Перо динозавра
Шрифт:
Но потом у Асгера появился друг. Эрик Тюбьерг, внешний научный руководитель Анны, как это ни смешно. Да, вы можете, конечно, подумать, что университет — одна большая деревня, так оно и есть, — она усмехнулась. — Асгер как раз писал диплом, и они стали много времени проводить вместе. Большая часть этого времени все равно посвящалась их общим научным интересам, но все-таки это хотя бы походило на дружбу. Асгер по-прежнему был как-то странно всем доволен. Он не встречал никаких препятствий на пути. Если бы он не получал высшие баллы по всем предметам, я бы усомнилась, все ли у него в порядке с головой, — она улыбнулась. — Но он был сообразительным и знал о природе почти все. Просто он практически ничего не знает обо всем остальном. Но я успокаивала себя, говорила, что ничего страшного, лишь бы он был доволен, — она глубоко вздохнула. — Как-то раз я решила зайти к нему в гости на Гласвай. Я знала, что он лежит дома с гриппом, купила пирожных в булочной и решила нагрянуть без звонка. Я шла по улице и высчитывала, когда в последний раз была у него в гостях. То ли когда он три года назад праздновал окончание магистратуры, то ли в какой-то день рождения?
— Что они символизируют? — заинтересованно спросил Сёрен.
— Террариумы заводят только зануды, — прямо ответила Ханне. — Люди не живут вместе со змеями и скорпионами! — она сердилась. — Я же не живу с теми паразитами, с которыми работаю, правда?
Сёрен исподтишка обвел взглядом пустую квартиру и подумал вдруг, что не уверен, что хуже — ползучие твари или пустота.
— И каждый раз, когда я сталкивалась с этой стороной жизни моего сына, я ощущала чувство вины. Я бы хотела, чтобы у него были друзья. Другие молодые люди, с которыми он ходил бы по барам, или бегал полумарафон, или что они там еще делают. Я бы очень хотела, чтобы у него появилась девушка, чтобы они съехались, чтобы я приходила к ним в гости по воскресеньям, чтобы со временем он, может быть, захотел создать с ней семью. Но если бы ему и удалось привести девушку к себе в квартиру, она отказалась бы там ночевать, как только увидела бы его зверинец. Тогда я знала только, что у него есть маленькие неядовитые змеи, четыре паука-птицееда и какие-то таинственные огромные привиденьевые. Я не скрывала, что была против содержания таких животных в квартире, но Асгер только смеялся и говорил, что вот поэтому дети и уезжают из родительского дома и начинают жить отдельно. Я перестала заводить разговоры на эту тему, просто мы стали видеться у меня, поэтому-то я так долго к нему не заходила.
Он очень обрадовался, когда я позвонила в дверь. На нем был накинутый поверх пижамы махровый халат, волосы взъерошены, улыбка до ушей. Все шло отлично. Я вошла в прихожую и сняла пальто. Пахло немного затхло, но это можно было понять, он болел уже три-четыре дня. Еще было как-то темно, но я подумала, что он, наверное, спал.
Асгер взял у меня пальто, повесил его на вешалку и открыл встроенный шкаф, чтобы убрать вешалку туда, но тут ему на голову свалился большой узел. Он был связан сверху шнуром и явно набит одеждой и обувью. Асгер попросил меня подержать вешалку с пальто и невозмутимо запихнул узел обратно в шкаф. Закрыв дверцу, он повесил вешалку с моим пальто на дверную ручку, и вышел в кухню, чтобы поставить чайник. Я громко из коридора спросила у Асгера, почему так темно, но вода бежала, и даже если он что-то ответил, я ничего не слышала. Я протянула руку и включила в коридоре свет. Дверь в спальню была открыта, и я пошла туда и попыталась нащупать рукой выключатель.
Прошло пять секунд, прежде чем я поняла, что я вижу перед собой.
