Персидские заметки

Вид на Тегеран с башни «Милад»

Дело было в Тегеране, где находилась с визитом большая российская делегация. Она остановилась в одном из лучших отелей города. Когда все высокие гости разместились по гостиничным номерам, один из делегатов обратился ко мне, чтобы узнать, можно ли попросить в ресторане приготовить для него на завтрак овсяную кашу. Пустяковая на первый взгляд просьба, тем более что овсяные хлопья дефицитом в Иране не являются, а само блюдо не есть сколько-нибудь сложное в приготовлении. Я пошёл справиться в гостиничный ресторан и, получив там положительный ответ на свой вопрос, сообщил, что овсянку утром сделают. По правде сказать, у меня возникло небольшое затруднение в объяснении, что же представляет собой овсяная каша на молоке. Я довольно долго пытался объяснить шеф-повару, который лично взялся за столь серьёзное дело, что же нужно готовить. Прямого персидского эквивалента этому слову я не нашёл и попробовал использовать английские porridge, но это не помогло, а моё объяснение на фарси, что из себя представляет каша, чем-то смущало повара. Тогда я рассказал ему рецепт, который он повторил и запомнил. Тем не менее, для надёжности, а также чтобы исключить любые возможные отклонения,

на листке бумаги я написал рецепт, где по пунктам было изложено, как готовить овсянку, и отдал бумагу кулинару. К этому времени я уже достаточно долго жил в Иране и успел довольно близко познакомиться с особенностями местных жителей и их менталитета, поэтому хорошо знал, что любая, даже самая однозначная инструкция может быть понята как-то иначе, и при этом именно так, как нельзя было даже предположить, или попросту иранец, как всякий восточный человек, забудет или отложит то, что обещал сделать. Нельзя относиться к этому как чему-то плохому или хорошему, просто так есть, все люди и национальности разные, и их нужно воспринимать такими, какие они есть, иначе взаимодействовать с ними будет сложно. Более чем уверен, что те же иранцы находили немало чего казавшегося им странным и непонятным у меня.

Утром я встал пораньше, чтобы проверить, сдержал ли шеф-повар своё обещание насчёт каши. Спускаясь в ресторан, я был полностью готов к обычной восточной необязательности и нисколько бы не удивился, услышав, что овсянка не готова, а также тысячу и одну причину, каждая из которых даже в отдельности не давала никакой возможности сделать дело. Но повар меня приятно удивил. Войдя в ресторан, я отправился прямиком на кухню, где он меня уже ждал. Широко улыбаясь и щурясь, словно ему в лицо светило солнце, он с предовольным видом радушно меня поприветствовал, осведомился, как у меня дела, и сообщил, что каша готова. Я от души поблагодарил старательного и ответственного повара и уже было собрался уходить, как он остановил меня, взяв за руку, и предложил попробовать овсянку. Я отказался, сославшись на занятость. Да и что её пробовать, овсянку-то, что в ней может быть особенного. Но повар никак не хотел отпускать меня без дегустации. Я всё отказывался, но он настаивал. Наконец, после долгих уговоров я сдался. К тому же мне не хотелось его обидеть, учитывая, насколько ответственно он отнёсся к моей просьбе. Как оказалось минутой позже отказывался я совершенно зря, и мог бы впоследствии об этом пожалеть. Я взял ложку и попробовал. Хотя на вид это была совершенно обыкновенная овсянка, вкус у неё оказался каким-то странным. Я с недоумением поинтересовался у повара: «Что ты туда добавил?» Он с нескрываемым удивлением посмотрел на меня и вопросительно произнёс: «Как что? Картошку и лук». Эти слова меня немного смутили, я был уверен, что не говорил ему класть в кашу ни то, ни другое. Я спросил у него: «Зачем? Я же не говорил добавлять к овсяным хлопьям ничего, ни картошки, ни лука. Ведь так?» При этом я попросил его достать листок с рецептом и прочитать в слух, что написано. Листок он не потерял, а достал его из кармана и прочёл. Ни о какой картошке с луком в рецепте, разумеется, не говорилось. «Вот видишь, здесь нет картошки и лука», – повторил я для него. После этого я снова продекламировал повару рецепт и попросил его сделать тоже. Он повторил всё в точности. Собираясь уходить, я сказал: «Без картошки и без лука. Совсем». «Совсем?» – переспросил повар. «Да, совсем. Совсем без картошки и без лука. Только овсяные хлопья и молоко, это всё», – подытожил я и снова попросил повторить его, чтобы убедиться, что он понял меня правильно. Он повторил и вроде бы всё понял. Пришлось готовить снова. Пока повар предпринимал вторую попытку, я вышел из кухни в зал ресторана и, стоя у окна и наблюдая, как просыпается город, ждал, когда приготовится овсяная каша.

