Persona Non Grata
Шрифт:
— Нет, это слишком серьезный шаг, он вряд ли решится тебя заказать. Да и вспомни, какие деньги мы ему платим. Зачем ему лишаться такой кормушки? Так или иначе, если он задумает что-то такое, мы об этом сразу узнаем. Шило в мешке не утаишь, Хафиз…
— Моджахеды недавно говорили что-то о вестлендерском посольстве. Если они чего-нибудь устроят, вестлендеры примут ответные меры. Меня тоже могут загрести заодно с ними.
— Без одобрения хозяев они ничего не сделают. Если и решатся на крайние меры, у тебя будет время перебраться в тихое место…
В этот момент, постучавшись
По правде говоря, иорданцу было все равно как выглядит Емина, да и относился он к ней с видимым равнодушием — брак на ней ему был нужен только для того, чтобы получить гражданство и узаконить свое нахождение в Живице (супруги даже жили отдельно — Емину каждый день возили на работу из ее родного села, где она жила со своими родителями; Абдулла их регулярно «поощрял» небольшими суммами, чтобы те закрывали глаза на странную брачную жизнь дочери). Этим приемом пользовались и другие исламисты, порой всей бандой приходя в дом отца невесты и, под дулами автоматов, пытаясь убедить его выдать дочь замуж. Настойчивость бородачей была легко объяснима — по возвращению домой многим из них грозили долгие тюремные сроки или даже смертная казнь за преступления, совершенные еще до приезда на Балканы.
— Мухамад, я хотел бы с тобой посоветоваться насчет Великобритании… — как только Дженана вышла из комнаты, разговор снова возобновился. — У наших братьев там хорошо развитая сеть, ты знаешь. Я разговаривал с Абдул Вакилом, и он сказал, что если я найду способ приехать, он поможет мне там закрепиться. Имея в виду ситуацию, которая сейчас здесь складывается, я посчитал, что Лондон для меня оптимальный вариант. Посмотри на Абдул Вакила — ты знаешь, что он там делает, но его все равно не трогают.
— Ну… то, что его не трогают, не значит, что британские спецслужбы не могут тронуть тебя. Абдул Вакил все еще на свободе, потому что он им нужен, но это не может продолжаться вечно, — отпив глоток крепкого кофе, ответил Мухамад.
— Здесь мне тоже никто не может ничего гарантировать. Да и неизвестно, сколько еще продержится у власти Осич и его партия. Его все чаще начинают критиковать в прессе. Это первый звоночек…
— Подкинем ему побольше денег на избирательную кампанию, он и следующие выборы выиграет. Да и какая разница кто там, у руля — Осич или другой. И тем, и другим нужны деньги, поэтому всегда можно договориться.
— Они и других спонсоров могут себе найти.
— Вряд ли. Нас пока некому потеснить. Даже если кто-то осмелится занять наше место, не факт, что это ему удастся. Что касается Западной Европы, мы подумаем над этим, если возникнет необходимость. Живица для тебя самое идеальное место. К тому же Имагинера пока еще не признала официально Живицу, поэтому тебя формально некому выдать. Тут хоть я могу вмешаться, если что произойдет. Если они все-таки решат с тобой что-то делать, мы узнаем об этом моментально. Мы тебя так спрячем, что тысячу лет будут искать, а все равно не найдут, — ухмыльнулся Мухамад.
— Я надеюсь, что будет именно так, как ты говоришь, Мухамад. Очень надеюсь…
— Эта твоя Дженана хорошее кофе делает. Ты ей платишь? — Мухамад допил кофе и поставил чашку на стол.
— Да, она за домом следит, занимается хозяйством. Посторонних людей дома держать рискованно. Всякое может быть. От нее хоть не приходится ждать сюрпризов.
После разговора двое мужчин покинули комнату, и пошли вниз, перекидываясь короткими фразами. Абдулла, появившись в зале первого этажа, дал молчаливый знак своему телохранителю сходить и открыть ворота. Фарис, сидевший на диване и возившийся со своим автоматом, сразу вскочил на ноги и устремился во двор.
В это время Мухамад, не спеша, сел в свою машину и завел двигатель. Иорданец встал на пороге дома и, скрестив руки на груди, хмурым взглядом проследил, как внедорожник плавно трогается с места и исчезает за распахнутыми воротами.
По глазам Абдуллы и по тому, как он кусал губы, было видно, что итогами разговора он не удовлетворен. Мухамад не поддержал его идею уехать за границу, косвенно намекая на то, что хозяева хотят, чтобы он оставался под надежным присмотром в Живице. Отношение Дженана Осича, наследившего пост председателя партии ДДЖ (а вместе с ним и управление мусульманской частью Федерации Живица) от Дженара Ибрагимовича, отошедшего от политики в 2000 году из-за болезни, к Абдулле тоже изменилось не в лучшую сторону после того, как имагинерская пресса начала вскрывать подробности о финансовых связях иорданца с властями Живицы.
«Наверное, Осич наблюдает за судебными процессами в Имагинере и ждет, какие будут реакции. Должно быть, боится, что я могу подпортить ему международную репутацию, и поэтому не хочет выходить со мной на связь, чтобы об этом не написали в газетах, — размышлял Саллех, — надо бы и с вестлендерами поговорить, за ними последнее слово. Без их добра имагинерцам меня никогда не выдадут. Когда же позвонит Джон (Джоном иорданец называл Джеймса Коула, его настоящее имя было ему, разумеется, неизвестно), вестлендеры тоже будут сидеть и ждать что ли?».
Больше всего, однако, Абдуллу тревожила мысль о том, что от него могут в любой момент избавиться физически. Хотя Мухамад, являвшийся уроженцем Катара, уверял его, что такого не может быть, и никто не готовит на него покушение, иорданец совершенно четко понимал, что его боссам и Осичу было выгоднее его ликвидировать, нежели бесконечно прятать от иностранного правосудия. Его бы просто застрелили или взорвали, быстро найдя ему замену, тем самым навсегда отделываясь от слишком много знающего свидетеля. Концы были бы безвозвратно спрятаны в воду и никто бы не стал разбираться в произошедшем.