Теперь у него было три террариума, я даже почувствовала некоторое облегчение: три — это еще туда-сюда, и на первый взгляд они даже выглядели пустыми. Но оглядевшись, я пришла в ужас. Узлы с одеждой были повсюду. Один узел сам по себе, может быть, не такое уж поразительное зрелище, но такая система хранения всего меня напугала, — Ханне осторожно посмотрела на Сёрена, который совсем позабыл про свой чай. — На кровати его одеяло, подушка и простыня были свернуты в узел, и этот узел был связан, — Ханне вздохнула, — поясом от моего халата, который я долго и безуспешно искала. У стены, выходящей на улицу, стояли еще три узла, один с книгами, насколько я смогла рассмотреть, и два с одеждой Асгера, по всей видимости, потому что один из них распустился и я увидела в нем пару дорогих походных брюк, которые сама подарила ему на Рождество. Под кровать был засунут узел, в котором угадывались очертания напольных весов, которые он у меня взял, на маленьком письменном столе в углу справа от окна стоял узел, в котором, без сомнения, был открытый ноутбук, а рядом с ним — маленькие узелки со всякими мелочами. Я замерла в двух метрах от двери, рассматривая все эти узлы, и вдруг отчетливо почувствовала чье-то присутствие за спиной. Я слышала, как Асгер свистел на кухне, как шелестела бумага. Тогда я обернулась, и увидела, что на стене за моей спиной он прибил три полки, широкие, как палубные доски, и все они заставлены пробирками с заспиртованными насекомыми, маленькими террариумами, торчащими из пенопласта иголками с наколотыми на них бабочками и насекомыми, и несколькими метрами справочников об анатомии и физиологии животных.
Я вышла из спальни в гостиную, здесь было совершенно темно. Сперва я решила, что это из-за того, что окно закрыто тяжелой шторой, и в отчаянии подумала, что он, может быть, как раз спал после обеда. Я взялась за штору и с силой потянула ее в сторону, но светлее от этого в комнате не стало. В ту же секунду я поняла, что комната полна жизни, и тогда уже догадалась, в чем дело. Асгер сделал из своей гостиной один большой террариум.
— Я недавно закрасил окно, — довольно сказал он, входя в комнату с чаем. — Ко мне заходил сантехник, которому казалось, что здесь чересчур темно, поэтому он открыл штору, хотя я ясно дал ему понять, что этого делать нельзя. Моя самка южночилийского тарантула тогда как раз откладывала яйца, во время этого процесса они не терпят дневного света. Абсолютно, — сказал он с нажимом. — В своей естественной среде обитания самки зарываются глубоко в землю, чтобы яйца получили необходимые влажность, холод и темноту. Этот сантехник все испортил, — раздосадованно сказал Асгер. — С тех пор она отказывается это делать.
Он поставил чайник и пирожные на журнальный столик, я различала только их контуры.
— Но если тебе нужен свет,
Свет в гостиной был холодный и сумеречный. Я осмотрелась вокруг. Ни на одной из четырех стен не было места, не занятого террариумами.
— Это пауки? — прошептала я.
— Семьдесят два паука, из которых тридцать четыре ядовитые настолько, что укус может оказаться смертельным, тридцать девять скорпионов, все смертоносные, четыре ядовитые змеи, ну и, конечно, тараканы, мыши и сверчки. Для корма, — довольно сказал он.
Вдоль левой стены с террариумами стояло еще несколько наполненных узлов. Книги, папки, экземпляры журнала «Science» и диски, догадалась я.
Я спросила у него, зачем он хранит вещи в узлах, и он ответил, что просто копирует свойственный природе порядок. Яйца, гнезда и жвачка, всегда сложенные в связки, груды и кучи. Он просто копирует природу.
— Это просто эксперимент, — сказал он. — Это в шутку, конечно, — добавил он вдруг неуверенно.
Ханне остановилась и посмотрела на Сёрена:
— Я вообще-то не знаю, зачем я вам все это рассказываю.
Сёрен откашлялся.
— Продолжайте, пожалуйста. Это важно, — он открыто посмотрел на Ханне Моритцен, которая была растерянна, как будто потеряла нить рассказа.
