Persona Non Grata
Шрифт:
В зале настала гробовая тишина, все притихли, ожидая ответа на этот нежданный вопрос. Бертвольт уткнулся взглядом в стопку листов, прокашлялся и, подняв голову, снова посмотрел на журналистов, составляя в уме ответ.
— В данный момент я не могу сказать были ли террористами эти люди. Мы изучаем найденные улики, и когда нам станет доподлинно известно, кто были эти лица, мы сделаем официальное сообщение. Косвенные улики показывают, что они скорее связаны с организованной преступностью, нежели с исламским экстремизмом.
— Находится ли Кафил Аль-Харби среди уничтоженных
— Проводится опознание, пока я не могу подтвердить или опровергнуть это…
— У нас есть информация, что Аль-Харби был знаком спецслужбам задолго до сегодняшнего дня, — головы присутствующих в зале поворачивались то к журналистке, то к Генпрокурору, как на теннисном матче, где публика ждет, кто первым пропустит мяч.
— Чтобы ответить утвердительно, нужны конкретные факты… я это проверю…. Но, если какой-то иностранец присутствует в базе данных спецслужб, это еще не значит, что он террорист и готовит теракты. Человек может просто состоять в рисковой группе, но при этом не совершать никаких противоправных действий. Я еще раз повторяю, эти слухи нужно сначала проверить…
— А как вы прокомментируете тот факт, что исламский центр был закрыт, а мечеть, которая расположена на том же участке и построена теми же людьми, что и центр, продолжает работать? — не унималась сотрудница газеты.
— Ее можно закрыть решением суда, если для этого есть повод… я не могу вмешиваться в дела суда. Думаю, что если бы с мечетью были связаны какие-либо нарушения, ее бы закрыли… — Генпрокурору пришлось выйти за рамки подготовленной речи и придумывать ответы буквально на ходу, стараясь не ляпнуть какого-нибудь лишнего слова. — Все необходимые проверки будут сделаны и все организации и лица, которые причастны к терроризму, будут привлечены к ответственности… спасибо за ваше внимание, мы должны закончить… — Бертвольт поспешил прервать словесную дуэль, которую он явно проигрывал, и, развернувшись, пошел к двери подсобки, не дав шансов кому-либо из журналистов задать новый вопрос.
Выступление Генерального прокурора в прямом эфире смотрели не только в самой Имагинере, но и за рубежом. Ирония состоялась в том, что предметом обсуждений и споров стала не сама речь Бертвольта, а каверзные вопросы сотрудницы газеты «Нюз Ляйнер».
Вопросы журналистки действительно смогли поставить Генпрокурора в весьма неудобное положение. Во-первых, как можно было объяснить то, что спецслужбы, имея данные об Аль-Харби, — причем разведке было известно о нем больше, чем предполагали журналисты, — взялись за него с таким опозданием, позволяя ему довольно долгое время переводить деньги через центр «Возрождение»?
Во-вторых, почему религиозный храм, против хозяев которого ведется следствие, оставался открытым для посещения, не смотря на сигналы, что в нем не столько молятся Всевышнему, сколько пытаются прививать экстремистские идеи? Отсутствие вразумительных ответов лишь множило количество версий, пытающихся объяснить эти странности — одни считали, что террористы попросту платят силовикам, чтобы их не трогали, другие подозревали ЦБТ в попытке умышлено дестабилизировать власть, хотя было не очень ясно, какую выгоду они могли извлечь из этого.
Появление множества доселе неизвестных аналитиков и исследовательских институтов стало еще одним характерным последствием медийной истерии вокруг имагинерских террористов. Создавалось впечатление, что каждый пытается высказать свое мнение, не утруждая себя поисками достоверных фактов, которые могли бы доказать его объективность. Хотя статей и мнений о том, кто прав и кто виноват, с каждым днем становилось все больше, общественность продолжала питаться одними слухами, не имея реального представления об уровне угрозы со стороны исламистов.
— Слушаю, господин Одест, — в кабинете Генпрокурора, недавно вернувшегося с выступления, зазвонил телефон, напрямую связанный с кабинетом Президента.
— Бертвольт, здравствуйте, можете зайти ко мне в семь часов?
— Конечно, господин Одест.
Разговор закончился очень быстро. Хотя в голосе Президента не чувствовалось никакого раздражения, Бертвольт понял, что тема предстоящего минут через тридцать разговора будет связана с вопросами нахальной журналистки на конференции.
Генпрокурор вдохнул глубоко воздух, прокашлялся, прочищая горло, и встал из-за стола, пробормотав неразборчиво что-то себе под нос.
18
— Добрый вечер, Бертвольт, присаживайтесь.
— Добрый вечер… — Генпрокурор выдвинул стул и сел за отполированный до блеска стол, поставив перед собой папку с бумагами. Предстоял серьезный разговор.
— Знаете, я только что просмотрел новости в интернете, там уже активно обсуждают ваше выступление, — начал Президент, усевшись напротив Бертвольта. — Так вот, поговорим о вопросах, которые задавали журналисты. Во-первых, кто этот иностранец, которого проглядела разведка и что это за мечеть, которая продолжает работать?
— Этого иностранца зовут Кафил Аль-Харби, он гражданин Саудовской Аравии. Он находится в розыске, среди уничтоженных в частном доме в Визне его не было. Его продолжают разыскивать…
— Это правда, что контрразведка имела на него материалы? — Президент внимательно слушал слова собеседника, постукивая пальцами по столешнице.
— Да. ЦБТ представили мне справку о том, что в отношении Аль-Харби, непосредственно перед его въездом в страну, была проведена проверка на причастность к незаконным видам деятельности. Ничего подозрительного не было установлено, и ему позволили въехать в страну.
— Что насчет мечети?
— Эта мечеть была основана в 1993 году группой имагинерских граждан, исповедующих ислам. Храм построен на иностранные пожертвования, главным образом, из Саудовской Аравии и Катара. Мы смогли проследить происхождение лишь части денег, так как заметная доля финансовых средств поступала от анонимных физических лиц. На территории мечети был организован и культурный центр, который был закрыт в этом году по подозрениям в отмывании денег и террористической деятельности… против его основателей сейчас ведутся следственные мероприятия…