Через некоторое время подошёл помощник повара и пригласил меня на кухню. Там у плиты с довольным видом стоял мой кашевар. Он всё также добродушно и довольно смотрел на меня. Когда я подошёл к нему, он снова предложил мне попробовать. В этот раз уговаривать меня не пришлось. Я подошёл к кастрюле, взял ложку, зачерпнул овсянки и отправил её в рот. Признаться, я ожидал, что сейчас всё будет, как должно: овсянка будет иметь свой обычный, совершенно привычный и знакомый вкус. Но увы! Эта уверенность разбилась, как упавшая на пол с высоты хрустальная ваза, как только ложка оказалась во рту. У каши снова был странный вкус. Увидев на моём лице смешанное с удивлением разочарование, повар погрустнел. Я спросил его: «А сейчас-то ты туда что добавил?» Без тени сомнения, смущения и чего бы то ни было ещё он произнёс: «Картошку и лук. Только чуууть-чуууть», – сделав при этом сильный акцент голосом на слове чуть-чуть и показав соответствующий жест рукой. «Постой, но мы же договаривались без картошки и лука. Нужно было приготовить совсем без них, а использовать только овсяные хлопья и молоко. Ты же сказал, что всё понял», – пытался я его пристыдить. На мой монолог он начал долго и пространно отвечать, что без картошки с луком будет очень невкусно, и никто не захочет это есть. При этом он настаивал, чтобы я предложил гостю попробовать его кашу, пребывая в полной уверенности, что он оценит овсянку в таком новом прочтении и никогда не станет есть её в прежнем составе. Это пришлось решительно отвергнуть. Нужен был третий подход. На беду оказалось, что весь запас овсяных хлопьев был израсходован, и на кухне их больше нет. Совсем. Срочно послали помощника повара в ближайший магазин за ключевым ингредиентом.

Время уже подходило к началу завтрака, и я начал переживать, что приготовить овсянку мы можем не успеть. Как назло, помощник бегал довольно долго. Вернувшись, он пояснил, что пришлось обойти несколько магазинов, так как какие-то были ещё закрыты, а где-то не было нужного товара. Но долго говорить с ним времени не было. Чтобы третья попытка не перешла в четвёртую, чего допустить было категорически нельзя, я остался с поваром на кухне. Под моим руководством он принялся варить кашу. Должно быть, со стороны это выглядело забавно, когда два взрослых человека готовят такое простое блюдо, как овсяная каша. Ещё больше антагонизма ситуации придавало то, что шеф-повар ресторана был простым исполнителем, а его действиями руководил безмерно далёкий от высокой кухни человек.

Так и варили вдвоём. Говорю ему: «Наливай молоко и кипяти», – он наливает и кипятит. «Сыпь хлопья», – сыплет. «Помешивай», – он помешивает. В итоге приготовили как надо, без лишнего. И как раз вовремя. Что называется, не успели кастрюлю с огня снять, как пришёл гость, а свежеприготовленная овсянка тут как тут. Съел он, кстати сказать, всего ничего. Поблагодарил и ушёл. Потом повар всё выспрашивал у меня, понравилась ли гостю каша, и сокрушался, что он так и не попробовал по-настоящему вкусной овсянки.

Вот так в Тегеране овсянку варят. Если сами захотите попробовать – рецепт известен: добавить картошки и лука. Можно чуть-чуть.

Дворик внутри базара – место действия рассказа

На базаре в Исфагане мне очень нравилось одно место. Найти его несложно. Нужно идти со стороны улицы Сепах через площадь Накш-е Джахан 1 к мечети шейха Лотфоллы 2 и взять чуть в сторону от неё, так чтобы оказаться левее улицы Хафез по ходу движения. Тогда, пройдя через первый ряд торговых рядов базара, можно очутиться в небольшом уютном дворике. В мою бытность он выглядел так. По центру располагался небольшой выложенный, по обыкновению, бирюзовой плиткой фонтанчик, возле которого росло несколько высоких деревьев. Сразу как входишь, у фонтана, стояла большая, в натуральную величину, скульптура оленя тёмного, почти чёрного цвета, с золотистыми узорами. Он был очень добротно, аккуратно и красиво сделан и чрезвычайно нравился публике. И местные жители, и туристы часто с ним фотографировались. Дворик со всех сторон был окаймлён сувенирными, антикварными и прочими магазинчиками, а также крохотными кафе всего лишь с несколькими столиками. Ассортимент там был под стать заведениям: в основном напитки с десертами. Дворик находился в самом центре кипучей жизни города и базара, где люди словно муравьи сновали во все стороны, растекались по лабиринтам бесконечных коридоров, заходили в бесчисленные лавки и снова продолжали свой путь по переплетению галерей торговых рядов, изобилующих всяким, самым разнообразным товаром. Но внутри небольшого пространства дворика вся эта суета была невидна, она оставалась там, за аркой, в длинной галерее витрин магазинов. Дворик был оазисом спокойствия среди суеты, гомона и толчеи многолюдного восточного базара. Пара туристов заглянет к антиквару, поторгуется с ним за несколько вышедших из употребления монет и пойдёт дальше, двое местных сидят за столиком маленького кафе и, непринуждённо беседуя, попивают свой кофе, а вот кто-то случайный зашёл и сразу нырнул обратно в арку. Во дворике всегда было как-то немноголюдно. Думаю, что эти спокойствие и тишина вкупе с небольшими размерами, журчанием воды в фонтане, изящной скульптурой благородного оленя, несколькими столиками кафе и открытым, всегда таким ясным в Исфагане небом, создавали то ощущение уюта, которое непременно и сразу обволакивало, нежно обнимало и завораживало, как только ты входил внутрь.

