Persona Non Grata
Шрифт:
К тому же, внимание иностранной прессы к нему никак не хотело спадать и даже местные газеты, которые, как правило, боялись открыто критиковать ДДЖ и местную мафию (бандиты жестоко расправлялись с любым, кто пытался лезть в их дела, а чиновники звонили хозяевам газет и напрямую угрожали им закрытием), начали все чаще цитировать статьи имагинерских журналистов.
Складывалась безвыходная ситуация: и уехать не позволялось, и оставаться в Живице было больше не безопасно. Абдулла, не имея никаких возможностей повлиять на ситуацию, чувствовал себя настоящим заложником — таким же заложником,
Говоря о вестлендерских спецслужбах, точнее о MIA, Мухамад тоже был завербован ими. Он делился своими секретами еще и с турецкой разведкой, что спасало его от уголовного преследования, параллельно работая на наркомафию — под его надзором был один из каналов поставок героина, проходящих через Живицу и Копродину, и деньги исламистов, которые отмывались иорданцем.
Как ни странно, Мухамаду, так же как и Саллеху Абдулле, было известно, что его партнер связан с MIA, но в своих разговорах оба старались избегать этой темы, так как, не имея представления какие именно задачи каждый из них выполняет для вестлендеров, боялись подставить себя друг перед другом.
Вестлендерские агенты умышлено поддерживали барьер между двумя соучастниками, назначая им отдельные встречи и давая разные указания, не только в целях конспирации. Благодаря этому, в случае утечки информации, можно было сразу выяснить, кто из них в этом виноват.
«Надо бы с вестлендерами попробовать договориться, — рассуждал Абдулла, — терять мне так или иначе нечего, поэтому стоит постараться. Если они решат меня вывезти, Мухамад ничего мне не сможет сказать. Да и никто не посмеет пойти против вестлендеров — даже Осич… Только как их убедить меня вывезти заграницу? Нужно что-то придумать… Эх, скорее бы позвонил Джон…»
— Хаджи, мы сегодня поедем проверять объекты? — Фарис, заперев ворота, подошел к хозяину, прижавшемуся правым боком к косяку входной двери с застылым на лице выражением глубокой задумчивости.
— Что? — рассеяно, переспросил Абдулла.
— Объекты сегодня проверять будем?
— Объекты? — иорданец посмотрел на свои часы, — верно, объекты… сейчас почти два часа… поедем в половине пятого. Сначала в пекарню заедем, посмотрим, что там делает Емина.
— Вторую машину вызывать, Хаджи?
— Перед выходом позвонишь им и скажешь, чтобы ждали у автомойки. Давай, пошли в дом… — Абдулла развернулся и пошел обратно на второй этаж, в свой кабинет, а его телохранитель уселся на диван в зале первого этажа и, вытащив пистолет, засунутый за пояс под футболкой камуфляжной раскраски, начал его разбирать и чистить, коротая время.
Под словом «объекты» Фарис подразумевал пекарню, автомойку и пункт обмена валют хозяина. Пекарню и автомойку, приносившие символическую выручку, не идущую ни в какое сравнение с доходами от контрабанды, Абдулла построил лишь для отвода глаз. От обменного же пункта (в схеме участвовали еще несколько обменников под контролем местных группировок, действующих в сговоре с иорданцем) была практическая польза — с его помощью отмывалась часть прибыли от табачной контрабанды и переправлялись финансы террористам в Европе.
Процент от прибыли оседал и в карманах местной власти, что подсказывало, почему полиция за последние семь лет не сумела закрыть ни один подобный пункт. Бандиты не только оплачивали избирательные кампании ДДЖ (бюджеты остальных партий, которые тоже охотно брали взятки, были на порядок скромнее), но и, как бы абсурдно это ни звучало, на их деньги даже восстанавливались дороги и уличное осветление, так как в государственной казне средств на эти нужды никогда не находилось. Виновата в этом была не только война, приведшая к экономическому краху (до начала девяностых годов промышленные показатели Живицы были выше, чем, например, у соседних Болгарии или Румынии), но и повсеместная коррупция, усугублявшая и без того тяжелую ситуацию и сводившая на нет надежды на возвращение к прежней жизни.
— Что насчет расследования гибели Клоха и Швалька, Бертвольт? Что там нового? — Президент Имагинеры сидел за своим столом и выслушивал очередной доклад Генерального прокурора. Было около полудня.
— Полиция сообщила, что нашла тела двух лиц, причастных к убийству Швалька. Они были объявлены в розыск около месяца назад.
— Их, наверное, убрали как лишних свидетелей, да?
— Скорее всего, да, господин Одест…
— Что известно о двух убитых? — постукивая концом карандаша по столу, спросил Президент.
— Оба ранее служили в контрразведке. Один из них, который был сотрудником Первого отдела ЦБТ, уволился по собственному желанию в феврале этого года, а другой два года назад, тоже по собственному желанию, ушел из антинаркотического отдела. После увольнения они нанялись в одну и ту же охранную фирму. Один работал шофером, другой — телохранителем. Следователи уже допросили хозяина и персонал компании, но ничего серьезного там не нашли.
— Над какими версиями работаете? У кого мог быть мотив их ликвидировать? — стук карандаша вдруг прекратился.
— Проверяем версию причастности организованной преступности, так как среди клиентов этой фирмы есть несколько криминальных авторитетов.
— Вы думаете, у Швалька могли быть связи с мафией?
— Конкретных подтверждений этому пока у нас нет. Продолжаем проверку…
— Вы эту охранную фирму хорошенько встряхните, — строго сказал Президент и помахал указательным пальцем в сторону стопки бумаг перед Генпрокурором, — нужно выяснить на кого действительно работали эти двое. Что с Клохом? Там подозреваемых не разыскали?
— Мы выяснили, где и у кого подозреваемые приобрели автомобиль, на котором было совершено покушение на Клоха. Составлен фоторобот подозреваемого, который непосредственно купил его, и сейчас ведутся его поиски…
— Хорошо, если вы успеете найти его живым и допросить, Бертвольт. Он случайно не связан с этой охранной фирмой… или с разведкой?
— Нет, этот человек не связан с фирмой, полицейские это проверили. Связь с разведкой тоже не подтвердилась, господин Одест. Скорее всего, он из преступной среды. Сейчас по этой линии идет проверка… ищем и его вероятных сообщников.