремление спрятаться за хлесткими формулировками, чаще всего, скрывает недостаток информации и знания ситуации: как было сказано в одном из классических литературных произведений, «правда редко бывает чистой, и никогда – простой». Разумеется, это не означает отрицания необходимости гражданской позиции и вынесения моральных суждений, но любой процесс и явление должны рассматриваться комплексно, со всеми нюансами, полутонами и противоречиями.
Второй момент, или характеристика политических систем, который я хотел бы здесь отметить, – это их отношение к понятиям «общественное благо» и «общественные цели». Вопрос этот далеко не праздный – и в широком общественном сознании, и в восприятии исследователей, которые считаются авторитетами в области изучения общественных систем, преобладает убеждение, что классификация политической системы как конкурентной («демократической») или авторитарной не имеет жесткой связи с преследованием ею общенациональных целей (в виде ускоренного экономического роста; технической и социальной модернизации страны и т.п.), которые могут так или иначе быть увязаны с понятием «блага общества».
С одной стороны, в истории можно найти немало примеров того, как свобода политической деятельности, вполне конкурентные выборы, сменяемость (и даже очень частая) власти, не говоря уже о свободе слова и печати, соседствовали с тотальной коррупцией, полным безразличием власти к нуждам общества, падением общественной дисциплины и морали, ухудшением общественного порядка и безопасности. Лучшая тому иллюстрация – Соединенные Штаты начала прошлого века. После Второй мировой войны конкурентные политические системы оказывались слабым лекарством от коррупции и неэффективности и в развитом (Италия), и в развивающемся (Индия, Бразилия) мире.
И наоборот, есть примеры авторитарных модернизаций – Сингапур, Турция, Южная Корея, отчасти – Япония, где на протяжении всего периода высоких темпов роста власть бессменно находилась в руках фактически одной политической силы, в то время как другие значимые политические группы подвергались целенаправленной дискредитации. Последним по времени примером считающейся хотя бы отчасти удачной модернизации в условиях однозначно авторитарной политической системы является континентальный Китай (а возможно, и Вьетнам).
В западном интеллектуальном мейнстриме возможность ускоренного роста и модернизации в условиях авторитарного режима принято рассматривать как опцию, применимую только к странам, отставшим в своем экономическом, технологическом и социальном развитии, и только в исторически короткий период так называемого «догоняющего роста», когда промежуточные цели достаточно очевидны и могут быть сравнительно легко формализованы и превращены в политические задачи авторитарного государства [3] . По-видимому, это правда, но и с этими оговорками остается истинным факт несовпадения характеристик политического режима относительно степени его конкурентности, с одной стороны, и степени его эффективности для решения крупных общественных задач – с другой, на достаточно длительных отрезках истории.
3
Такого рода авторитарные режимы, иногда называемые в западной литературе «диктатурой развития», в ХХ веке рассматривались ими самими как попытка вырвать свои страны из мирового пояса отсталости и попытаться приблизиться к развитому ядру мировой системы или даже войти в него. Одной из таких диктатур можно, по-видимому, считать и СССР, по крайней мере на некоторых этапах его исторического пути.
Более того, некоторые авторитеты, например нобелевский лауреат (2005 г.) экономист Роберт Ауманн, считают, что более длительные временные горизонты объективно позволяют авторитарным режимам легче решать модернизационные задачи – при условии, конечно, что они не развращены неподотчетностью и бесконтрольностью собственной вла-сти [4] . Часто цитируемые в соответствующей литературе авторы Дарон Асемоглу и Джеймс Робинсон также утверждают, что угроза революции может побуждать элиты в авторитарных системах уменьшать свои требования, рационализировать расходы и производить больше общественных благ [5] .
4
Роберт Ауманн. «Я не уверен, что демократия более эффективна». Интервью / «Ведомости», 03.07.2012, №121 (3135).
5
Acemoglu D., Robinson J.A. Economic Origins of Dictatorship and Democracy. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2006; Idem. Why Nations Fail: The Origins of Power, Prosperity and Poverty. London: Profile, 2012.
Однако все рассуждения подобного плана, конечно, отражают лишь теоретические посылки, и практическая польза от них если и есть, то весьма скромная. Понятно, конечно, что никакой жесткой связки между формой власти и ее мотивацией нет, и наличие мо-дернизационной мотивации у правящей группы, если оно есть, связано, скорее, с общим настроем в рядах политической и экономической элиты и с личными особенностями ее наиболее активных представителей. Понятно и то, что огромную роль играет в этом отношении весь предшествующий опыт страны, ее исторический путь, а также особенности структуры ее экономики, характер включенности в мировую экономику и международные политические структуры и т.д.
Обо всем этом у меня еще будет возможность порассуждать более подробно применительно к России, пока же ограничусь констатацией того факта, что нацеленность политической системы на достижение целей, связанных с экономическим ростом и модернизацией, представляет собой совершенно отдельную ее характеристику, заслуживающую отдельного анализа.
Наконец, третий момент, о котором стоит упомянуть в этой части, т.е. в связи с используемой классификацией систем и сопутствующей терминологией, – это характер равновесия и вектор эволюции той или иной политической модели или режима. Оставляя на время вопрос о причинах и движущих силах, определяющих путь развития конкретной системы политических отношений, можно констатировать, что система может быть динамичной, если отдельные элементы изменяются в соответствии с требованиями жизни, ликвидируя возникающие препятствия на пути развития общества и создавая востребуемые им новые институты, а может быть системой застойного или консервирующего типа, в рамках которой действуют силы и механизмы, по сути препятствующие изменениям внутри системы, гасящие любые импульсы к изменениям, поступающие извне, и постоянно возвращающие ее в состояние застойного равновесия.