Период распада
Шрифт:
— Готово, господин майор!
— Отходим!
Останавливаясь и прикрывая друг друга, десантники перебежками двинулись к вертолету, до него было не больше сотни метров, которые они преодолели на одном дыхании. Носилки сунули в вертолет, следом в гудящее чрево машины прыгали десантники, занимая свои места, последним, как подобает офицеру и командиру, на борт поднялся майор Бэсэку. Он уже нацепил на голову протянутую гарнитуру связи, чтобы сообщить Господарю об успешной эвакуации экипажа сбитого вертолета, как глаза его последний раз скользнули по панораме заброшенного спорткомплекса, и он понял, что что-то не так — но мозг отказался осознавать непредставимое.
В одном из помещений — прямо в помещении, не на улице, а в помещении
— Ракета! — крикнул майор, но было уже поздно. Силуэт пацана окутался дымом — и огненный сгусток бросился к вертолету, майору показалось, что он летит прямо ему в лицо. Он даже не успел произнести первые слова молитвы…
Пацану, который погибнет через несколько секунд, испепеленный пламенем пущенной с вертолета прикрытия термобарической ракеты, было всего тринадцать лет и звали его Слава Горлюк. Он был типичным одесским пареньком, ходил купаться в море и в своем нежном возрасте играл в карты, как заправский катала. Потом пришли они — чужие, которым нужна была их земля. Первым погиб отец — его убили в портовой зоне. Когда старшего брата схватила Сигуранца, мать попыталась вывести его и младшую сестренку из города, отправить в Россию — да куда угодно, лишь бы отсюда, из убитой и смердящей трупным запахом Одессы. На чек-пойнте миротворцев, который держали привлеченные к миротворческой операции албанцы с татуировками UCK [60] на руках, маму и сестренку увели в машину, большой крытый фургон, который они занимали, а его избили прикладами и прогнали вон. Так он стал беспризорником и бродяжкой.
60
Армия освобождения Косова.
Сбившись в стаю, они искали еду, бродяжничали, случалось, что и убивали…
Первого человека он убил совсем недавно. Это был украинский полицай, приехавший сюда по каким-то делам, да так нажравшийся, что валился с ног. Рядом никого не было — и он, склонившись над полицаем, от которого воняло водкой и псиной, ткнул его несколько раз в шею заточенным гвоздем, каждый раз ощущая, как с треском поддается кожа и на руку брызгает что-то горячее и липкое. Потом он убежал.
Взрослые не допускали их к партизанской войне — да кто же их остановит. Под городом и в развалинах в укромных местах можно было найти все, что угодно, — так они утащили две спарки «Шмеля», два гранатомета РПГ с зарядами, автоматы и попрятали их в своих пацанячьих нычках. Они сами не знали, что делать со всем с этим, банды свирепо воевали друг с другом за территорию и за источники дохода, но вот РПГ и «Шмели» им были нужны совсем для другого.
Когда упал вертолет, он спал в развалинах спорткомплекса, в подвале около труб — пришел сюда запастись патронами и проверить, цела ли нычка. Услышав грохот, он поднялся наверх, увидел, что произошло, — и стремглав рванулся в подвал.
«Шмель» был тяжелым, чертовски тяжелым, почти не по силам голодному, бродячему одесскому пацану — но он справился с ним. Он помнил деда, еще застал, когда тот был жив. Дед тяжело ходил по дому, много курил и добродушно ругался, когда его выгоняли курить на улицу. Еще у деда был пиджак, который он надевал только один день в году — это был не пиджак, а китель от парадной формы, тяжелый и позвякивающий, когда его трогаешь. Когда он был один, то любил тайком открывать шкаф и разглядывать ордена деда, удивляясь их строгой, неумолимой, завершенной красоте.
Потом дед умер.
И все равно — ему было очень страшно.
Он стоял, прижавшись к стене, слушал отрывистый лай команд за стеной и вой вертолетной турбины. Потом команд не стало слышно, но все равно было страшно, эти люди были где-то здесь. И только когда турбина взвыла на высокой ноте, пытаясь оторвать вертолет от земли, в этот момент он понял — пора.
И шагнул из развалин…
Прибывший примерно через двадцать минут наземный конвой уже ничего не мог сделать. Его трофеями стали только два вертолета — один разбитый и один чадно догорающий…
Несколько бронированных автомобилей румынского миротворческого контингента, выставив стволы «елочкой», осторожно пробирались по захламленной улице — пыль и дым от взрыва уже улеглись. Впереди что-то горело…
— Пять-один, прибыли на место, — доложил старший колонны.
— Принято, приказываю обеспечить периметр, ждать подхода дополнительных сил. При наличии выживших — сообщайте.
— Пять-один — принял.
Здание еврейского культурного центра напоминало… что-то выпотрошенное, весь фасад рухнул от страшного взрыва, но само здание устояло. Пахло гарью, здесь было совершенно нечем дышать. Что-то горело в развалинах, пахло горелым, рваным мясом — от этого запаха мутило, хотелось забиться куда-нибудь и не вылезать.
— Вперед всем группам — обеспечить периметр! Ганнерам приготовиться по секторам и доложить! До прибытия саперов к развалинам не походить! — привычно командовал румынский капитан-миротворец.
— Господин капитан! Кажется, есть выжившие!
Придерживая рукой автомат, капитан подбежал туда, откуда раздался крик. Так и есть — штурмовая каска, бронежилет… Присевший рядом солдат щупал пульс.
— В больницу их. Немедленно! Паул, твое отделение обеспечивает эвакуацию! Возьмите машину!
— Есть!
Капитан мельком глянул на пострадавших солдат антитеррористической группы и заметил, что у одного из них из-под бронежилета выбилась цепочка, а на ней не жетон, удостоверяющий личность как полагается, а какой-то стальной, темного цвета прямоугольник. Но… антитеррористическая группа, мало ли что это может быть.
Ни Паула, ни солдат его отделения, ни машину, которую они взяли, чтобы отвезти пострадавших солдат в госпиталь, больше никто никогда не видел…
4 июня 2015 года
Техас, США
Севернее Фредериксбурга
Натаниэль Нолан, 16 лет
Просто идиот
Все дерьмо когда-то и с чего-то начинается…
Это закон природы такой… Долбаный закон долбаной природы — все дерьмо когда-то и с чего-то начиналось. Первая мировая война, например, началась с того, что один студент по имени Гаврила Принцип, полуслепой, туберкулезный и совсем пропащий, вместе с товарищами решил грохнуть не кого-нибудь, а наследника австро-венгерского престола Франца Фердинанда. Зачем они решили сотворить все это — дело темное, но решили. Двое его товарищей бросили в кортеж австрийского эрцгерцога бомбы, но ничего у них не вышло, причем одну из летящих бомб Франц Фердинанд отбил в сторону лично. И уехать бы ему из этого долбаного Сараева — так нет. Остался — и вот итог. Сначала убили его и его супругу, графиню Хотек заодно — а потом, в европейской четырехлетней бойне истребили еще не один миллион человек. И все из-за кого? Из-за одного сербского чахоточного студента, которому кто-то вложил в руку револьвер, а в голову — безумие — погибло столько людей. А началось все — с одного-единственного выстрела.