— Не знаю… я вышла оттуда… — она поежилась, — очень расстроенной… и очень злилась на себя за это. Я же не нашла у него в квартире склада детской порнографии, и не застала его за печатанием денег… — она вздохнула. — Но с чем я столкнулась? Я много об этом думала следующие несколько недель и, как назло, постоянно натыкалась на Хелланда. Каждый раз, когда я выглядывала в окно, он стоял и разговаривал с кем-то из коллег или застегивал велосипедный шлем, всегда полный энергии, всегда харизматичный. Пару раз я видела его вместе с дочерью. Она была совершенно не похожа на Асгера, и Ларс смотрел на них тоже по-разному. Насколько он не заинтересовался Асгером в тот день, когда они пожали друг другу руки, настолько же он был поглощен дочкой. Он так обнимал ее за шею, так внимательно ее слушал, склонив голову набок! Ей тогда было лет двенадцать-тринадцать. Что-то внутри меня сжималось. Почему он не может так же естественно любить Асгера? Меня все больше и больше раздирали противоречия, и побывав у Асгера в гостях, я снова начала думать, не стоит ли мне рассказать ему о Ларсе. Я часами пыталась понять, что стоит за этим желанием. Хочу ли я, чтобы у Асгера был отец, или мне самой важно говорить об Асгере с кем-то, кто любил бы его как я? Не было никакого сомнения — мной руководило именно это последнее желание. Я представляла, как мы с Хелландом сидим на диване и говорим о нашем сыне. Но Хелланду это было не нужно. Он прекрасно знал, что Асгер его сын, но никогда не давал почувствовать, что хотел бы принимать участие в его жизни. Он даже не смотрел на мои окна, когда проходил мимо, и здоровался со мной только тогда, когда мы встречались на семинарах или лекциях. Вежливо и внимательно, как и всегда. А потом случилось вот что — мы с Ларсом должны были провести совместную финансовую встречу. Наши с ним отделения получили общий грант, и теперь нам нужно было понять, как по справедливости разделить деньги. Был конец девяностых, университетский бюджет к тому времени заметно отощал. Никто, конечно, не представлял, что может быть еще хуже, — она угрюмо взглянула на Сёрена. — Было решено, что по два представителя от каждого отделения должны собраться вместе и распределить средства по разным исследовательским проектам. Я явилась с молодой исследовательницей из своего отделения, Хелланд привел коллегу из своего. Я сразу поняла, что с Ларсом что-то случилось, он выглядел усталым и был сильно не в духе, вся та энергия, которую он излучал раньше и которая меня почти раздражала, исчезла, как роса на солнце. Во время встречи он был раздражен, говорил отрывисто и, казалось, не находил ни один из наших проектов достойным выделения средств. Я долго думала, что это на него нашло, но я ведь плохо его знала, так что не пришла ни к каким выводам. Но одно было очевидно — его обычная неуязвимость если и не исчезла совсем, то по крайней мере серьезно поистрепалась. И здесь я вдруг увидела возможность воспользоваться случаем и вонзить в него нож, — Ханне доверчиво посмотрела на Сёрена. — Я подошла к нему после встречи и сказала, что все обдумала и считаю, что мы должны сказать Асгеру правду. Он ответил, что понятия не имеет, о чем я говорю.
Два дня спустя я получила официальное уведомление о том, что больше семидесяти пяти процентов всех выделенных средств передаются нашему отделению, конкретно — двум моим проектам. Я пришла на работу и увидела, что коллеги купили настойку «Gammel dansk» и булочки. Моя младшая коллега, которая была вместе со мной на встрече, обняла меня, сияя: «Что вы ему такого сказали? Отличная работа!»
Я была, конечно, ошеломлена, и пять минут наивно радовалась, считая, что деньги достались нам по справедливости. А потом поняла подоплеку — Хелланд покупал мое молчание.
Следующие несколько недель я не знала, что делать. В отделении царило приподнятое настроение, мы проводили одну бурную стратегическую встречу за другой. У нас достаточно денег, чтобы купить новый электронный микроскоп, чтобы взять троих дипломников в запланированную поездку в тот регион, где шел наш проект, нам хватит денег послать участников на два предстоящих симпозиума в Азии и Америке. Все были в эйфории, и это, конечно, заражало. В течение тех недель я несколько раз видела Хелланда, и он никогда не поднимал глаз на мое окно, хотя я уверена, что он знал, что я сижу у себя в кабинете. Асгера я тоже встречала тогда несколько раз. Он сиял. На защите его диссертации аудитория аплодировала стоя, а через две недели он получил грант на новые исследования. Я снова и снова думала обо всем этом. Должна ли я так просто спустить это Хелланду с рук и позволить ему купить мое молчание?