Как-то вечером я с небольшой компанией заглянул в этот самый дворик. Пока мои компаньоны занимались изучением ассортимента окружающих лавок, я стоял у витрины антикварного магазинчика и рассматривал его товары. Старые вещи всегда привлекали меня. В них есть настоящая магия. Они помнят те времена, когда меня ещё не было, и помнят тех людей, кого давно уже нет. Ах, сколько они могли бы рассказать, поведать, открыть, имей они дар речи…

Переводя взгляд с одной старой вещи на другую, совсем рядом я услышал: «Салам! Хуби? Четоури? 3 » Голос, сказавший это, был настолько гортанным, грубым, что показался нечеловеческим. Сначала я подумал, что это была запись, воспроизведённая в магазинчике рядом на телевизоре или магнитофоне. Только я повернулся обратно к витрине, которую разглядывал, как голос повторил: «Салам!» – и рассмеялся таким жутким, первобытным, даже животным смехом, что мне стало не по себе. Я снова обернулся, но не увидел никого, кто мог бы так говорить и смеяться. Пока я размышлял, что же это всё-таки могло быть, голос заговорил снова и рассмеялся. В этот раз я смог разобрать далеко не все слова. Тут я заметил, что в углу дворика, буквально в нескольких шагах от меня, висят клетки с птицами, и голос звучит именно с их стороны. В клетках прыгали разные певчие птицы, канарейки, соловьи, какие-то ещё неизвестные мне пташки. Среди этих птиц была одна чёрная с ярким оранжевым клювом, в самой большой клетке. Называлась птица чёрный дрозд. Когда я посмотрел на неё, она хриплым басом крикнула: «Салам! Хуби?» – и рассмеялась своим леденящим душу смехом. Для меня открытие источника голоса оказалось крайне удивительным. Я даже и предположить не мог, что всё это произносит птица.

Я зашёл в лавку, поздоровался и попросил продавца рассказать о птице. Вышел хозяин и сказал, что это одна из его любимых птиц. Указав на дрозда рукой, он пояснил, что птица быстро учится и запоминает слова и целые фразы, которые часто слышит, и теперь, нахватавшись кое-чего, пташка радует и удивляет его и заходящий сюда народ. Я раньше не знал, что других птиц, помимо попугаев, можно научить повторять человеческий голос.

Когда мои спутники вернулись, я показал им говорящего дрозда, чем привёл их в изумление. Все были в полном восторге от увиденного, а более того услышанного. Но, честно говоря, голос у дрозда был настолько жутким, именно так, другого слова тут и не подобрать, что поначалу обескураживал или пугал.

Чего только не встретишь, не найдёшь на восточном базаре! Говорящая на персидском языке птица была одним из самых удивительных, необычных и запоминающихся явлений, с которыми мне довелось столкнуться. Интересно, что сейчас с этим дроздом, сидит ли он также в клетке в углу уютного дворика и тешит окружающих, или его отпустили на волю, а может торговец съехал с этого места – всякое может быть. Кто знает, как оно там сейчас. На всё воля Всевышнего.

Обычная лавка в Исфагане

В Иране, как, наверное, и в любой восточной стране, продаётся множество разнообразных орехов и сухофруктов, при том все они просто отменные. Я с женой постоянно их покупал, благо стоили они не так уж и дорого. Отоваривались мы обычно в близлежащей лавке, находящейся буквально за углом от того места, где мы жили. Обычно торговал там высокий худощавый иранец в очках. На вид ему было слегка за пятьдесят. Волосы у него были очень короткие и все седые, росли они только по бокам, а по центру головы сияла большая лысина. Одет он всегда был в брюки и рубашку с коротким рукавом. Он был весьма обходительный и не болтливый в отличие от большинства других торговцев, с которыми мне приходилось сталкиваться. При случае он советовал, что лучше взять, всегда охотно давал пояснения на интересующие вопросы, а если хотел показать, к примеру, что один сорт фисташек лучше другого, то первый он непременно называл вкусным, а про второй говорил, что он гораздо вкуснее. Частенько, когда мы заходили, он смотрел футбол и, не сводя глаз с экрана, отвечал на приветствия, но через пару секунд всё же отрывался от своего зрелища, вставал, брал небольшой совочек и спрашивал, что мы хотим. Услышав просьбу, он подходил к нужной корзине, насыпал её содержимое в пакет, взвешивал его и откладывал в сторону. В конце он всегда перевзвешивал все пакеты и объявлял стоимость. У него была машинка, которая запаивала пакеты, и он очень любил ею пользоваться. Часто он закрывал пакетик с её помощью, даже когда его просили этого не делать. Второй продавец появлялся довольно редко, поэтому его внешность запомнились мне гораздо хуже. Он был уже довольно стар и несколько тучен, обладал седой головой и такой же белой небольшой бородой. Я обращался к нему хаджи-ага 4 , что ему очень нравилось, и он иногда насыпал мне немного лишнего в подарок.